Данил Корецкий - Секретные поручения 2. Том 1
– Борис, подойди-ка на минуту…
На зов продавца, невесть откуда, возникла еще одна столь же туманная личность в дорогом суконном костюме. Первый коротко кивнул в сторону Дениса и показал часы.
– Ну и что? – сказал второй.
Он небрежно повертел «VACHERON CONSTANTIN» в руках, поднес к глазам и положил обратно на стойку. Продавцы обменялись взглядами.
– За сколько купили? – поинтересовался первый.
– Пятьсот, – наугад сказал Денис.
– Долларов?
– Гм… – Денис замялся, но быстро сориентировался, ибо ответ часто содержится в самом вопросе. – Ну конечно, долларов. Не рублей же!
– Понятно, не рублей…
Второй выкатил вперед челюсть, выбритую до синеватой дельфиньей гладкости. Денису показалось, что он улыбается.
– Идите сюда, – второй небрежно поманил его рукой и повернулся к витрине.
– Видите?
Толстый, заканчивающийся полированным ногтем палец продавца ткнул в стекло, под которым бесшумно шелестели стрелками несколько десятков часов разного цвета, форм и размеров. У некоторых отсутствовали циферблаты, и механизмы были полностью выставлены на обозрение, у других имелись вырезы, сквозь которые проглядывали движущиеся шестеренки и маховички. Белое, желтое, розовое золото, сталь и титан, сапфировые и кварцевые стекла, россыпи бриллиантов – все это сверкало, как сокровища Альгамбры.
– Четвертые слева, – подсказал продавец.
– Вижу, – сказал Денис.
Точно такие же, один в один. Или, по крайней мере, на первый взгляд…
Ценника не было.
– И сколько они стоят? – поинтересовался Денис.
– Завод в Рузетте, двадцать миль к востоку от Берна, – тоном сноба произнес продавец и со значением постучал ногтем по толстому стеклу. Он явно делал маникюр.
– Продукция Ричмонт Групп часового короля Йохана Руперта. Модель «Патримони», корпус из белого золота. В рекламе говорится, что без этих часов невозможно представить настоящий костюм знаменитой марки «Уайт Тай». А цена экземпляра составляет двенадцать тысяч шестьсот евро, или чуть больше пятнадцати тысяч долларов. Так что вы не прогадали. Напротив, вам повезло…
Но по тону не чувствовалось, что обладатель маникюра считает, будто Денису действительно повезло. Скорее наоборот…
– Сколько, сколько?! – переспросил изумленный Денис. – Почему так дорого?!
Но продолжать с ним диалог никто не собирался.
– Крупно повезло, – добавил первый продавец. – За пятьсот долларов такие часы купить невозможно. Если, конечно, они не украдены. Или не сняты с руки убитого.
Только сейчас Денис заметил, что его нос чем-то напоминает акулье рыло, а лицо обрамлено тонкой рыжей бородкой. А рядом стоял охранник, и его лицо было вполне обычным для профессионального боксера.
– Все, кто занимается продажей швейцарских часов, очень корпоративны, – сказал обладатель маникюра. – Мы отслеживаем судьбу украденных экземпляров и никогда не остаемся равнодушными к подобным фактам.
– Поэтому вам лучше объяснить, откуда у вас эти часы, – вступил тот, что с акульим рылом. – И сделать это настолько убедительно, чтобы нам не пришлось вызывать милицию.
Охранник ничего не сказал, но выразительно переступил с ноги на ногу.
– Вы совершенно правы, господа, – сказал Денис. – Я вижу, от вас ничего не скроешь. Обладатель этих часов действительно убит. А часы были украдены.
Продавцы переглянулись в очередной раз. Охранник сделал шаг вперед: после таких слов на свет божий вполне может появиться пистолетный ствол и логическое продолжение фразы: «Это ограбление, всем лечь на пол!»
Но на свет божий появилось бордовое кожаное удостоверение, аккуратно извлеченное Денисом из нагрудного кармана.
– Я следователь прокуратуры Петровский. Благодарю вас, граждане, за бдительность и содействие правоохранительным органам!
Наступила немая сцена. Только красавица за кассой весело улыбалась.
* * *– Я знаю Сергея Леонидовича давно. Еще в то время, когда я только обживал свой первый кабинет в районной прокуратуре, неоперившимся зеленым юнцом, – Курбатов сделал паузу, давая слушателям возможность представить его, первого следователя в городе, в роли неоперившегося зеленого юнца.
– Если неоперившимся – то птенцом, а не юнцом! – пробасил судмедэксперт Рачков, перебивая тостующего с цинизмом, свойственным людям его профессии. Цинизм усугублялся выпитым для разгона стаканом водки, выводящим Рачкова вперед на всех застольях. – Но птенцы зелеными не бывают! Зелеными бывают черти при белой горячке!
Гости засмеялись. Но Курбатов не обратил на реплику никакого внимания.
– Уже тогда в Тиходонске гремела фамилия Суровец. И как гремела! Дело Фантомасов, дело Грачей, Лесополоса, можно назвать еще не меньше десятка – о них говорил весь город. Я помню, даже в центральной прессе писали…
– Ну он загнул, товарищ полковник, – шепотом прокомментировал Суровец соседу за столом. – «Грачей» в 75-м брали, меня там и близко не было.
– Разве? – удивился полковник. – Да, точно! Но кажется, ты везде был!
– Вообще мы с Курбатовым много дел раскрыли, это верно, – Суровец расправил плечи, где на потертом штатском пиджаке условно сияли две новенькие подполковничьи звездочки. – Есть что вспомнить.
– Вот он и вспоминает… – Сосед вытер губы салфеткой. – «Я помню», «я обживал», «я то», да «я это»… И целых два раза упомянул о тебе. Гордись, именинник.
– …возможно потому я, как и многие из здесь присутствующих, добился определенных успехов, что каждый свой шаг сверял с лучшими по профессии! – чеканил Курбатов. – Ведь, кажется, самая обычная фамилия – Суровец. Ничего особенного. Но ухо опытного сыщика слышит… – Важняк приставил ладонь к уху, будто в самом деле что-то услышал. – Это не такая уж простая фамилия, здесь что-то закодировано. «С» – это смекалка, «У» – ум, «Р» – решительность. «О»…
– Отвага, – подсказал кто-то за столом.
– Правильно, – одобрил Курбатов.
– «В» – выдержка! – послышался другой голос.
Захмелевший художник многотиражки Рулев пробормотал: «вэ – это ж выпивка, мужики», – вызвав одобрительные смешки у соседей.
– А что означает «Е»? – перекатывая во рту потухший и замусоленный «беломор», поинтересовался эксперт-криминалист Савицкий.
За столами развеселились.
– Да эта ж… Как его? Ети… Да отс-стань ты! – Лейтенант Паршнов отмахнулся от инспектора Ереминой, пытающейся его урезонить. – Ети-ли-гетность! Вот что это такое!
Завлаб Нечаева переглянулась с Курбатовым. Оба улыбнулись.
– В таком случае «Ц» – это трезвость, – хмыкнул себе под нос художник Рулев. – Так выпьем же, господа, за гениального сыщика, за великого трезвенника Сергея Леонидыча Суровца!
Его никто не услышал. Рулев чокнулся с салатницей и опрокинул в себя очередную рюмку.
Тостующий Курбатов закончил речь под жидкие хлопки. Собравшиеся выпили и закусили. Лейтенант Паршнов гладил инспектора Еремину по коленке. Она сидела с каменным лицом, стреляя глазками по сторонам: не слишком ли это наглядно. В малом зале ДК имени Дзержинского, где проходило чествование 45-летнего именинника и новоиспеченного подполковника, становилось душно. Курбатов вяло пожевал оливку, выплюнул косточку в тарелку и вышел в коридор. Там уже висела завеса вонючего табачного дыма, группа курильщиков сгрудилась у окна, что-то горячо обсуждая громкими, расторможенными водкой голосами. Завидев важняка, курильщики взяли на полтона ниже – здесь, в «ментовской тусне», он был, с одной стороны, своим, а с другой – прокурорским, а значит – чуждым элементом. Вот она, диалектика!
Но раз так, к курильщикам Курбатов не подошел. Закурив, он демонстративно отошел в сторону и остановился у информационного стенда. На листе ватмана размером с газетную страницу был намалеван мужской портрет анфас, украшенный, словно порция заливного, зелеными веточками. Над теменной областью сияла золотом цифра 45. Единственной приметой, по которой Курбатов идентифицировал личность изображенного, была подпись: «Сотрудники УВД г. Тиходонска сердечно поздравляют Суровца С. Л. с 45-летием и присвоением звания подполковника».
– Это я с фотокарточки на паспорт срисовывал, – послышался голос за спиной.
Курбатов развернулся и увидел помятое лицо с неопределенной мимикой, выдающей человека, застрявшего между второй и третьей стадиями алкоголизма.
– Видимо, фото было не слишком качественное, – заметил следователь.
– Ерунда. Леонидыч, главное, не в обиде, даже на банкет пригласил. Это вот здесь, – помятый зачем-то показал на свою голову. – Вот здесь вся проблема, а не в фотке. Проблема пропорции и диспропорции. А ментам эти красивости по барабану, это я точно знаю.
Он протянул Курбатову руку.
– Я же художник. Натура у меня ранимая. Держи. Потянешь грамульку, остальное мне.
В руке у него был пластиковый стаканчик с водкой, который следовало выпить за творчество. Курбатов вежливо отказался. Художник нисколько не обиделся, оттопырил мизинец и выпил водку сам.
