Слепой. Тропою белого дьявола - Андрей Воронин
Срывающийся женский голос говорил о количестве сошедших с рельсов вагонов и гибели машинистов. Телевизионный репортаж превращал страшную трагедию в сухой, обыденный отчет об очередной технической неисправности, и человек за столом поневоле задумался о молодой женщине, которая так бойко тараторила за кадром. Ведь она стояла там, на этом продуваемом холодным осенним ветром берегу, в нескольких метрах от места катастрофы – сделай пару шагов, протяни руку, и коснешься ледяного мокрого железа… Такое зрелище выдержит далеко не каждый мужик, а может, эта лихая деваха работала прозектором в морге или хирургической сестрой в полевом госпитале?..
Отогнав ненужные и, в общем-то, несвойственные ему мысли на тему «куда катится этот мир?» (вопрос этот был стар, как сам мир, и, как мир, лишен всякого смысла), хозяин кабинета перестал обращать внимание на интонацию и стал вслушиваться в слова. Ему нужна была объективная информация, но ее пока было немного: время крушения, маршрут, по которому шел поезд, приблизительная оценка материального ущерба… О том, что интересовало хозяина кабинета, не было сказано ни слова. Он не знал даже, тот ли это поезд; впрочем, кое-какие предварительные меры следовало принять немедленно, не дожидаясь поступления более полной информации. Как оно там было на самом деле и как все сложится в дальнейшем – одному богу известно. Ясно только, что груз до сих пор не прибыл. Даже если потерпевший крушение состав был не тот, которого он ждал, авария все равно остановит движение по этой ветке как минимум на сутки, а может, и на двое. За сутки многое может случиться, особенно если речь идет о таком грузе, а значит, никакие предосторожности не будут излишними.
Женский голос за кадром говорил об уголовном деле, которое возбудила транспортная прокуратура, и о ходе предварительного расследования. По словам корреспондента, следствие рассматривало несколько версий, не исключая возможность террористического акта. Делиться с журналистами более подробной информацией никто, естественно, не стал. Версия о террористическом акте выглядела притянутой за уши, но, с другой стороны, почему бы и нет? Диверсия – это ведь необязательно взрыв. Хозяин кабинета и сам мог прикончить человека на расстоянии, не имея под рукой ничего, кроме десятисантиметрового гвоздя и пары листов писчей бумаги. Точнее, когда-то мог, а теперь возраст и положение обязывают блюсти солидность, не ронять свой авторитет, кряхтя и цепляясь начальственным брюшком за колючую проволоку на полосе препятствий…
«Итак, диверсия, она же – саботаж, она же – террористический акт… – размышлял он. – Товар я должен был отправить еще этой ночью, и не моя вина, что на железной дороге вышла какая-то задержка. Там, на той стороне, об этой задержке ничего не знают. Они привыкли, что я всегда добросовестно и в срок выполняю все свои обязательства, и рассчитывали, что так будет и на этот раз. Я в оговоренный заранее срок отправляю им товар, а они вместо оплаты подсовывают мне телевизионный репортаж о крушении поезда. Дескать, извини, уважаемый, мы все сделали, как договаривались, а что поезд в речку навернулся – не наша вина. На все воля Аллаха! Долю твою река унесла, с нее и спрашивай, а мы не страховая компания…»
Он взял трубку мобильного телефона и нажал клавишу быстрого вызова. Абонент находился в зоне действия сети, об этом свидетельствовали длинные гудки, но ждать пришлось довольно долго. Наконец в трубке щелкнуло, гудки прервались, и запыхавшийся голос произнес:
– Слушаю, това… э… Андрей Никитич.
– Тебе никто не объяснял значение слова «мобильный»? – саркастически поинтересовался звонивший. – Так вот, Туголуков, «мобильный» – значит подвижный, находящийся в движении. Если речь идет о телефоне, это означает, что его свободно можно носить при себе – например, в кармане, на поясе, на шее или даже за пазухой, в нижнем белье. Для того он и придуман, чтоб его с собой носили, а не бегали к нему за тридевять земель.
– Виноват, тов… Андрей Никитич, – забормотала трубка. – Он при мне, просто тут такой гам, что не слышно ни чер… в смысле, ничего не слыхать!
На заднем плане действительно слышался грохот проходящего мимо состава, лязг буферов и жалобные свистки тепловозов. Туголуков говорил чистую правду, и Андрей Никитич напомнил себе, что сейчас не самый удобный момент для любимого развлечения – продолжительного, длительностью не менее получаса, подробного, вдумчивого, обстоятельного и в высшей степени ядовитого разноса, которые он просто обожал устраивать подчиненным.
– Что с грузом? – деловито спросил он, на мгновение похолодев при мысли, что груз уже отправлен.
– Да уроды эти, железнодорожники, опять вола вертят! – с отчаянием прокричал голос в трубке. – Обещали еще утром отправить, а теперь ссылаются на какой-то форс-мажор…
– Не ори, – строго сказал Андрей Никитич. – Все нормально. Это дело надо быстренько переиграть. Ты вот что… Отгони-ка ты вагон в какой-нибудь тупичок, спрячь хорошенько… Да позаботься, чтоб ни одна сука туда носа не сунула! Не мне тебя учить, ты в этих делах не хуже меня разбираешься. А пожалуй, что и лучше… Короче, груз надо попридержать. Ты меня понял? Повтори!
– Есть придержать груз, – с легкой растерянностью откликнулась трубка. – А… Виноват. Разрешите выполнять?
– Выполняй, – разрешил Андрей Никитич. – Родина тебя не забудет.
Он прервал соединение и закурил еще одну сигарету, задумчиво вертя мобильник на полированной крышке стола. Ему пришло в голову, что все складывается не так уж плохо. Неважно, что это было – форс-мажор или тщательно спланированная диверсия. Главное, что он успел своевременно отреагировать на внезапное изменение обстановки и теперь может предъявлять претензии и диктовать условия.
«Предоплата, – подумал он. – Теперь – только полная, стопроцентная предоплата. Никакой оплаты по факту!»
У него мелькнула мысль: а что, если, взяв предоплату, послать деловых партнеров куда подальше и ничего им не отправлять? Конечно, здесь, в этом здании, достать его будет
