Александр Белов - Бешеные деньги

Ранним утром Куделя проснулся от непривычного звука. Он открыл глаза – прямо в его лоб было направлено дуло «беретты» с глушителем. А звук ему показался незнакомым просто потому, что Куделя никогда не слышал, как передергивают затвор в такой абсолютной тишине. Зато, в отличие от звука, лицо человека, державшего оружие, было ему более чем знакомо. В лоб ему целился подлец Крыса.

Куделя дернулся рукой под подушку. Тщетно. Его пушки и след простыл. «Зря не оторвал падле ухо», – это было последнее, что успел подумать Куделя. И еще он увидел, что Крыса улыбался.

Пуля вошла точно в середину Куделиного лба. Он умер мгновенно – на его счастье. Кирпич приказал отпилить ему голову. И при этом не уточнил – живому или мертвому. Так что, можно сказать, Крыса проявил себя исключительным гуманистом и человеколюбом. Как, впрочем, и Куделины бойцы, которые покинули своего босса еще под покровом ночи. Они были молоды. И любили жизнь, свою единственную жизнь…

Настенные часы пробили одиннадцать. Пора было начинать. К Саиду бесшумно подошел слуга в ливрее и что-то прошептал ему на ухо. Брови Саида сошлись у переносицы, и он, не меняя выражения лица, кивнул.

Выждав минуту, он позвонил в бронзовый колокольчик, словно призывая к тишине. Одновременно со звоном открылись высокие двери зала, и двое слуг в восточных костюмах внесли огромный поднос, накрытый алой тканью. Они поставили поднос в самый центр стола. По легкому кивку Саида один из них сдернул алое покрывало.

На подносе, нелепо прикрыв один глаз и приоткрыв рот, лежала голова Кудели. В центре лба зияло аккуратное пулевое отверстие. Торчащие в сторону уши придавали мертвой голове неожиданно комичное выражение.

Это был убедительный аргумент, качнувший весы в сторону мира. И все вынуждены были с ним согласиться, даже если кто и остался при своем особом мнении.

Большая кровавая война была задушена в зародыше. Этому, в конечном счете, способствовали три основных фактора: не задержавшаяся и чрезвычайно эффектная смерть Кудели, яркий дипломатический талант Кирпича, а также бурно стартовавшая в средствах массовой информации прорусская PR-кампания.

31

Первый, разрушительный этап операции «Венский вальс» можно считать завершенным. Эту «пятилетку» Саша выполнил. Впереди была эпоха созидания – тоже задачка не для слабонервных.

Получив известие из Вены, они с Косом позволили себе коньячку. Пить пришлось за троих, даже за четверых. Пчела отирался в Европах, Филу предстояло сегодня приземлиться в костер на воздушном шаре. Его воздухоплаватель Курочкин залетел к шаманам.

– Ну, поехали? – Саша поднял рюмку на уровень глаз. Коньяк был хороший, светло-коричневый, чуть маслянистый. – Э-э, нет, первую не чокаясь.

Космос понимающе кивнул. Так, не чокаясь, осушили всю бутылку.

– Сань, гульнем? Можно в сауну, – предложил Кос.

– Не-а, брателла, в другой раз, меня Олька ждет.

После дурацкого закидона жены с корейской церковью Саша старался как можно больше времени проводить с Олей.

По дороге он купил огромный букет белых хризантем. Хризантемы были лохматые, как нестриженые болонки. Прямо с порога он вручил их опешившей Оле.

– Какие! – Оля радостно взяла цветы и опустила в них лицо. – Саш, они же пахнут полынью. А что, сегодня какой-то праздник?

Она удивленно смотрела на мужа: Саша достал из шкафа свой лучший галстук, за ним последовал парадный костюм… И начал переодеваться. Застегивая запонки на белоснежной накрахмаленной рубашке, он серьезно сказал:

– Еще какой!

– А какой? Тогда я тоже наряжусь? – засуетилась Оля.

– Настоящий человеческий праздник.

В честь настоящего, к тому же человеческого праздника, Оля одела свое любимое концертное платье.

– Как тебе?

– Класс! – Саша восторженно поднял вверх большой палец. – Оль, а знаешь что?… – неожиданно ему в голову пришла отличная мысль.

– Откуда ж мне знать? – улыбнулась Оля, застегивая на шее нитку кораллов.

– Сыграй для меня «Венский Вальс»!

– Какой?

– А их что, много? – искренне удивился Саша.

– Обижаешь, Белов, – рассмеялась она.

– Тогда играй самый лучший!

Оля достала любимую скрипку из футляра, бережно приложила ее к плечу и прижала щекой. Что сыграть? Она так давно не брала инструмент в руки.

– Штраус! – объявила Оля после секундной паузы.

– Хоть Микки Маус, – милостиво разрешил Саша, устраиваясь поудобнее в низком кресле.

– Ну, Саш! – одернула музыкально девственного мужа Оля, касаясь смычком струны… Через минуты она забыла обо всем, всецело отдавшись музыке.

Саша сидел в мягком кресле и смотрел на жену, старательно извлекающую из скрипки нежные звуки, и эта нежность переполняла его.

«Маленькая, – думал Саша о жене, – ну потерпи еще немного. Все будет хорошо, обещаю, все у нас будет хорошо…»

Часть 3

32

Как и подобает солидному бизнесмену, Александр Белов остановился в одном из лучших венских отелей «Захер». Не в последнюю очередь из-за названия – уж больно в нем прослеживались символические российские корни. Еще в Москве, когда заказывали ему номер, все пацаны по этому поводу дружно поржали. Правда, номер был не президентским, а вполне скромным, всего лишь двухкомнатным.

Поставки металла теперь полностью были под контролем. Офис и квартирки «металлических парней» на Ротентумштрассе переоформили на Пчелу. Но заправлял здесь бухгалтер Генрих Петрович, который не только восстановил все связи, но и мгновенно оброс новыми. Так что металла требовалось все больше. Но Сашу, естественно, беспокоила ситуация, связанная с главным товаром. Иначе чего было огород городить?

Почву он подготовил еще в Москве. По его просьбе Кабан телефонировал в Вену Кирпичу и, отрекомендовав Сашу наилучшим образом, устроил ему «высочайшую аудиенцию» для обсуждения текущих дел…

Саша позвонил Кирпичу, едва войдя в номер и бросив в угол не распакованные вещи. Он, как всегда в решающие моменты, почувствовал кураж, и его просто распирало от желания взять быка-Панарина за рога… Или потрогать за вымя?

– Петр Семенович? Здравствуйте. Александр Белов беспокоит. Вам звонили?

– Здравствуй. Звонили, звонили. Что у тебя ко мне? – голос у Панарина был скрипучий, как определил для себя Саша – кирпичный.

– Встретиться бы надо.

– И где ты предлагаешь?

– Ну, здесь ваша территория. Я пока ничего не знаю.

– Ладно, возьмешь такси, скажешь… Запиши, а то не запомнишь: «Ресторант Владимир Бюргер шпиталгассе». Домашняя русская кухня. Я со своими предпочитаю под водку с селедочкой беседовать. А настоящей русской водки, да тем более, селедки, здесь нигде больше нет. Встречаемся через два часа. Хватит на акклиматизацию? Ты ж утренним рейсом прилетал?

– Буду, – коротко ответил Саша, и подумал: «Хитрый черт. Все вычислил. Надо было часок выждать со звонком. И в ресторане, поди, все схвачено. Ну да ничего, стерпится-слюбится…»

Душ он сначала пустил такой холодный, что даже сердце слегка перехватило. Волнуется он, что ли? Еще не хватало. «Я честный бизнесмен. Гоню металл. Я честный бизнесмен. Чест-ный биз-нес-мен», – твердил рэпом-речитативом Саша. Он повторил это столько раз, что даже сам поверил. А поверив, повернул красную рукоятку – позволив душу потеплеть.

Честный чистый бизнесмен, стоя перед зеркалом в одних трусах, гладко зачесал мокрые волосы, пристально посмотрел в собственные глаза. И остался доволен – эти глаза не умели лгать. Им нечего было скрывать. Они были ясны, как небо в летний полдень. Глаза пионера перед присягой. Честный, блин, бизнесмен! Прямо шахматист-гроссмейстер перед решающей партией. Приз на кону – всего-навсего жизнь. Саша подмигнул своему отражению.

В дверь постучали.

– Войдите! Открыто! – крикнул он по-русски. И вправду, чего ему запираться, честному-то бизнесмену? Дверь открывалась так медленно, что Саша чуть было не вышел из образа. Слава богу, не успел. Девушка-горничная прикатила ему на столике завтрак. Судя по времени – второй. У девушки была смешно вздернутая верхняя губка с крошечной родинкой ровно посередине. Он пальцем показал ей, куда поставить пиццу. Девушка послушно оставила там столик и вышла, стараясь не поднимать глаз.

«Что это она нос воротит? Русских, что ли, боится?», – удивился Саша и только тут понял, что вышел в одних трусах.

У него было странное состояние. Он знал за собой такое перед самыми ответственными моментами в жизни его голова становилась ясной-ясной, фиксируя самые тонкие нюансы окружающего мира, при этом пропускал, отфильтровывал лишнюю, ненужную.

В ресторане пахло Россией. Не старой, немытой, а Россией нарождающейся. Запахи приправ нежно и на удивление естественно вплетались в озонированный кондиционером воздух.

Россия же начиналась с самого входа, где посетителей встречал медведь. Искусно сделанное чучело держало на одной лапе поднос, где валялось несколько сложенных вдвое купюр очень, очень высокого достоинства. В России на такие вот чаевые можно было кутнуть ба-альшой компанией. Вторую лапу медведь поднял то ли в фашистском приветствии, то ли в прощальном жесте: мол, скатертью дорога, гости дорогие, век свободы не видать!