Евгений Сухов - Государственный преступник
— Господин Обличайло, вас ожидает во-он та дама, — указал он на Петровскую, скромно сидящую на продавленном диване.
— Да? — выразил крайнее удивление Максим Станиславович и обернулся. — Прошу прощения, сударыня, у вас ко мне какое-то дело?
— Вы пристав Обличайло? — поднялась с дивана Петровская.
— Он самый, — по-военному подтянувшись, кивнул головой Обличайло. — Чем могу служить?
— Меня зовут Валентина Дмитриевна Петровская, — подошла она к нему. — И я хотела бы с вами поговорить.
— Ну что ж, пройдемте ко мне, Валентина Дмитриевна, — испытующе глянул на нее пристав, ожидая, что Петровская смутится и предложит поговорить где-либо в другом месте, дабы избежать двусмысленности своего положения. Ведь пройти прилюдно одной в нумер мужчины значило не избежать известных толков и пересудов. Однако Петровская только кивнула и спокойно поднялась с Обличайло в его нумер, так что ежели кто и смутился, так это был сам пристав Максим Станиславович.
Он даже не удержался и спросил:
— И вы вот так вот ходите одна, без компаньонки, горничной и даже слуги?
Обличайло почувствовал, как напряглась при слове «компаньонка» его гостья. Она даже бросила на него быстрый взгляд, но, не увидев в его лице и тени какого-либо намека, успокоилась.
— Я пришла со своим слугой, господин пристав, — произнесла она чарующим голосом. — Кроме того, вести себя подобным образом меня вынуждают особые обстоятельства, значение которых для меня много больше правил соблюдения принятых норм и приличий. Дело в том, что чиновник особых поручений Макаров, гибель и похищение вещей которого вы расследуете, был моим женихом. И я хочу свести счеты с его убийцами и найти похищенные им вещи. В частности, письма, которые могли бы пролить свет на личность убийцы или убийц. Впрочем, вы все это знаете от господина Аристова.
— А вы, я вижу, прекрасно осведомлены, — заметил Обличайло.
— Конечно, — пожала плечами Петровская. — Ведь я остановилась в усадьбе барона Дагера, где последние дни также проживает расследующий вместе с вами это дело господин Аристов. Он сам мне многое рассказал. К тому же вы тоже посещали усадьбу Дагера.
— Откуда же вам это известно, сударыня? Я вас совершенно не припоминаю. Хотя женщины с такой внешностью запоминаются.
— Вас видел мой слуга Прохор.
— Да, от вас ничего не утаить, — улыбнулся Обличайло. — Впрочем, — он сделался серьезным, и в его глазах появилось должное участие, — вы имеете полное право знать все о ходе нашего расследования. Говорите о вашем деле — я весь внимание. Если это в моих силах, буду рад вам помочь. Присаживайтесь.
— Господин пристав. — Петровская села на канапе и слегка отодвинулась, давая место присесть Обличайло. Пристав сел рядом. — Самым важным в похищенных преступником вещах моего жениха были письма. Пачка писем на польском языке, которым, кстати, я превосходно владею. Он вез их в Средневолжск, и из-за них, я теперь уже не сомневаюсь, он и был убит. И в этих письмах — разгадка личности убийцы или убийц. Мне надо прочитать их все. Часть писем найдена и в данный момент находится у меня. По поручению господина Аристова я делаю для него их подробный перевод. Но еще часть писем, и, надо полагать, наиболее важная, находится на руках некоего крестьянского сына Сеньки, спрятавшего их в роще. А вы его арестовали. За что, позвольте узнать?
Обличайло распрямился:
— За то, сударыня, что он ставил силки и западни в роще господина барона.
Женщина выглядела взволнованной.
— Я понимаю, но это же не из разряда тяжких преступлений?
— Нет, но ему грозит статья за браконьерство, — ответил безучастно Обличайло.
— Да ведь он мальчишка еще! — воскликнула Петровская. — Он просто не понимает, чего стоят его шалости!
— Все он понимает, — усмехнулся Максим Станиславович. — Говорят, молодой барон уже таскал его за вихры за такие вот шалости, предупреждал… Да и барон Андрей Андреевич только спасибо скажет, когда мы из его рощи этого Сеньку изымем.
— Неужели вы посадите его в тюрьму? — изумилась Петровская.
— Не я, — ответил Обличайло. — Суд.
— А если я вас очень попрошу, — заглянула ему в глаза Петровская, и ее рука легла на руку пристава, — вы его отпустите?
На какое-то мгновение взгляды их встретились. Затянувшаяся пауза перерастала в вечность. Такая женщина, как Петровская, ради своих убеждений способна на многое.
— Не могу, — поднялся с канапе пристав. В его голосе звучало самое настоящее сожаление. — Поверьте, сударыня, дело парня уже получило официальный ход… Бумаги, знаете ли…
— А господин Аристов может? — с надеждой спросила Петровская.
— Нет, — твердо ответил Обличайло. — Господин Аристов тем более не сможет освободить его.
— А как же письма, которые он спрятал? — В голосе Валентины Дмитриевны прозвучало самое настоящее отчаяние.
— Да не переживайте вы так сильно, сударыня. Мы отыщем способы, чтобы узнать, где он их спрятал, — заверил ее Обличайло.
— А мне, — с мольбой во взоре обратилась Петровская к приставу, — что делать мне? Как жить дальше, зная, что я могла наказать злодеев, убивших моего жениха, но не сделала этого по причине, не стоящей и выеденного яйца. Ну, отпустите его хотя бы для виду. Он отдаст мне письма, и вы его опять засадите. Это возможно?
— Нет, — ответил Обличайло. — Правда…
— Что, что значит это ваше правда ? — взволновалась Валентина Дмитриевна. — Ну, говорите же!
— Хотя нет, это, скорее всего, не произойдет.
— О чем вы?! Говорите, не томите меня! — в отчаянии воскликнула Валентина Дмитриевна.
— Ну, если барон Дагер заявит вдруг ходатайство о непривлечении к суду этого парня, — нерешительно промолвил пристав, — то, возможно, его и удастся освободить. Однако, насколько мне известно, и Андрей Андреевич, и Михаил Андреевич настроены весьма отрицательно против этого Сеньки. А тут такой повод! Так что вряд ли они откажутся приструнить его.
— Есть еще племянница барона Вера, — заметила Петровская. — Она имеет на Сеньку, как я успела заметить, большое влияние. Барон души в ней не чает и, верно, не откажет ей, если она попросит его простить этого шалопая и написать о нем ходатайство. К тому же Вера патронирует как мать этого Сеньки, так и его самого. Она освободит его, и он отдаст ей письма. Вам с господином Аристовым потребуется узнать их содержание, и письма попадут ко мне для их перевода. Переведя их, я, возможно, помогу вам и себе узнать имя убийцы или убийц моего жениха. А более мне ничего и не надобно, — с жаром закончила Петровская.
— Что ж, попробуйте, — задумчиво ответил Обличайло. — Если все будет по закону, я ничего не имею против и буду только рад за вас.
— Тогда, — заметно повеселела Валентина Дмитриевна, — ждите еще одну визитершу. На этом разрешите откланяться, дорогой пристав, и отбыть в имение господ Дагеров.
Она решительно направилась к двери, оглянулась.
— Благодарю вас за помощь, Максим Станиславович, — тихо произнесла она. — Надеюсь, впечатление обо мне у вас составилось не слишком превратное?
— Да что вы, Валентина… — начал было Обличайло, но Петровская не дала ему договорить.
Сейчас Петровская смотрелась воплощенным в плоть очарованием.
— Потому что если это так, то вы решительно не правы.
Она любезно кивнула приставу на прощанье и прикрыла за собой дверь, оставив его в состоянии как бы крайней растерянности. Но когда смолк стук каблуков ее атласных туфелек, растерянность с лица пристава тотчас улетучилась.
— Все идет по плану, Артемий Платонович, — сказал вслух Максим Станиславович, и его губы сложились в довольную улыбку.
А все-таки в этой бестии что-то есть!
Глава 19 ЖЕЛТЫЙ ДОМ
Лечебница для умалишенных была действительно желтого цвета — Желтый дом. Оба ее этажа были забраны решетками, отчего сей дом скорби напоминал скорее тюрьму, чем клиническую больницу. Перед домом был небольшой дворик с клумбочками цветов и тропинками между ними, позади располагался фруктовый сад с лавочками, на которых отдыхали после уколов и принятия лекарств больные из числа не буйных. Двор лечебницы был окружен высоким забором с наглухо запертыми воротами, затворенной калиткой и небольшим оконцем в ней, также закрытым. Словом, крепость, да и только. Когда Артемий Платонович постучал в ворота, оконце открылось не сразу, а когда все же отворилось, появившийся в нем глаз довольно долго изучал утреннего посетителя. Затем за воротами глухо и неприветливо поинтересовались:
— Вам чего?
— Я бы хотел поговорить с вашим главным врачом, — твердо ответил отставной штабс-ротмистр.
— Зачем? — осведомились за воротами.
— А это я намерен сказать только ему, — с нотками раздражения в голосе сказал Артемий Платонович.
