Михаил Серегин - Контрольная молитва
Парни лежали там, где он их и положил.
– Ну вот и все, гаврики! – просто сказал он и выдернул из глоток обильно пропитанные слюной и рвотой кляпы.
Парней еще раз вывернуло.
Он дождался, когда они отдышатся и придут в себя, усмехнулся и сел рядом.
– Так как же вы меня нашли? – внезапно спросил он.
– Не сдавай нас, друг, – попросил Шнобель.
– Я задал вопрос, – напомнил священник. – Как вы на меня вышли?
– Тебя Мамай сдал, – нехотя сказал бандит.
– Это я и без тебя понял. А Мамая как нашли?
– Его транспортная милиция повязала.
– И что?
– Он все и рассказал.
– Ментам?
– Зачем ментам? Братве все и рассказал.
– И что же он такое рассказал?
– Ну что ты сам – мент.
– Господи! – покачал головой отец Василий. – Да с чего вы все взяли, что я мент?
– Хм! А кто пятерых человек вместе с Тихоном повязал? – возмутился парень.
– Вашего Тихона разве что ребенок не повяжет! – хмыкнул священник. – Понтов до небес, а толком ни хрена не умеет! Ни сам, ни люди его!
– А ты, значит, умеешь? – ядовито поинтересовался бандит.
– Научили в армии кое-чему… Никаких таких секретов здесь нет…
– А зачем Козелков хотел твою церкву навестить? – не сдавался парень.
– Каждый человек может зайти в церковь! – покачал головой отец Василий.
– Но не Козелков! – не согласился бандит. – Чего он у тебя не видел?!
Отец Василий задумался, но этот аргумент опровергнуть было трудно. Действительно, вряд ли министр внезапно возжелал духовного просветления – не тот человек. Скорее всего, хотел показать, что и он не чужд высшим «понятиям».
«Горе вам, лицемеры, – вспомнил священник, – что уподобляетесь гробам окрашенным! Снаружи кажетесь красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты. Хотите выглядеть праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония!»
– Не знаю я, что Козелков думал делать в храме Божием, – честно признался отец Василий. – Это только его касается и Бога. Но только логика у вас все равно странная. Как вы могли Мамаю поверить? Что, неужто не знали, с кем дело имеете?
– Мы и не верили, – откликнулся бандит. – Сначала… Но тренькал он складно. Да и ребята, когда вышли, подтвердили… вон, и Шнобель то же самое сказал.
Все стало понятно. Чтобы не отвечать за провал, и Тихон, и вся его братва кинулись подтверждать версию перетрусившего Мамая, и теперь поп для них для всех – мусор из мусоров…
– Говнюк ты, Шнобель! – ругнулся священник. – Да и все вы, вместе взятые!
– Ты волну не гони, поп! – заступился за товарища второй. – Как ни крути, а все равно в оконцовке вышло, что братва права. Мы повязаны, Козелков себе дальше едет. И ты хочешь сказать, что ты – не мент?!
Их было не переубедить.
– И все-таки я не понимаю, – вздохнул он. – Ведь Мамай сорваться хотел, раз его пришлось с милицией искать. Ведь так?
Парни промолчали.
– Так какого, извините меня, хрена вторая бригада приехала? Только не говорите мне, что это все Мамай организовал.
– А если мы все расскажем, ты нас отпустишь? – возобновил торг налетчик.
– Нет, – честно признался священник. – Вы попались. Поймите это и смиритесь.
– Это ты попал, поп! – дурным голосом заорал бандит. – Ты что, так до сих пор никуда не въехал?!
– Куда я должен был въехать?
– Да тебя свои сдали! – засмеялся бандит. – Они Тихону прямо в камеру «соты» принесли, чтобы он шефу в Москву позвонить смог!
– Ну и что? – не сдавался священник, мало ли продажных ментов, неужто из-за этого надо всю систему хаять?!
– А потом отпустили! – мстительно добавил парень. – Тебя свои сдали, мусор поганый! И еще раз сдадут!
– Но почему?!
– Да потому, что ты тупой, блин! – то ли заплакал, то ли засмеялся бандит. – Все! Больше ничего не скажу! Хоть сдавай, хоть что хочешь делай!
Священник кинул в угол уже безопасную для людей взрывчатку и вышел на палубу. В какой-то момент он пожалел, что не спросил, кто организатор всего этого действа, но потом подумал, что вряд ли эта шушера что-нибудь знает. Максимум, кого они сдадут, – исполнителя… А исполнителем, так сказать, «подрядчиком» мог быть кто угодно…
Теплоход уже отошел от островов на довольно приличное расстояние, и ему стало ясно, что ехать теперь придется до самого конца. Возле борта стоял с сигаретой один из охранников Козелкова.
– Там, в каптерке, лежат двое, – подошел к нему отец Василий. – И взрывчатка. Возьмите их, они по вашей части.
Охранник как-то странно глянул на священнослужителя, выкинул сигарету за борт и торопливо двинулся в сторону каптерки. Отец Василий прошел на корму и сел за свободный столик.
Где-то там, внизу, спрятавшись с перепугу в самый дальний угол теплохода, закрывшись телохранителями и оружием, сидел министр Козелков, умудрившийся сам посадить себя в самую жестокую тюрьму, какую только можно измыслить, – в тюрьму собственного страха.
«Он ведь даже жить боится, – подумал священник. – Не то чтобы предстать перед Всевышним». Но ему не было жаль министра, Козелков уже достаточно зрел, чтобы понимать, что делает, а вот эти…
– Будьте добры водочки, – попросил он официантку. – Граммов двести пятьдесят. «Сколько их вокруг, этих почти потерянных для Господа душ!»
В общем-то, для него все закончилось, и можно было со спокойной совестью продолжать жить тем, что по-настоящему имело смысл; думать, любить, пытаться понять, помогать, наконец.
Рядом куражились молоденькие бизнесмены со своими такими же молоденькими и туго упакованными подругами.
– Джон! – пьяно кричала чья-то подруга. – Ну где же ты, Джон! Отстань, дурак! – походя стряхнула она с себя чьи-то чужие, такие же пьяные руки и, покачиваясь, продолжила поиски.
Почему Джон, было совершенно непонятно, как было непонятно и то, зачем это все. Зачем этот пьяный бессмысленный многочасовой вояж по величайшей из рек мира? Зачем этот избыток круто оплаченного валютой куража? Зачем?
Молодость? Но молодость может быть счастлива и самой собой.
Деньги? Пожалуй… Этакий всемогущий зеленый протез счастья, полиграфический суррогат силы. Взять им можно что угодно, и только самую малость они не могут дать – с ними ничего нельзя почувствовать. Но разве можно понять этот их недостаток, если не знаешь, что такое чувство?
– Бажен! – орал кто-то почти в самое ухо. – Бажен! Где ты!
– Сейчас иду! – оторвался было от борта Бажен, но его тошнило от выпитого, и он просто боялся отойти от борта слишком далеко.
– Нет, ну ты чего! Чего ты там застрял?!
– Сейчас! – вполголоса механически повторял Бажен, не в силах отойти от борта даже на метр.
Отец Василий смотрел на растянувшееся во времени и пространстве застолье и жалел этих совсем молодых ребят, не ведающих самых простых, самых фундаментальных истин и именно поэтому запутавшихся даже в собственных понятиях. Они еще были слишком молоды, чтобы отвечать перед людьми за весь тот беспредел, который сейчас творится, но перед совестью-то своей никогда не рано ответить! Неужели их устраивает мир, который они создают – прямо в этот миг?!
Официантка принесла графин и маленькую рюмочку, какой-то салат. Священник неторопливо наполнил рюмку, опрокинул содержимое внутрь, занюхал кустиком петрушки и посмотрел на линию горизонта. Даже такой эта страна была прекрасна.
«Отче! – попросил он. – Прости нам всем, ибо не ведаем, что творим! А паче прочих раба Твоего недостойного, меня…»
Часть вторая
Отец Василий вернулся в Усть-Кудеяр только к вечеру. Ему все-таки пришлось объясняться с начальником охраны министра; сам Козелков был так напуган, что не рискнул встречаться с неизвестным ему лично человеком. Затем он ждал, когда теплоход пройдет мимо всех баз отдыха и, наконец, причалит к пристани областного центра. Потом сорок минут ехал в прожаренном июльским солнцем троллейбусе и более трех часов просидел в здании автовокзала. Все билеты на ближайшие рейсы оказались проданы, и священнику ничего не оставалось, кроме как терпеливо дожидаться своей очереди. Но он был доволен. Все, в общем, закончилось. Господь услышал его молитвы, и люди остались живы, а он смог удержаться на самом краю, отделяющем простительный грех от непростительного, а человека от зверя, алкающего крови.
Отец Василий сразу же поехал к Маргарите, но Ольги у нее уже не застал.
– Уехала ваша супруга, батюшка, – покачала головой Маргарита. – Маялась-маялась и не выдержала. Говорит, сил моих нет больше ждать, домой поеду…
Отец Василий сурово покачал головой, но ничего не сказал. Женская логика удивляла его безмерно; он никогда не мог понять, как можно, сохраняя нормальное житейское здравомыслие во всяческих мелочах, так беспечно относиться к важнейшим вопросам! Ведь было же сказано: сиди у Маргариты! Он быстро распрощался, выскочил на дорогу, остановил первый попавшийся «жигуленок» и вскоре подъезжал к своему дому.
