Лицо страха - Кунц Дин Рей

Повернувшись спиной к окну, Предуцки прислонился к подоконнику. Он застеснялся своих поношенных ботинок и мятых брюк. Он сказал:

— Мне трудно понять. Ты должен быть терпелив со мной. Ты знаешь, какой я. Тупой иногда. Но если эти два парня, Леопольд и Лоеб, думали, что убийство было «интеллектуальной тренировкой», тогда они были сумасшедшие. Неужели нет? Они были больны?

— В некотором роде. Сумасшедшие от сознания собственной силы, как реальной, так и воображаемой.

— Они производили впечатление сумасшедших?

— Нисколько.

— Как это возможно?

— Вспомни, Леопольд закончил колледж в семнадцать лет с прекрасными результатами. Он был гениален. Как и Лоеб. Они были достаточно сообразительными, чтобы скрывать свое грандиозное самомнение и ницшеанские фантазии.

— А что, если бы они прошли психиатрические тесты?

— Психиатрическое тестирование было недостаточно развито в 1924 году.

— Но если бы тогда были тесты, такие сложные, как сейчас, могли бы Леопольд и Лоеб пройти их?

— Возможно, и с неплохими результатами.

— Встречались ли подобные Леопольду и Лоебу после 1924 года? — спросил Предуцки.

— Мне не попадались. Во всяком случае, не в чистом виде. Семья Майсонов убивала по политическим и религиозным мотивам. Они считали самого Майсона Христом, думали, что убийство богатых поможет угнетенным. Явно сумасшедшие, это есть в моей книге. Подумай о некоторых других убийцах, особенно тех, кто убил много людей. Чарльз Старкветер, Ричард Спек, Альберт де Сальво. Все они были сумасшедшими, под действием психозов, которые росли и распаляли их, медленно развращали с самого детства. У Леопольда и Лоеба явно не было серьезных травм в детстве, которые могли привести к психопатическому поведению. Не было плохих генов, которые проявились бы позже.

— Тогда, если Мясник — это два человека, — безнадежно сказал Предуцки, — то мы получили новых Леопольда и Лоеба. Убийство как доказательство своего превосходства.

Эндерби начал расхаживать.

— Может быть. Но тогда это нечто большее. Нечто более сложное, чем то.

— И что же?

— Я не знаю, но я чувствую, это не точная копия Леопольда и Лоеба. — Он подошел к столу и посмотрел на остатки еды, к которой никто не прикасался.

— Ты позвонил Харрису?

— Нет, — ответил Предуцки.

— Ты должен это сделать. Он пытался представить образ убийцы. Но ему не удалось, может быть, потому, что он концентрировал внимание на единственном образе, пытался представить себе только одно лицо. Может, эта догадка откроет ему что-то, что даст наконец-то толчок к видению.

— Мы не знаем, двое ли их. Это только теория.

— В любом случае сообщи ему, — настаивал Эндерби. — Какой вред это может принести?

— Я должен сообщить ему сегодня вечером. Я действительно должен. Вот только я не могу, — сказал Предуцки. — У него скопилось много работы из-за этого случая. Это моя вина. Я всегда звоню ему, разговариваю с ним, отрываю его от работы. Он работает допоздна, пытаясь наверстать упущенное. Мне бы не хотелось беспокоить его.

В фойе около двери старинные часы пробили полчаса, с отставанием на пять минут. Предуцки взглянул на свои часы и сказал:

— Скоро будет десять. Мне пора идти.

— Идти? Здесь еще много работы.

— Я еще не на дежурстве.

— Ночная смена?

— Да.

— Я никогда не видел, чтобы ты колебался, когда нужно было поработать сверхурочно.

— Но я только что встал с постели. Я готовил спагетти, когда дежурный сообщил мне об этом. Никогда не хватает времени поесть. Я умираю от голода.

Эндерби покачал головой:

— Сколько я знаю тебя, я не припомню, чтобы ты плотно поел. Ты всегда обходишься бутербродами, чтобы не отрываться от работы. И дома ты готовишь лишь спагетти. Тебе нужна жена, Айра.

— Жена?

— У других мужчин они есть.

— Но у меня? Ты смеешься?

— Будет лучше для тебя.

— Энди, взгляни на меня.

— Я смотрю.

— Посмотри лучше.

— Ну.

— Ты, наверное, слепой??

— Что я должен увидеть?

— Какая женщина в здравом уме согласится выйти за меня замуж?

— Не надо пичкать меня своей обычной чепухой, Айра, — сказал Эндерби с улыбкой. — Я знаю, что под всей этой самоуничижительной болтовней скрывается разумный и уважающий себя человек.

— Ты психолог.

— Это верно. Я не подозреваемый и не свидетель, и ты не заворожишь меня своим вздором.

Предуцки усмехнулся.

— Держу пари, что найдется немало женщин, которые влюбятся в тебя только за один твой мальчишеский вид.

— Немало, — недовольно проворчал Предуцки. — Но мне нужна одна верная женщина.

— Кто говорил что-нибудь о верной и единственной? Большинство мужчин были бы счастливы прожить с наполовину верной.

— Но не я. — Предуцки снова посмотрел на часы. — Мне действительно надо идти.

Я вернусь около полуночи. Мартин, наверное, к тому времени еще не закончит опрос других жильцов. Это большой дом.

Доктор Эндерби взглянул так, словно все тяготы мира лежали на его плечах.

— Мы тоже еще будем здесь. Обследовать мебель на отпечатки пальцев, исследовать ковры в поиске волос или ниток, вряд ли что-нибудь найдется, но работать будем усердно. Тот же самый замкнутый круг.

28

Ноги Грэхема соскользнули со ступеньки. И хотя он крепко держался руками, он начинал паниковать. Грэхем нервно задергал ногами, карабкаясь по лестнице, словно она была живой и он должен был подчинить ее, прежде чем снова встанет ногами на нее.

— Грэхем, что случилось? — раздался сверху голос Конни. — Грэхем?

Ее голос отрезвил его. Перестав брыкаться ногами, он висел на руках, пока дыхание не пришло в норму, пока не пропали слишком живые воспоминания об Эвересте.

— Грэхем?

Он попытался нащупать ступеньку ногой, нашел ее через несколько секунд, показавшихся часами.

— Я в порядке. У меня ноги соскользнули. Сейчас все хорошо.

— Не смотри вниз.

— Я не смотрю.

Он нашел следующую ступеньку, встал на нее и продолжал спуск. Его трясло, как в лихорадке. Лоб покрылся испариной, пот заливал глаза, растекался по щекам, на губах ощущался солоноватый привкус. Несмотря на испарину, ему было холодно. Он дрожал, когда снова начал спускаться по лестнице вниз, ощущая пустоту за своей спиной, как лезвие ножа.

Фрэнк Боллинджер вошел в служебное помещение на тридцать первом этаже. Он увидел красную дверь. Кто-то приоткрыл ее на пару сантиметров и зафиксировал стопором в этом положении. Он сразу понял, что Харрис и женщина выбрались здесь.

Но почему дверь была открыта? Это словно указатель, знак для него. Ожидая ловушки, он двигался осторожно. «Вальтер» был у него в правой руке. Левую руку он вытянул вперед, чтобы остановить дверь, если они резко распахнут ее прямо перед его лицом. Он затаил дыхание во время движения, прислушиваясь к малейшему шороху, однако не услышал ничего, кроме легкого скрипа своих ботинок. Ничего. Тишина. Носком ботинка он откинул стопор, распахнул дверь и шагнул на маленькую платформу. У него было достаточно времени, чтобы понять, где он очутился, когда дверь за ним захлопнулась и все огни в шахте погасли.

Сначала он подумал, что Харрис вошел в служебное помещение вслед за ним. Но когда он толкнул дверь, она оказалась незапертой. И когда он открыл дверь, все огни снова зажглись. Аварийное освещение не горело двадцать четыре часа в сутки, оно включалось только тогда, когда один из служебных входов был открыт; вот почему Харрис оставил дверь открытой.

Боллинджер был потрясен системой освещения, платформ и лестниц. Не всякое здание, сооруженное в двадцатые годы, было оборудовано системой на случай чрезвычайных обстоятельств.

Действительно, всего лишь несколько небоскребов, построенных после войны, могли похвастаться какой-то системой безопасности. В те времена вас могли заставить ждать в застрявшем лифте, пока его не починят, неважно, займет это десять часов или десять дней; и если лифт не будет отремонтирован, то вы на свой страх и риск могли прибегнуть к спуску вручную или продолжать гнить в лифте.