Сергей Самаров - Супербомба
– Могу сказать однозначно – замок вскрывали универсальной наборной отмычкой. Это профессиональный инструмент, которого обычно не бывает у воров и тем более у случайных наркоманов. Свежие царапины на сувальдном механизме есть, но незначительные. Взломщик опытный. И не с улицы. А закрыть не успел, видимо, потому, что вы помешали. Или. Или даже умышленно. Умышленно взял шприц-тюбики, которые ему не нужны, и оставил дверь открытой, чтобы искали наркоманов.
– Что там с отпечатками? – спросил подполковник Ставров.
– Ничего практически. Нет даже отпечатков тех, кто аптечку на полку ставил. Все подтерто, – ответ звучал подтверждением версии об умном взломщике. – Единственно, нечеткий отпечаток одного пальца, вероятно, мизинца. Такие отпечатки компьютер восстанавливает в пять минут, и для идентификации они подходят. Но только в том случае, если человек сдавал отпечатки пальцев. То есть проходит не по картотеке происшествий, а по общей. Был осужден или еще по каким-то причинам вынужден был пройти процедуру «снятия».
– Сразу отсылай на проверку. На полную проверку по всем ведомствам, включая Интерпол. Полковник Мочилов с Интерполом договорится.
* * *Дежурный по институту пришел, как и попросил подполковник Ставров, с подробным планом всей территории и вместе с начальником караула. План сразу расстелили прямо на одной из кроватей и склонились над ним.
– Я позвонил начальнику института, – доложил дежурный. – Товарищ генерал сейчас приехать не может, обещал утром быть пораньше.
На этот комментарий к событиям внимания никто не обратил.
– Я предлагаю рассматривать этот вопрос с точки зрения проникновения взломщика извне, – предположил подполковник Ставров. – Где выставлены посты внешнего охранения?
Он обернулся в сторону стоящего скромно в стороне мрачного старшего лейтенанта. Начальник караула шагнул ближе к карте и начал показывать, наклоняясь так, словно накануне лом проглотил.
– Что у вас со спиной? – недовольно спросил подполковник.
– Травмирована. Автомобильная авария.
– Тогда садитесь. И показывайте.
Кто-то сразу пододвинул старшему лейтенанту табуретку. Начальник караула сел тоже прямо, но так ему показывать было легче. С расстановкой часовых разобрались быстро.
– Капитан Рустаев, – подполковник Ставров обратился напрямую ко мне. – Вы у нас главный специалист по таким вопросам. Возможность проникновения.
– Я днем мимо всех постов по очереди пройду, и меня не заметят, – сказал я. – И любой из моей группы пройдет. И любой человек с качественной полевой подготовкой, особенно в темноте. Никаких проблем.
– Неправильно расставлены посты? – спросил начальник караула, понимая при этом, что штатное расписание постов составлял не он и к нему претензий быть не может.
– Нормально посты расставлены. Как обычно расставляются вне зоны боевых действий, – успокоил я старлея. – Но даже если их вдвое увеличить численно, опытный человек все равно пройдет, а при необходимости и всех часовых поочередно снимет.
Начальник караула не возразил. Может быть, он краем уха и сам слышал, что такое «опытный человек» в устах офицера спецназа ГРУ.
– И в этом случае что мы имеем? – Подполковник Ставров желал конкретности. – А в этом случае мы имеем неприглядную картину. Я мало интересуюсь собственностью института танковых войск, но помещение спецназа ГРУ остается совершенно беззащитным.
– Вы, товарищ подполковник, намерены сделать какие-то оргвыводы? – напрямую спросил дежурный майор.
– Для своего ведомства выводы вы делайте сами, а мы сделаем выводы для своего. Думаю, капитан Рустаев вывод уже сделал и знает, как ему себя вести.
– Я сделал, товарищ подполковник, – подтвердил я. – И как вести себя, знаю.
* * *Следственно-экспертная бригада уехала. Одновременно ушли дежурный по институту с начальником караула. Время уже к середине ночи приближалось. Нам еще завтра предстояло работать, хотя мы точно и не предполагали, что придется делать завтра, и потому я, убедившись, что все вещи и оружие из машин перенесли в помещение, дал команду:
– Отбой!
– Как так? А рождение сына обмывать? – с претензией спросил Медвежий Заяц. – Чисто символически.
– А это как? – спросил я. – Всего-то по бутылке на брата?.. Нет, парни, отбой. С женой будет все в порядке, тогда и обмоем. Я долги всегда отдаю.
У меня душа не лежала ни к какому обмыванию. Это походило бы на предательство по отношению к Ольге, и потому голос мой звучал категорично. Так категорично, что возражать никто не стал. Группа быстро успокоилась в темноте.
Никто не храпел, потому что храпунам в спецназе делать нечего, но я долго уснуть не мог и держал зажатой в ладони трубку мобильника, чтобы не пропустить «виброзвонок», если такой раздастся, и был готов выйти для разговора на улицу, чтобы не мешать отдыхать другим, и вообще, чтобы разговаривать свободнее. Мне казалось, что позвонить должны были вот-вот... Дежурный врач говорил, что ожидается решающий кризис. И неизвестно, чем этот кризис может закончиться. Наверное, и Ольге сейчас было бы легче, окажись я рядом. Одно мое присутствие уже было бы ей существенной поддержкой. Я хотел быть сейчас там, я мыслями был рядом с женой, но сознавал при этом, что мог бы лишь поддержать, а помочь не мог бы ничем ни мысленно, ни физически.
Часто, к сожалению, случается так в нашей армейской действительности, что личное и чрезвычайно важное, судьбоносное, вступает в противоречие со служебным, которое тоже неважным быть не может, потому что у военной разведки служба всегда боевая. И изменить что-то в этой ситуации возможности у нас нет.
Я лежал в полудреме долго, ждал звонка, пока не заснул, но проснулся сразу, едва только почувствовал гулкое вибрирование трубки в руке. Встал сразу с ясной головой и тут же вышел за дверь, чтобы поговорить с улицы. И ответил на звонок сразу за порогом:
– Слушаю, капитан Рустаев.
– Вениамин Владимирович. Это из больницы вас беспокоят, – говорила опять, похоже, медсестра. Почему-то врачи не любят звонить и разговаривать с родственниками больных.
– Слушаю вас. Как ее состояние?
– Вениамин Владимирович, вы верующий человек?.. – Вопрос прозвучал как-то странно.
– Наверное, да.
– Значит, неверующий. Но все равно помолитесь за здоровье жены. Ей сейчас очень плохо. У нее начался кризис. Нам установили прямую связь с московской клиникой. Врач сейчас через компьютер получает консультации. Но только бог поможет. Помолитесь. Вы молитвы знаете?
– Отче наш помню.
– Читайте Отче наш. Много раз читайте. Бесконечно читайте. Сейчас только бог может помочь. Прошу вас. Поверьте мне. Я тоже за нее молюсь.
Мне, говоря честно, другая информация требовалась.
– А что-то конкретное о ее состоянии вы сказать можете?
– Тяжелое состояние. Сильнейшая аритмия. Я знаю, сталкивалась с таким, врачи помочь не смогут. Помолитесь. У вас есть икона?
Я на пару секунд задумался.
– Есть, в машине, – вспомнил, что на передней панели нашей «Волги» икона приклеена.
– Помолитесь. Если врач будет звонить, не говорите ему, что я звонила. Я медсестра.
– Я понял уже. Спасибо. Я помолюсь. Но держите меня, пожалуйста, в курсе дела, звоните чаще.
– Хорошо, я позвоню. А вы помолитесь.
* * *Там, в больнице, шел бой. Настоящий бой, хотя и без выстрелов. Бывают, оказывается, и такие бои. Ольга, самый близкий для меня человек, мать теперь уже двух моих сыновей, защищалась и воевала, боролась за свою жизнь, а у меня не было возможности в этот бой вступить и помочь ей. Это было обидно и больно сознавать.
Впрочем. Впрочем, я попробую, но не знаю, насколько действенной может оказаться такая помощь, потому что никогда раньше не молился во время настоящего боя, когда смерть рядом гуляла и над головой посвистывала, а порой и товарищей забирала. Но, может быть. От шанса отказываться нельзя. Ни от какого шанса нельзя отказываться. Чудеса случаются только с теми, кто в чудеса верит – это я знаю точно. Только лучше, чтобы никто не видел этого, чтобы никто не перебил и не помешал мне.
Я вернулся в помещение, тихо нашел на подоконнике ключи от «Волги» – знал, где они лежат, и ушел в машину, никого не разбудив, хотя был уверен, что кто-то, а может быть, и все, слышали и почти неслышимый «виброзвонок», и мои передвижения, и даже, может быть, глаза открывали, чтобы увидеть мои перемещения по тесному бараку, заставленному нашими кроватями и сумками с личными вещами.
Отключив сигнализацию, я открыл дверцу и сел на водительское место.
В машине иконку было не видно. Фонаря рядом не было, в окнах нашего барака свет был погашен, а ночь была недостаточно светлая, хотя звезды и усыпали небо. Я вынужденно на несколько секунд зажег свет в лампе на потолке, посмотрел на иконку внимательно, чтобы запечатлеть ее, запыленную, в памяти, потом пыль ладонью вытер и еще раз посмотрел. И только после этого свет выключил. Теперь образ вспоминался легко и четко. Я пытался вспомнить, как следует креститься – слева направо или справа налево, вспомнить не смог, тогда просто восстановил в памяти, как крестятся другие, и только таким образом вспомнил точно. Перекрестился, держа в левой руке зажатую трубку мобильника, не видя, смотрел на образ Христа и читал молитву. Я прочитал ее сначала трижды, потом, подумав, что этого мало, прочитал еще несколько раз по трижды. Со счета сбился легко и считать перестал. И только после многоразового прочтения единственной известной мне молитвы я обратился к Христу с просьбой.
