Сергей Донской - Жадный, плохой, злой
– Я не взломщик, – предупредил я, подходя к сейфу.
– Тебе достаточно только повернуть ручку, – успокоил меня Дубов, – он и откроется.
Каждый, кто слышал в детстве поучительную сказку про Красную Шапочку, насторожился бы при этих словах. «Дерни, деточка, за веревочку, дверца и откроется… Бабушка, а почему у тебя такие большие зубы?»
Отлично сознавая, насколько опасно соприкасаться с грязными тайнами, которые ожидали меня в сейфе, я не мог не ощутить болезненного любопытства, сгубившего немалую часть человечества со времен Адама и Евы. Каждому интересно знать, что находится за завесой тайны. Каждый стремится сунуть туда свой длинный нос и, рассчитывая найти свой заветный золотой ключик, забывает об элементарном чувстве самосохранения.
Впрочем, моему безрассудству имелось оправдание. Пока что Дубов держал меня в подвешенном состоянии, как какую-нибудь распроклятую марионетку. Он манипулировал мною с помощью той самой прочной и толстой лески, петлю из которой я снял с шеи дочурки немногим более суток назад.
Сейф распахнулся беззвучно и так легко, словно его массивная дверца была сделана из легчайшего пенопласта, а не из бронированного металла. В нише, открывшейся передо мной, я увидел внушительную стопку видеокассет, черные квадратики дискет в полиэтиленовом кульке, пухлый блокнот с тисненой обложкой и пару объемистых скоросшивателей.
– Возьми любую кассету, – великодушно распорядился Дубов.
Перебирая коробки, я обратил внимание, что видеокассеты не снабжены пояснительными надписями на торце. Лицевая сторона каждой коробки была снабжена фирменной наклейкой с коротким текстом, отпечатанным на лазерном принтере. Год, месяц, иногда дата. Фамилии, известные и не очень. События, многие из которых казались названиями политических блокбастеров.
Меня в первую очередь заинтриговала кассета, скорее всего посвященная недавнему взрыву в центре Москвы. «ПУШКИНСКАЯ ПЛОЩАДЬ. Июль—август 2000 г.». Гадая, почему «черный вторник» не имеет конкретной датировки, я повертел коробку в руках, невольно делая это так бережно, словно одно неосторожное движение могло вызвать детонацию очередного килограмма тротила.
Не знаю, какой именно цели добивались террористы, но вместе с дюжиной несчастных людей они убили еще трех «зайцев». Во-первых, посеяли среди москвичей такую панику, какой не было даже после взрывов на Каширке и на улице Гурьянова. Во-вторых, поколебали до основания «силовой» имидж президента. В-третьих, дали общественности новый «чеченский след» и очередную отдушину для выхода народного гнева.
Какое отношение имел Дубов к этому взрыву или каким образом взрыв повлиял на него самого? Мне очень хотелось это выяснить, но я услышал за спиной повелительное:
– Нет. Эту кассету оставь в покое, до нее доберемся потом. Начинай с 1999 года, с основания партии «Патриот России».
Я пожал плечами: зачем, мол, тогда была предложена свобода выбора? Но спорить не стал, взял коробку с надписью «ПЕРВЫЕ АКЦИИ» и вставил кассету в узкий зев видеомагнитофона.
Пульт находился в руках Дубова. То и дело включая отрывочные изображения, он перемотал пленку в только ему известном направлении, поудобнее устроился в своем кресле и сказал:
– Садись и смотри. Такого тебе ни в каком «Дорожном патруле» не покажут.
Как только смолк он сам, заговорил его телевизионный двойник, выступающий перед битком набитым залом. Аудитория состояла из пяти сотен стриженых молодых людей в оливковых рубахах, и Дубов обращался к ним с речью, пламенной настолько, что с его уст срывались облачка пара.
– Холодно было? – посочувствовал я, определив по цифрам в углу экрана, что митинг происходил мартовским вечером.
– Ты слушай, слушай! – возбужденно прикрикнул реальный Дубов. – Не отвлекайся. Это очень важно.
«Что может быть важнее этого? – поддержало его телевизионное изображение. – Здоровье нации предопределяет ее будущее! Нам не нужен СПИД! Нам не нужны наркотики, которыми травит молодежь вся эта черномазая публика, место которой в обезьянниках! Пусть забирают своих шлюх вместе с ублюдками, которых успели наплодить, и уезжают обратно в Африку! Или в Соединенные Штаты, там их американские защитники прав человека быстренько определят в гетто!..»
Будучи обращенным к Дубову спиной, я изредка позволял себе закрывать глаза, но уши-то оставались открытыми, поэтому волей-неволей мне приходилось слушать эту галиматью.
Так маялся я что-то около пятнадцати минут, а когда дубовская речь сменилась уличными звуками и приглушенными репликами ломких молодых голосов, я обнаружил, что видеокамера снимает из темных кустов освещенный подъезд дома, очень смахивающего на студенческое общежитие. У входа собралась довольно большая компания чернокожих парней и русских девчат. Некоторые что-то прихлебывали из своих ярких жестянок, некоторые пританцовывали под отдаленную музыку и курили, а все вместе походили на людей, которые только что на славу повеселились и гадают теперь вместе, где бы продолжить развлекательную программу.
«Пошли!» – азартно скомандовал кто-то из невидимой засады в кустах.
«Гасим всех, без разбору!..»
«Колян, ты со своими от двери их отсекай!..»
«А-а-а, твари черножопые!!!»
«Меси! Меси их!»
Место действия моментально сделалось многолюдным и оживленным. Не менее трех десятков проворных фигур в куртках и вязаных шапочках с прорезями для глаз окружили черно-белую компанию, размахивая дубинками и оглашая округу воинственными возгласами. Мне показалось, что нападающие орут больше для куража, чтобы заглушить собственный страх.
Камера тоже продралась сквозь кусты и, пьяно кренясь из стороны в сторону, спешила поймать в объектив все новые подробности побоища.
…Рослый негр, успешно занимавший боксерскую стойку, пока ему не навернули по затылку кирпичом. Его темнокожие товарищи, по одному оседающие на землю, кто медленнее, кто быстрее. Ползущая на четвереньках девушка, которую охаживают дубинками по спине сразу трое. Еще одна девушка в плаще с оторванным рукавом, отбивающаяся от нападающих магнитофоном. Мельтешение ног вокруг упавших. Преследование убегающих. Мат, сопение, вопли. Тупые звуки от ударов чьей-то черной головы об асфальт…
В стоп-кадре застыл размытый силуэт одного из нападавших. Он как раз подпрыгнул над лежащим ничком негром, и было ясно, что оба его ботинка приземлятся прямо на лоснящееся черное лицо, разинутое в немом крике.
– В тот день мальчики впервые узнали, какова на вкус кровь настоящего противника, – торжественно прокомментировал происходящее Дубов. – Единая цель и общий враг – вот что крепче всего сплачивает людей.
– Мелковаты ваши патриоты России, – поделился я с ним своими наблюдениями. – И трусоваты. Половина из них только делали вид, что участвуют в драке, а сами просто вертелись вокруг да дубинками в воздухе махали.
Против ожидания Дубов не обиделся.
– Моим мальчикам и не потребуется из себя триста спартанцев изображать, – сказал он с загадочным видом. – У них другое предназначение. Время от времени на алтарь истории должны приноситься массовые жертвы.
– Зачем? – спросил я, удивляясь не столько дикому заявлению Дубова, сколько той легкости, с которой он оперирует пышными словосочетаниями. Алтарь истории! У меня бы язык не повернулся произнести что-нибудь в таком высокопарном стиле.
– А ты представь себе вот какую ситуацию, писатель… – Опершись на стол обеими руками, Дубов подался вперед, как будто изготовился к прыжку. – Взрыв на Пушкинской площади. Через некоторое время еще один – на Манеже. Или на Арбате, это особого значения не имеет. Главное, чтобы снова погибло побольше москвичей, а не гостей столицы… Страх и ненависть. – От избытка чувств голос Дубова сделался утробным, как у заправского чревовещателя. – Кровь и траур… Красное и черное, как на нашем знамени… СМИ голосят о происках чеченских террористов, народ требует расправы над виновниками трагедии. И тогда сотни юношей с чистыми славянскими лицами начинают свой крестовой поход против инородцев… Как ты думаешь, писатель, чем это закончится?
– Уж никак не разгромом врага, – буркнул я, представив себе, что останется от хилого воинства патриотов России после первой же стычки с хищной стаей чеченских боевиков.
– Вот именно! – обрадовался Дубов. – Для того чтобы окончательно разбудить совесть нации, мальчикам достаточно погибнуть, а не победить. Побеждать будут другие. Те, кто придет им на смену!
Я почувствовал себя запертым в палате с буйным сумасшедшим. Захотелось очутиться как можно дальше от этого безумца, брызгающего в запале слюной, очень даже может быть, что бешеной. Не знаю, как насчет рака желудка, но диагноз, поставленный Дубову собственным сыном, не вызывал у меня сомнений. Мания величия плюс маразм. Я бы добавил еще ярко выраженную шизофрению.
