Михаил Рогожин - Из России за смертью
Отбежал в сторону по узкой улице и заметил у обочины дороги силуэт длинной машины. На ощупь нашел дверцу и с ходу отомкнул ее. Машина завелась не сразу. В одном из темных окон двухэтажного дома мелькнул свет фонарика. Его световое пятно скользнуло по салону, и Рубцов инстинктивно пригнулся к сиденью.
Послышался крик, но в этот момент машина резким толчком двинулась вперед.
Подполковник выжимал из этой колымаги максимум скорости, хотя при всем желании не мог ехать быстрее девяноста километров. Тело его дрожало. Сначала думал, из-за паршивых рессор, но, притормозив на одном перекрестке, понял, что дрожь идет изнутри.
Рубцов ехал домой. Ему предстояло увидеть Нинку. Глядя на дорогу в лобовое стекло, он неясно, но все же представлял, как звонит в дверь, как входит, как наносит первый удар в полном молчании, как поднимает с пола взвизгнувшую жену. Одной рукой хватает за волосы, подтягивает ее лицо к своему и долго, ненавидя, смотрит в Нинкины желто-бурые глаза. Потом снова бьет наотмашь, и жена летит в комнату. С этого момента надо быть начеку. Нинка, оклемавшись, может запустить в него чем угодно. Но сегодня ей не удастся противостоять его ненависти. Когда-то он должен рассчитаться за все ее паскудство.
Подполковник резко дал по тормозам. Прямо перед ним на дороге стояла огромная рыжая собака и удивленно смотрела на огни фар. Их глаза встретились. Мат, готовый сорваться с губ подполковника, застыл где-то на выдохе. Собака не зажмурилась от ярких снопов света. Не отвернулась. Наоборот, смотрела прямо на Рубцова, и взгляд ее уходил дальше. Подполковник отчетливо понял, что он не существует для этого беспардонного животного. Пес — вот, существует, а он, судя по псу, нет.
Рубцов провел рукой по потному лбу. Нужно ехать дальше, но нога не слушается, и руки налились тяжестью. Ему вдруг смертельно захотелось, чтобы собака, вильнув закрученным в дугу хвостом, побежала прочь. Но пес стоял не шелохнувшись и смотрел сквозь стекло на Рубцова, машину. Что он видел? Небытие?
Выходит, для собаки подполковник не существует? Тело Рубцова одеревенело.
Впервые в его мозгу возник ужас. В голове, неизвестно из-за каких закоулков, возникла мысль о неизбежности встречи с этой собакой. Оказывается, подполковник всю жизнь ждал, когда же они, вот так, ночью, на пустой дороге, встретятся в упор...
Превозмогая оцепенение, Рубцов, с трудом переставляя ватные ноги, вылез из машины и подошел к собаке. Она медленно повернула лобастую голову к нему и уставилась пустыми тусклыми глазами. Собака была слепа...
— Она ослепла сию минуту, — сам себе объяснил Рубцов и негромко свистнул. Собака, поджав хвост, боком бросилась с дороги. Рубцов бесполезно всматривался в темноту, поглотившую странное животное. Силы вернулись, но застряла между ребрами глухая тоскливая боль. Подполковник разозлился на себя, на собаку и снова вспомнил о Нинке. Разрывая ночную тишину, машина помчалась дальше.
В подъезде, к удивлению Рубцова, тускло горела лампочка.
Подполковник решительно подошел к своей двери и без колебаний нажал кнопку звонка. Звонил долго и не переставая. Из-за двери послышался взволнованный голос:
— Рубцов, ты?
— Открывай! — мрачно подтвердил подполковник. Дверь осторожно приоткрылась. Твердой рукой он распахнул ее настежь.
В мягком оранжевом свете стояла встревоженная сонная Нинка. Ее рыжие волосы крупными локонами в беспорядке пенились на голове и буйно спускались на оголенные, влажно-матовые плечи. Салатовый пеньюар был расстегнут, и лишь инстинктивно Нинка прикрывала прозрачным пологом низ живота.
Большие полные груди томно раздвинулись в стороны, и коричневые веснушки весело сбегали от самой шеи прямо к мягким круглым соскам. Живот в такт учащенному дыханию нервно сокращался, отчего груди лениво покачивались. Нинка стояла беззащитная, уютная, чистая. От оранжевого света ее тело пригасило свою обычную белизну и приобрело манящий апельсиновый оттенок. Полуоткрытые губы подрагивали, глаза таинственно мерцали в полукруглых, брошенных ресницами тенях. Нинка молча и трепетно ждала его прикосновения. Рубцов подошел вплотную и невольно коснулся рукой ее бедра, ладонь заскользила по податливому шелку, не встречая сопротивления, легко отстранила ее руку и оказалась на пружинистых жестких кольцах волос, покрывающих крутой широкий лобок. Как только его пальцы нащупали влажные складки, Нинка, вздрогнув, расставила ноги в стороны. Охнув, Рубцов опустился на колени, зарылся головой в ее бедрах.
— Идем же, дверь мешает, — простонала Нинка. Она сама расстегивала его неподатливые брюки. Рубцов сжимал еле вмещающиеся в ладони груди и беспрестанно целовал глаза, щеки, шею. Их губы встретились, и тут он вспомнил мулата, так же впившегося в эти вывернутые, жадные и порочные свидетельства ее разврата. Рубцов с силой оттолкнул Нинку, она упала навзничь на кровать.
Пуговицы на ширинке отлетели, и брюки свалились, затруднив его широкое движение к жене. Рубцов, запутавшись в штанинах, упал. Пришлось со злобой расшнуровывать бесконечную шнуровку ботинок, разбрасывая их по комнате. Когда он все-таки освободился от штанов и встал, Нинка лежала на спине и, согнув ноги в коленях, ласкала себя руками. Кулаки Рубцова разжались, и он повалился прямо между ее ног. Нинка любила все делать сама. В постели с ней мощный неповоротливый Рубцов был игрушкой в ее руках. Она сама возбуждала его, следила за тем, чтобы все не произошло раньше, чем ей бы хотелось, заваливала его на бок, предчувствуя слишком ранний финал, меняла позы, а Рубцов, совершенно теряя чувство реальности, превращался в один-единственный орган, способный разорвать, разнести любые преграды в стремлении добраться до самой глубины ощущений. Он молча сжимал бедра Нинки, сухими губами не то целовал, не то кусал ее груди, шею, уши. Нинка царствовала над ним, и Рубцов обычно безропотно подчинялся ее воле, страсти и желаниям. Для Нинки в постели не было ничего невозможного, и этим она отличалась от других, обычно ждавших от Рубцова чего-то и действовавших на нервы необходимостью думать и изобретать, в то время, как он предпочитал примитивно, долго и тупо отдавать себя всего одному-единственному движению.
Но сегодня Рубцов не мог покориться власти жены. Призрак мулата преследовал его, и неосознанно руки от жарких распахнутых бедер поползли к вытянутой Нинкиной шее, с веной, обозначившейся жгутом от напряжения. Еще мгновение — и пальцы сомкнулись. Нинка захрипела и, не сообразив в экстазе, что происходит, сбросила с себя Рубцова, перевернула его на спину и с ходу взгромоздилась на него. При этом она прогнулась, откинув назад голову и мотая своими пышными рыжими волосами. Подполковник корявыми пальцами хватал воздух и впивался в Нинкины ключицы. Он не мог остановить свое привычное и поощряемое подскакиваниями движение, но и не собирался отказываться от мысли снова сомкнуть пальцы вокруг ее шеи. Поэтому, превозмогая сопротивление, он подтянулся к Нинке и ухватил зубами ее ухо. Теперь ей некуда было деваться. Но, потеряв ритм, жена повалилась на спину и, стремясь перебросить ногу через его голову, крепко задела голенью по подполковничьей челюсти. Рубцов на секунду потерял ориентировку, а когда пришел в себя, Нинка уже повернулась к нему своим мощным пышущим жаром задом и стонала — ну же... ну же... Рубцов занес над ее выгнувшейся дугой спиной кулак. Одного удара будет достаточно — пронеслось в его воспаленном мозгу. Он даже почти увидел судорогу и услышал хруст позвонка.
Но Нинка, припав по-кошачьи к кровати, подалась назад и сама наскочила на замешкавшегося партнера. Рубцов снова слился с ней в одном рваном ритме.
Нинка не щадила себя, требовала боли, изнеможения и наконец добилась своего. Опираясь на локти, она сдалась на милость не останавливающемуся и не замечающему ее расслабленности мужу. Ее мотало из стороны в сторону, казалось, еще чуть-чуть — и она потеряет сознание. Но Рубцов не унимался, ненависть исступленно подкатывала к вискам и заклинивала исход страсти. Он уже не тянулся руками к безвольно болтающейся шее, он тупо продолжал насиловать жену, хватая на лету одну и ту же мысль: сейчас она сдохнет. Доведу до конца, и сдохнет.
Нинка не сдохла. Совсем наоборот. Она вырвалась из-под Рубцова, со стоном и хрипом опрокинулась на спину и со всего маху опустила ноги ему на плечи. Это был вызов. И Рубцов принял его. Теперь уже не он, а она впивалась крупными твердыми ногтями в его шею и грудь. То с гневом отталкивала от себя, то снова притягивала к себе, расслабляясь под его тяжестью. Рубцов больше не думал о мести, не думал о Нинке и мулате, вообще не думал. Мычал от собственной неспособности обрести желанное освобождение от сволочных Нинкиных рук, с новой необузданной силой притягивавших его, от лужи пота на ее теле, хлюпающей при каждом движении.
— Еще! Еще! — умоляла Нинка.
