Эльмира Нетесова - Утро без рассвета. Камчатка
— Ну а ты что скажешь, Крест? — обратился к нему «президент».
— «Душегубам» хорошо тут трепаться. Они в руках у Ярового не были ни разу. Только по слухам о нем знают. Вот и гонорятся. Хвосты распустили, лярвы. Небось, на поединок в драке не больно с нами выдерживают. А здесь храбрости нашли. С-суки!
— Заткнись! По делу давай! — оборвал говорившего Циклоп.
— Твоим языком худую задницу затыкать, — отпарировал Крест.
— Сядь, лярва!
— Тихо! — грохнул кулаком по столу «президент» и спросил: — Крест, ты по делу можешь сказать?
— Могу!
— Давай. И без этого!..
— Так вот, я тоже скажу, что Яровой раскусит это дело, как орех. Ему не впервой. Но убийца, по всей видимости, из бывших учеников Шефа, значит, будет «малину» сколачивать заново. Надо от него внимание Ярового отвлечь. А как — пусть сход решит.
— Почему ты думаешь, что убийца ученик самого Шефа? — удивился «президент».
— Убил без следов. Так только тот умел. Его учеников беречь надо. Мало их осталось. Вот и считаю, что не о том мы здесь говорим…
— Где ксива? — гаркнул «президент».
Мавр подал фотографию.
— Быстро по кругу пустите, — сказал «президент», глянув и передавая фото «буграм». — Кто знает его — к столу!
Фото загуляло по рукам. В него вглядывались все. Одни — недолго. Другие задерживали взгляд, словно изучали. Третьи улыбались, будто старому знакомому.
— Прикнокали падлу! Так и надо!
— Не жилось тебе, лярва!
— Во мурло отожрал!
— Не видел я его. А то и сам разделался б.
«Президент» ждал, кто подойдет к столу. Но зэки отворачивались. То ли действительно не знали, то ли делали вид…
— Кто узнал?
В бараке затихли голоса. Фото продолжало ходить по рукам.
— Узнавшие — ко мне! — приказал «президент». То ли от окрика, то ли от страха дрогнул спиной старик Лунатик.
— Ты знаешь «суку»?! — впился в лицо глазами «президент». Старик икнул, опустил голову. — Лунатик, я тебя спрашиваю!
— Знаю, — тихо прошамкал старик.
— Иди сюда! Стой! Так, один есть, — «президент» внимательно следил за зэками. Вон еще двое к столу пробираются. Еще один из угла лезет. «Душегубы» озверелыми глазами на них смотрят. Шипят. И если бы не «президент», на куски бы порвали. Но сейчас боятся.
— Живее! Еще кто? — торопил «президент». Около стола уже несколько стариков собралось. Вот фото снова вернулось на стол.
— Что ты, Лунатик, помнишь?
— Я с ним в Певеке сидел.
— Когда?
— До войны.
— Кто он? — спросил «президент».
— Никем не был.
— «Сукой» при тебе стал?
— Нет.
— Что о нем знаешь? — допытывался «президент».
— Он не фартовый.
— За что сидел?
— Не помню.
— Срок какой?
— Больше червонца. Точно не помню.
— А ты, Мина? — обратился «президент» к горбатому старику.
— Знаю я его. Отменная сволочь. «Стукачом» в войну стал. На фронт его не взяли. Статья не позволяла. Так он своих тут изводил. Все выслуживался. Из-за него многие получили дополнительные сроки.
— Он вор?
— Нет. Из интеллигентов.
— За что сел?
— По службе натворил что-то.
— Растратчик?
— Тоже нет.
— Воры не могли его убить, он с ними не контачил, — вмешался в разговор Белая лошадь и продолжил: — Он боялся фартовых. И «душегубов» тоже, своим подличал. Их продавал.
— А фартовые как с ним были? — спросил «президент».
— При мне не обижались.
— Дань он им платил?
— Как же! Аккуратно.
— Ты где с ним сидел?
— Тоже в Певеке, в одном бараке.
— И долго?
— Лет семь.
— Его амнистировали?
— Нет. Сам вышел по истечении срока.
— «Мушку» при тебе ставили ему?
— Да.
— Кто?
— Работяги.
— Кто из них здесь?
— Никого. Освободились.
— «Мушку» ему при мне делали. Я помогал, — выдвинулся вперед щуплый карманник.
— За что? — спрашивал «президент».
— Работяг заложил. Те в картишки играли. На рубаху. Он их продал.
— Кем он работал?
— На собачатнике помогал охране.
— Я тоже эту лярву знаю, — выставился квадратный старик. И, отодвинув в сторону остальных, сказал: — Этот только своей смертью мог сдохнуть.
— Почему? Говори, Краб!
— Он, стерва, я так слыхал, сам не одну душу на тот свет отправил.
— По своей воле или по слову?
— Не знаю.
— Он вор?
— Ну а кто ж просто так убивает? Ясно, фартовый, — ответил Краб.
— Так почему его «пришить» не могли, а только сам мог окочуриться? Или и его боялись? — съязвил «президент».
— Он, стерва, много знал про всех.
— Тем более.
— А убивал не по-нашенски.
— Это еще что за бред? Или сидящие тут «душегубы» не столь опытны, как одна «сука»?! — подскочил «президент».
— Эта «сука» особая, — побледнел Краб.
— Чем же?
— Он на собачатнике работал. Всякие лекарства имел. Собаки их, может, и терпели. А фартовые — нет. Иные дохли…
— Фартовых, значит, губил этот фрайер? Так, так… И они с ним не могли сладить? Забыли, как это делается? Напомнить некому было! Одна «сука» всех воров в страхе держала! И ты среди них был, — потемнел «президент».
— Так убили же его, — попятился Краб.
— Так убили или сам сдох?
— Не знаю, — прятался за спины Краб.
— Куда тебя попятило! А ну, вылазь! — потребовал «президент». Краб высунулся из-за спин. — Отвечай, трус, кого из фартовых эта лярва загубила?
— Яслышал, сам не знаю, — лопотал растерявшийся Краб.
— Тебя ему прикончить надо было! Падла облезлая! «Законник» выискался! «Суки» испугался! Честным вором фартовым его назвал. Гад! Отныне и навсегда запрещаю тебе жить за счет общака. «Бугор»! Эй! Циклоп, перевести Краба в «сявки»! Вывести из закона. На все время. За подлую трусость его! За опозоренное имя касты нашей и звания, какого недостоин этот паскуда! — басил «президент».
Циклоп подошел к Крабу, тот завопил, выставив вперед палец с наколкой «тихая ночь».
— Не шнорись, моя наколка не дешевле циклоповской! Не вы мне ее ставили! Наш «бугор» — в Певеке! Он меня из «закона» вывести может, а не вы!
— Заткнись! Слышал о беде фартовых — помочь им должен был, а не трясти гузном! А ну! Живо! — Циклоп кулаком двинул Краба. Тот, кувыркнувшись, упал в ноги «сявкам». Они молча подняли его. Спрятали от негодующих глаз «президента». Краб плакал от обиды и унижения, пережитого им.
— Ничего, может, остынет — простит.
— Тебе уже немного отбывать. Потерпи. Хорошо служить станешь — с голоду не помрешь, — успокаивали недавнего «законника» слабые бесправные «сявки».
Остальные старики, стоявшие у стола, головы опустили, ожидая своей очереди. Как-то с ними расправится «президент»? Одно ясно — добра от него не жди. Знали зэки лагеря о крутом его нраве, о кулаках. Не только вором прослыл он здесь. Но и отменным душегубом. Все пальцы в наколках. И «веревочка» есть, и «катафалк», и «тихая ночь» и… Даже самый заметный браслет— «повозка». Весь в мелких зубчиках с обеих сторон. На железной дороге по вагонам охотился. Вон скольких в купе навсегда оставил. Что его теперь остановит? Разве только когда-нибудь на этого беса сам сатана найдется. Но когда такое случится! И дрожат у стариков руки мелкой дрожью. Спины и лбы в испарине. Исчезнуть бы куда. Но разве от «президента» скроешься? Он всюду найдет…
— Ну, что трясетесь? Давай, Мокрица! Говори все известное. Да не выкручивайся, не темни! Иначе последние зубы в задницу вобью, — пригрозил «президент».
