Михаил Зайцев - Час бультерьера
– Бог с тобой, Евгений! Юдинов был стратегом и самодержцем, а я кто? Я – бюрократ. Мое дело – бумажки подшивать, налоговикам мозги мутить, с фондами морочиться. Знал бы ты, как мне хреново в кресле президента. Я всерьез подумываю об отставке, дружище Евгений. Я не создан для политических интриг, вот в чем моя проблема.
– Николай, ты должен отталкиваться от того факта, что подавляющее большинство господ акционеров втайне радуются смене президента на вице. Большинство проголосует против твоей отставки.
– Евгений, окстись! На чужих костях счастья не построишь.
– Жизнь продолжается, Николай Маратович, и у всех нас она закончится могилой. Мертвым – царствие небесное, живым – думы о бренном.
– Проехали гробовую тему! Ты говорил, что хотел бы воспринимать Бультерьера как импровизатора-одиночку.
– Хотел бы, другие-то версии уж больно паршивые. Пускай его наняли, ну и что? Много ли заказчиков громких акций топчут зону? Нам выгодно принять в качестве основной версию «Импровизация», тем более что она до смешного похожа на правду.
– До смешного – это в том смысле, что мы выставляем себя на посмешище? Нас уделал один-единственный инвалид-отморозок, чего в этом ДЛЯ НАС смешного?
– Смешно пропустить удар пьяного дистрофика и жалко тех, кому набил морду Майк Тайсон. Бультерьера ловят давно и серьезно. Поймали однажды, а он ушел, да еще и семью свою увел. Мы обнародуем популярность Бультерьера среди сыщиков силовых ведомств. Мы проплатим прессу, телевизионщиков, раздуем пургу, превратим Бультерьера в пугало вроде Бен Ладена, только еще более страшного, потому, что он сумасшедший маньяк-одиночка, а значит, он вездесущ, он враг для всех и каждого. Иванову придется нам подыгрывать. Кораблев, если выкарабкается из реанимации, станет нашим союзником в этом деле. Силовики сошлются, как и всегда, на недостаточное финансирование и тоже скажут нам спасибо.
– Почему он назвался?
– Кто?
– Бультерьер. Почему он назвал свое настоящее имя? Назвался, но заявился в маске! Нет ли в этом какой-нибудь подоплеки, какой-то ловушки?
– Не думаю. С его приметами рациональнее сразу заявить о себе. Типа вот он я – неуловимый Фантомас, непобедимый Зорро. А морду под маской прятал, очевидно, для того, чтобы скрыть результаты последней пластической операции. С теорией Максима Смирнова о поэтапном наращивании им жирка я не согласен. Я думаю, не все так просто и прямолинейно. Бультерьер живет по своим, особым законам со своей специфической логикой. Фальшивыми баксами, например, он специально расплачивался, чтобы мы проследили его кровавый путь с самого начала. Абсурд выставляется напоказ, чтобы мы искали мотивацию и пришли к ложному выводу о его вменяемости. Абсурдно, что он затеял маленькую войну ради горстки брюликов на золотой цепочке, но и в этом присутствует определенная логика. Мы ожидали стандартных требований типа чемодана с баксами, а он предпочел реальную бриллиантовую синичку жирному зеленому журавлю. Штук сто зеленых он срубил по-любому, за вычетом накладных расходов. Сразу сбывать с рук брюлики он не станет, заляжет на дно, а мы...
Николай Маратович Казанцев выпрямил спину, поднял кверху указующий перст, закатил очи долу, и Пушкарев оборвал монолог на полуслове. Николай Маратович пожевал губами, смежил веки. Как когда-то Архимеда в ванне, его внезапно настигла некая архиважная мысль, он ее формулировал, а Пушкарев терпеливо ждал. Прошла минута, томительная для Пушкарева и полная внутреннего напряжения для Казанцева. Поднятый кверху перст дрогнул и поменял положение, указал на Евгения Владимировича. Веки новоиспеченного президента «Никоса» открылись, Николай Маратович Казанцев торжественно произнес:
– Его надо убить!
– Кого? – не понял страдающий от хронического недосыпания Пушкарев, сомлевший малость за минуту ожидания откровений Казанцева.
– Бультерьера! Любой ценой! Я соглашусь дать интервью телевидению, я обмолвлюсь, что «Никос» в вопросе борьбы с террористами разделяет позицию Израиля. Месть за террор! Смерть за смерть! Без суда и следствия! Когда Бультерьер сдохнет, все поймут, что это наших рук дело! Мы завоюем симпатию общества, мы припугнем конкурентов. Мы сделаем это!
Пушкарева несколько смутило сияние глаз и патетика Казанцева. Евгений Владимирович, скрывая очередной зевок, кашлянул в кулак, после чего напомнил осторожно:
– Не исключено, что Ступина раньше нас поймают менты или чекисты. Если мы сделаем ему громкую рекламу, они будут стараться как никогда.
– Он должен умереть при задержании, погибнуть в тюремной камере, все равно где! Он сдохнет не своей смертью, и все вспомнят мое интервью!
– Вряд ли я смогу обещать, что достану его на Лубянке. С Матросской Тишиной проще, но гарантировать убийство Ступина, взятого под стражу, я не могу.
– Тогда мы должны прыгнуть выше головы и раньше остальных достать Бультерьера, которого сами же разрекламируем! И без церемоний – сразу мочить! Насмерть! Замочим и... Хы-хы-хы!.. – Казанцев засмеялся, краснея, брызгая слюной, возбуждаясь пуще прежнего: – Замочим и подбросим труп в сортир!
Пушкарев улыбнулся за компанию. Возражать новому президенту «Никоса», по крайней мере сейчас, пока тот возбужден, Евгений Владимирович поостерегся.
– Всех людей, все твои силы надо срочно задействовать на розыске! Всех до единого!
И все же придется мягко, но возразить:
– Николай, всех поголовно запрягать в хомут розыска – только делу вредить. Большинство моих людишек в вопросах сыска ни ухом ни рылом, они будут только мешать компактной группе профессионалов. Единственный сотрудник из всех телохранителей, кого бы я подключил к сыскарям, – Зоя Сабурова. Тебе известно, какой у нее характер, и к Бультерьеру у Сабуровой личные счеты. Ее присутствие в розыскной группе настроит ребятишек на хороший лад. Третьего дня я навестил Зойку в больнице, она ничего, поправляется. Ноги-руки целы, сотрясение и моржевание обошлись без последствий. Злая, – Пушкарев улыбнулся, – как бультерьериха. Жалуется, что измучилась вся от навязчивого желания поквитаться с хромоногим уродом.
Часть вторая
Разрушитель
Глава 1
Я – местный
Слежку я почуял не сразу, но, думаю, она появилась относительно недавно. Я свернул на еле заметную тропинку, которую поначалу принял за обычную звериную тропу, пошел по ней, по тропе-тропинке, и спустя какое-то время почувствовал затылком пристальный человеческий взгляд.
Разумеется, я не оглянулся. Я хромаю, как и хромал, в прежнем направлении по подозрительной тропинке. Разве что чуть сильнее, чем раньше, опираюсь на костыль и постепенно увеличиваю амплитуду махов свободной, калечной рукой. Ну и сутулюсь понемногу. Резко менять характер ходьбы, едва почуяв слежку, негоже. Однако и шагать столь же браво, как я шагал, тоже неправильно. Надобно постепенно изменяться, дабы у того, кто за мною крадется, медленно, но верно складывался комплекс ложных впечатлений об объекте слежки. Типа, ковылял инвалид бодренько, когда на него глаз положили, вовсе не от того, что он, убогий, силен, как бык, и вынослив, как вол, а потому всего лишь, что отдохнул недавно на приволье. Надобно постепенно делать вид, что инвалид с самодельным костылем и с грубоватым самопальным протезом вместо кисти правой руки начинает уставать, бедолага.
На самом-то деле, с тех пор как вышел до свету, я еще ни разу не устраивал привала. На ногах я уже часов восемь, а усталости ноль. Сказываются зимние тренировки, которые я устраивал для своих девочек, личным примером вдохновляя их на физкультурные подвиги. Окружающие на нашу ежедневную физкультуру поглядывали косо, крестились двумя перстами, шушукались и явно нас осуждали, но бог с ними, с окружающими. Увы, их бог не поощряет физическую культуру, ему более угодны строгие диеты и всяческие воздержания.
Вообще-то мне незачем было сворачивать на эту еле заметную тропинку, по которой я сейчас иду, чувствуя затылком чужой взгляд, горбясь, типа, от тяжести сидора за спиной, загребая грязь кирзачом на хромой ноге и размахивая в такт ходьбе надежно сработанным железным крюком вместо правой кисти, типа, как у пиратов, воспетых классиками подростковой литературы. Путь мой по таежному бездорожью, вообще-то, пересекал строго перпендикулярно эту тропинку, я поддался соблазну обойти с редким для тайги комфортом ложбинку, где еще только начинал таять слежавшийся снег, и спустя полсотни шагов по ровному и сухому увидел изуродованные топором деревья.
Пострадавшие от топора елки по краям тропинки. Покуда нижние еловые лапы не обрубили, они, эти цепкие лапы, изрядно мешали двуногим и прямоходящим тварям. И, что интригует, колючую помеху на изначально звериной тропе вооруженные топорами люди впервые устраняли где-то порядка года тому назад, а позже не поленились рубануть по вновь подросшим лапкам. То есть люди этой тропой пользуются достаточно регулярно. Вопрос, что это за люди? Кто, черт подери, шляется по тайге с топором далеко-далече от так называемого цивилизованного жилья?
