Александр Тамоников - Война не по правилам
— Она моя! Я — первый!
Бандиты недовольно загудели.
— Прекратить! — повысил голос Самар. — Всем хватит, в городе повеселитесь.
— Ты нам еще русскую медсестру отдай! — воскликнул Закир Галар.
— Бери. Но в обмен на свою голову. Такая сделка тебя устроит? — усмехнулся главарь.
— Почему так, Валид?
— А потому, что Абдулла запретил трогать русских. Ты хочешь вызвать его немилость. Так Худайназар или Роклер с удовольствием отрежут тебе голову, если прикажет саиб.
— И даже не сомневайся в этом, Закир, — оскалился Худайназар. — По-дружески я сделаю это быстро, острым ножом.
— Смотри, чтобы до этого я не всадил тебе очередь в кишки.
— Хватит! — крикнул Самар. И приказал: — Гути в ближний дом, русских — в подвал большого. Затем всем отдых. Девушку первым возьмет Форе, я обещал.
Французский наемник довольно усмехнулся, подхватил Гути и поволок ее к ближней халупе, оповестив оставшихся:
— Второй — через полчаса. Этого мне хватит.
Самар, Шани и Тарак подошли к русским медикам.
— Вы все слышали, сами пойдете или моим воинам помочь? — спросил главарь у хирурга.
Гарин с ненавистью взглянул на него:
— Отпустите медсестру, она же еще совсем молодая! Ей замуж выходить, детей рожать.
— Замуж, говоришь? — прищурился Самар. — Да, она могла бы спокойно жить по нашим законам, выйти замуж, нарожать детей, лелеять своего мужа, но выбрала другой путь. То, что училась, ладно, медсестры и нам нужны. То, что пошла работать в Красный Крест, тоже можно было бы простить. Но Гути связалась с неверным, пренебрегла традициями и обычаями. Открыла лицо, вела себя, как распутная европейская шлюха, да она стала таковой. Поэтому ее ждет наказание. А наказание у нас одно — смерть. Ее должны забить камнями. Но я решил по-другому, пусть сначала с ней развлекутся мои воины.
— Воины? Тот сброд, что атаковал госпиталь, ты называешь воинами?
— Играешь на том, что я не могу убить тебя? Ты храбрый человек. Значит, у меня не воины, а сброд? Как же тогда этот сброд уничтожил в минуты всю охрану госпиталя и захватил его? Но почему я оправдываюсь? Если бы не запрет моего хозяина, то твоя жена сейчас уже была бы во втором доме и ее ждала бы участь Гути. Благодари Всевышнего, что хозяин приказал вас не трогать. Но это пока. Пока он не добьется своей цели. Когда же добьется, то вы все сдохнете, как паршивые шакалы. И что самое занимательное, казнить вас будет ваш же земляк. Впрочем, возможно, хозяин и сохранит вам жизнь. Так что, вместо того чтобы выражать недовольство, я бы на твоем месте усердно молился. Не мешает это делать и твоей жене, и твоему сослуживцу. Все! Воины, в подвал их, туда же лепешку, бутыль воды и ведро. Дверь на замок, лестницу поднять. Форе после забав с Гути — в охранение. Первым получил шлюху, первым и в караул заступит.
Ихаб Шани и Шад Тарак, толкая русских медиков прикладами, загнали их в большой дом. В передней комнате находился люк. Крышка была открыта, и виднелась деревянная лестница, ведущая вниз.
— Туда, — указав на черное жерло подвала, приказал Шани.
Медики, помогая друг другу, спустились. Но это была еще не камера их содержания, а небольшой предбанник, из которого в основную часть подвала можно было пройти через массивную железную дверь. Тарак снял замок, с трудом открыл дверь, ощерился:
— Прошу, господа. В подвале темно и пусто, зато не жарко.
Он дождался, пока Шани принесет ведро, в котором лежала двухлитровая бутылка воды и завернутая в тряпицу засохшая лепешка.
— Отдыхайте.
Боевики закрыли дверь и поднялись наверх, вытащив за собой лестницу и прикрыв люк. Теперь выбраться из подземного каземата без посторонней помощи было невозможно.
Шани доложил Самару о том, что русские в подвале.
— Хорошо, отдыхайте.
— Мы во двор, там жребий кинем на Гути.
— Ступайте. Если после вас всех она не сдохнет, бросьте ее в зиндан за вторым жилым домом.
— А если сдохнет?
— Тогда пусть Худайназар отрежет ей голову и насадит на шест. Покажем родственникам. Тело же вынести метров за триста и бросить. Шакалы не оставят от него ни косточки. Понятно?
— Понятно, Валид.
— И смотрите не передеритесь там из-за этой вонючки.
— Разберемся.
Самар с чемоданом и автоматом прошел в дальнюю комнату, где пол был накрыт толстой кошмой, а в углу были сложены матрац, одеяло и подушка. Он расстелил матрац, бросил на него подушку, разделся, лег и тут же уснул.
Во дворе же боевики бросали жребий, кому иметь бедную Гути после француза Форе.
В это время французский наемник развязал девушку.
— Что вы намерены со мной делать? — спросила его по-французски.
— Как что? Любить тебя, крошка. Очень сильно и разнообразно любить, — ответил Форе.
— Но вы же не варвар, как мои соплеменники, вы же европеец. Я работала с французскими врачами. Они интеллигентные, воспитанные люди.
— Да, конечно, в Европе учат хорошим манерам, — сняв последний моток веревки, проговорил Форе. — А вот меня не учили, я учился сам.
Он сорвал с девушки халат.
— Прошу вас, — взмолилась Гути, — не надо!
Форе с размаху ударил ее по лицу. От хлесткого удара девушка потеряла сознание и очнулась от боли, которая пронзила ее, когда наемник начал терзать ее тело, прерывисто дыша и издавая звериные рыки. Гути от боли хотелось закричать, но крик застрял в горле, сдавленном сильной рукой насильника. Француз удовлетворился за двадцать минут и ушел, одеваясь на ходу. Гути вздохнула с облегчением, но в комнату вошел здоровый афганец, и девушка поняла, ее будут насиловать все боевики. Через два часа она уже ничего не чувствовала, лежала, словно окаменевшая, что страшно взбесило Худайназара, которому по жребию выпало последнему терзать пленницу. Как ни пытался он расшевелить ее, бесполезно. Гути смотрела в потолок, приоткрыв разбитый рот, и ни на что не реагировала.
Кое-как удовлетворившись, Худайназар схватил сошедшую с ума девушку и, сопя, потащил ее на улицу.
Во дворе нес службу охранник Галар.
— Закир! Помоги!
— Что, справиться с девкой не можешь? — Тот даже не двинулся с места.
— Она ни на что не реагирует, а мне надо поднять ее.
— Зачем тебе ее поднимать? Она уже наверняка при смерти. Пусть валяется, через час-другой сдохнет.
— Ты слышал, что приказал Самар?
— А, вот ты о чем. Ладно.
Галар подошел, взял тело Гути под мышки и поднял его. Она еле держала голову, растрепанные, густые волосы скучились в непромытую окровавленную массу.
— Так, держи, я сейчас. — Худайназар сбегал в дом, забрал свою рубашку, пояс с ножом в ножнах и, вернувшись, достал клинок, приговаривая: — Сейчас, сейчас, тебе будет хорошо. Очень хорошо. И мне тоже.
— Ты чего бурчишь? — спросил Галар.
— Ты не поймешь кайфа, который испытываешь, когда рассекаешь горло. Это сильнее всех удовольствий на свете.
— Ты же, кажется, русский, Вели? — отшатнулся от палача Галар.
— Украинец. Был когда-то, теперь я такой же, как и ты.
Боевик Галар, на счету которого были десятки жизней ни в чем не повинных людей, стариков, женщин, детей, не говоря уже о солдатах и офицерах вражеской стороны, с брезгливостью и каким-то страхом посмотрел на Худайназара.
— Держи крепче, — буркнул тот.
— Держу, давай быстрее.
Худайназар вскинул голову к небу, что-то пробормотал, затем схватил Гути за волосы, дернул вверх, обнажая шею, и с каким-то звериным рыком медленно провел тупым тесаком по натянутой коже.
Гути захрипела, из раны толчками ударила черная кровь. От вида крови палач завелся еще больше. Рыча, он резал шею. Наконец тело упало, а голова осталась в руке Худайназара.
— О! — воскликнул он. — Аллах Акбар!
Галар отошел от него, шепча молитву.
Палач прошел с головой Гути до частокола и насадил ее на кол так, чтобы широко раскрытые глаза смотрели на восток, откуда поднималось яркое жгучее солнце.
Закончив дьявольскую работу, Худайназар прошел до колодца, достал из него ведро воды. Разделся, помылся, смыл кровь с одежды и, натянув мокрые штаны с рубахой, перепоясанный поясом с ножнами, в которых лежало орудие страшного убийства, удовлетворенный побрел к большому дому.
Галар посмотрел ему вслед и проговорил:
— Кровожадный шакал. Такой своим головы отрежет, не моргнув. Надо бы убрать его. В какой-нибудь стычке. Его и Роклера. Без этих сумасшедших спокойнее будет.
Взглянув на голову Гути, Галар прошел на другое место, откуда не было видно ни кола с мертвой головой, ни места казни.
В 10 утра, когда Самар поднял банду, изуродованное тело Гути было вывезено за пределы кишлака и брошено на съедение шакалам.
Телефон в российском посольстве зазвонил в 9 утра понедельника, 19 мая. Дежурный сотрудник снял трубку:
— Посольство России в Афганистане. Прокофьев.
