Сергей Зверев - За колючкой – тайга
– Все хотел спросить, да не до этого было. Ты кем на свободе-то был? – спустя секунду разбавил он деготь своих предположений.
Литуновский промычал в ответ что-то нечленораздельное, но его поняли.
– Брокером, значит… Что ж мы с тобой раньше не встретились, на воле? Там, смотришь, замутили бы чего…
Вместо ответа Литуновский с досадой и отчаянием покачал головой, и Бедовый тему закрыл.
Подумав, Бедовый встал и скинул свою черную, блестящую от новизны и чистоты куртку. Следом стянул через голову теплую, с начесом, кофту. Сунул ее за спину лежащему Литуновскому и в последний раз присел перед ним на корточки.
– Знаю, не выйдешь. – Помолчал немного, дожидаясь, пока Литуновский докурит сигарету, и спросил: – Если кто чего напишет, отписать? Или не лезть не в свое дело?
Напрасно он это говорил. Мыши, голод, жажда… Вторично все это. Зачем о другом напомнил?..
Гримасничать Литуновский не мог, поэтому все, по чему Бедовый догадался о запоздалом нервном срыве зэка, были тихий, монотонный вой надорванных легких и слезы, скользнувшие из-под опухших, безжизненных век.
Толян встал и пнул ногой дверь.
– Уснул, что ли?
– Потише, – собравшись, как шавка перед волкодавом, предупредил бурят.
Они вышли во двор.
– Тебя как зовут, ефрейтор?
– Аймыр.
– Аймыр? Хорошее имя. Благозвучное на слух, не вопрос. Я слышал, что у вас девчонки симпатичные, Аймыр, это правда?
Ефрейтору тема понравилась. Девчонки у них, в Бурятии, действительно загляденье. Он признался, что смотрящий прав.
– А твою невесту как зовут, Аймыр?
– Кульнур.
– С ума сойти, до чего приятное имя. А еще я слышал, что у вас ритуал специальный есть. Чтобы определить, красивая девчонка или нет, берут сковороду, мажут днище сажей и бьют девчонке по роже. Если нос чистый остался, значит, красавица. Это правда?
Ефрейтор вероломства при таком дружелюбном разговоре о приятном не чувствовал, а потому, пока соображал, о чем идет речь, безмятежно следовал за смотрящим. Собеседник же дожидаться ответа не стал.
– Свадьба скоро?
Улыбнулся ефрейтор, он чувствовал близкую негу.
– Через четыре месяца, сразу после дембеля.
– Даже не знаю, состоится ли…
Конвоир чуть замедлил шаг и настороженно справился, о чем идет речь в данном посыле. О чем это говорит зэчара?
– Ты знаешь, кто я?
Бурят ответил. Он знал, конечно.
– И ты наверняка знаешь, что я, находясь здесь, решаю кучу проблем, возникающих за тридевять земель отсюда?
Ефрейтор не знал, но догадывался, что так оно и есть. Кто бы сомневался в заявленном.
– Так вот… – Толян замедлил шаг, чтобы конвоир смог с ним поравняться, а потом и вовсе развернулся к нему лицом. – Я говорю о следующем. Если узнаю – а проверю я обязательно, что по возвращении на пост ты не принес этому зэку полную пластиковую бутылку воды, из которой хлебаешь у ледника лимонад, в твой аймак приедут гости. Они будут очень недоброжелательно настроены к твоим родственникам. Сначала они подожгут твою юрту. Потом половина гостей вынет из-за пазухи стволы и примется за скот. И все то время, пока твоя юрта будет гореть, а скотина издавать предсмертный рев, вторая половина приезжих будет хором пялить твою Кульнур.
– Что ты сказал?! – Ефрейтор побледнел так резко, что переборщил и стал зеленым.
– Я сказал – пялить твою Кульнур, – сквозь зубы рявкнул Бедовый. – Сзади, спереди, потом одновременно. А потом половины поменяются местами. Первые уйдут подбрасывать дрова, а вторая займется невестой. А после всем будет объявлено, что эти непопулярные среди народов Бурятии меры были приняты в связи с отместкой некоему Аймыру, который с людьми на зоне, во время срочной службы, поступал приблизительно таким же образом.
Казалось, ефрейтор даже похудел. Резкий поворот во время разговора вызвал у него шок и сейчас заканчивался припадком амока.
Сдернув с плеча ремень автомата, он отскочил назад, с лязгом дослал патрон в патронник и поднял автомат…
– Ты не понял, команда уже дана, – равнодушно наблюдая за манипуляциями конвоира, сказал Бедовый и посмотрел на небо. Его сердце бешено колотилось, но он стоял, вяло моргал и выковыривал языком из зуба какой-то инородный предмет. – Стреляй, не вопрос. Имеешь право. Попытка бегства налицо. Останется только дотащить до «запретки» мое тело и забросить его за первый ряд колючки. Хозяин отмажет.
– Заткнись, сука!.. – взвизгнул ефрейтор, дернув автоматом. – Заткнись, гадина!..
– Стреляй, стреляй, – разрешил Толян. – Но помни. Гости уже сидят на чемоданах. Неужели ты думаешь, что я, составляя подобный разговор, заранее не побеспокоился о его последствиях? Речь шла о бутылке воды, но, когда они узнают, что вместо воды зэку Аймыр принес смерть вору «в законе», пялить в этом аймаке будут не только Кульнур. Там наверняка есть еще мама Аймыр, папа Аймыр, дедушка Аймыр, троюродный брат Аймыр… Ну, давай, давай. Перекрести меня.
Молчаливое противостояние длилось около минуты. Не расстреляв магазин сразу, ефрейтор уже не мог этого сделать сейчас. Перед ним, посреди скудно освещаемого единственным в зоне фонарем плаца стоял смотрящий, и, чем дольше он смотрел на солдата, тем страшнее ему становилось за свое будущее. Вскоре он стал даже благодарить судьбу за то, что она не позволила ему совершить ошибки и не надавила на палец, упертый в спусковой крючок. Бурят стал понимать, что слова вора – не блеф. Ровно через две недели, а именно столько идут письма из зоны в центральную часть страны, в родном аймаке появятся звери, которые опозорят весь род Аймыра. И род той, которая согласилась быть его женой. Тогда и незачем возвращаться домой, все для него будет разом кончено. Да и возвратится ли? Доехать еще нужно.
– Бутылка воды зэку, – теперь уже мягко, но по-прежнему требовательно повторил Толян. – Всего одна бутылка воды. Каждый день. Об этом, кроме нас троих, никто не узнает. Откажешь, быть беде. Прости, мент, я иначе не могу. Вырежу всю семью, как скотину.
Закончили путь они уже молча. Утром Бедовый «пробьет» по своим каналам, потратившись при этом на двести рублей, и узнает, что всю ночь Летун пил воду. Большего для Литуновского Толян сделать не мог при всем желании.
Но он узнает об этом завтра, а сейчас, войдя в барак, он с размаху врежет ногой по первым попавшимся под нее нарам и тихо скажет:
– Барак, подъем.
Зэки встанут без ропота. С ропотом с Бедовым нельзя. Сейчас, как обычно, позовет Колоду, сделает ему внушение и отправит на поиски истины. Истина, она где-то рядом, где-то здесь, и часто случается так, что можно обойтись без превентивных мер, а Колода без них не обходится. Считает, наверное, что, когда у Бедового закончится командировка, за смотрящего здесь оставят его. Следует отдать должное такой поразительной настойчивости и удивительному потенциалу сил Колоды, учитывая, сколько осталось еще Толяну топтать красноярскую зону.
– До меня донесся дурной запах, – вытирая непонятный для зэков пот со лба, сообщил Толян. – Это пахнет слушок, который витает под потолком этого барака. Слушок парит так сильно, что я почувствовал его вонь аж из кабинета Хозяина. Сегодня ночью с нар под нары переместится один человек. Либо несколько. В зависимости от обстоятельств. А теперь я хочу увидеть того, кто первым высказал предположение о том, что Бедовый «покраснел». И давайте побыстрее решим этот вопрос. Я на взводе.
Пройдя в свой угол, он сел на нары, одним рывком до пояса расстегнул куртку и сказал:
– А потом я хочу послушать про кальмаров Гумбольдта и про миграцию белых медведей на остров Шпицберген. Один черт сегодня уже не уснуть.
Пошарив в темноте в тумбочке, он вынул какой-то едко пахнущий пузырек, накапал из него в стакан и разбавил водой.
– Ботаник, иди сразу сюда. Как тема закончится, будешь рассказывать о мужике по фамилии Гумбольдт. Я хочу понять, что заставляет человека следить за кальмарами. И моли бога, чтобы я, позвав тебя совсем за другим, не угадал в главном.
– Карр!.. Каррр!.. – внезапно закричал среди ночи, заставив перекреститься верующих, ворон. Со стороны леса закричал, там, где кладбище. Спугнул кто-то невидимый, но страшный, ибо много страха в том крике было. Словно резанул кто-то тупым ножом по старой ране.
Скоро рассвет, и в истории шестого барака и памяти зэков запишется новая строка. Такого-то числа мая месяца, после неудавшегося побега, вызванного неумолимой и не сломленной жаждой свободы, почил на земле красноярской зэк из Старосибирска Летун. Немного их было, неудачников, но для того и дана память зэкам старым, и тем, кто сюда придет, чтобы помнить тот день, когда в кузове зоновского грузовика привезли изувеченного бродягу, по жизни Летуна, свалили посреди плаца, а потом уморили в леднике. И не помогло ему ни лето жаркое, ни ветры сухие. Умер от воспаления легких, от чрезмерной сырости и холода. Мясо в леднике всю зиму храниться может, а вот живая плоть, вишь, не выдюжила.
