Леонид Влодавец - Выход на бис
Короче говоря, мужик успокоился, и те, которые плотно придерживали меня за локти, видя, что в его настроении произошли перемены, тоже немного ослабили хватку.
— Мне нравится, как ты себя ведешь, — сказал основной. — Недаром наш босс велел стеречь тебя как зеницу ока.
— Он по-прежнему носит кличку Косой? — спросил я. — Или уже переименован в Хромого?
На роже основного опять появилось выражение некоей оторопелости, и я понял, что достаточно точно угадал, кто стоял за похитителями.
— Это тебя не касается! — рявкнул основной. — Не выводи меня из себя, чико!
— Мучча грасиас, сеньор! — сказал я смиренно. — Я все понял и лишних вопросов задавать не буду.
Основной опять смягчился и произнес заинтересованно:
— Послушай, я хорошо знал настоящего Анхеля Родригеса. И у меня дурацкое ощущение, что ты — это он. Если б я не видел, как он лежал мертвым в морге Министерства безопасности, где я тогда работал, то мог бы поверить россказням, будто он выздоровел, сбежал на Кубу, сделал пластическую операцию, вернулся на Хайди с революционерами и женился на Эстелле Рамос Росе.
— Польщен.
— Но мне, знаешь ли, доложили, что ты русский.
— Наверно, не ошиблись, раз доложили.
— Что-то не верится. Морда, конечно, совсем не похожа на Анхеля, но на русского ты тоже не похож.
— Моя прапрабабка была чеченкой, — очень кстати припомнил я информацию, которую получил пару лет назад, сидя в «джикейской» тюрьме. Правда, точных сведений, к какой из кавказских национальностей принадлежала прапрабабка Анастасия-Асият (или Хасият), у меня не было. Но я подумал, что для хайдийского головореза это не суть важно.
И ошибся. Он посмотрел на меня как-то по-иному.
— Это серьезно?
— Что? — не понял я.
— Что твоя прапрабабка была чеченкой?
— Да, по крайней мере, мне так говорили.
Он сильно помрачнел. Мне даже показалось, будто у него от волнения немного задергалось веко. Конечно, я был далек от мысли, что он вообще знает про чеченцев хоть что-нибудь. Сказать по правде, я и сам мало общался с ними. Чудо-юду они дороги не переходили ни в Москве, ни в других странах и регионах. Очень может быть, что у него были с ними дружеские, вполне товарищеские отношения. Во всяком случае, создавалось такое впечатление. Контора, согласно слухам, циркулировавшим по Москве, была серьезная и влиятельная, а потому требовавшая к себе уважительного отношения. Но я, на два года выбыв из игры, еще не знал о последних событиях на Северном Кавказе. И тем более не догадывался, что о них знают на Хайди.
— Значит, у тебя там есть родственники? — спросил похититель.
— Возможно, — ответил я, соблюдая осторожность. Первая мысль, которая посетила мой мозг по этому поводу, предполагала, будто основной решил послать кавказцам приглашение на «аукцион» по поводу моего выкупа. Но уже через пару секунд я понял: у верного «лейтенанта» из гвардейской бригады «морских койотов» элементарно заиграло очко. Поэтому появилась возможность серьезно повлиять на ситуацию, хотя и с риском пойти на блеф.
— Они могут узнать, где ты? — скромно поинтересовался «койот».
— Не знаю, — произнес я с задумчивостью, которую мне иногда удавалось неплохо играть. Сразу сказать: «В два счета узнают!» было рискованно. Этот бугай просечет фишку. Дескать, что ж они тебя два года найти не могли, а тут вдруг в момент найдут? Уж лучше дать ему повод помучиться в неизвестности. Чи найдугь, чи не найдуть…
Это сработало неплохо. Подручный Доминго Косого сильно призадумался. Небось уже слышал где-нибудь насчет того, что «Восток — дело тонкое!».
— Я слышал, — сказал он с настороженностью, явно превосходящей разумные пределы, — что чеченцы разбили русские войска и заставили их уйти из Чечни.
— Очень может быть, — согласился я, не особо в это поверив. При этом я даже немного переиграл, изобразив полное равнодушие. На самом деле я был жутко удивлен. Не тем, что чеченцы разбили Российскую Армию, я б не удивился, даже если б ее чукчи разбили — после пяти лет полного разгильдяйства и, выражаясь по-сталински, вредительства. Удивился я тому, что покуда я в коме валялся, на моей прекрасной родине опять какие-то мордобития начались. Я ведь только помнил, что там какие-то ребята против Дудаева выступали. И вроде бы даже его маленько поприжали. Но насчет того, что там российские войска ворочались, — не слышал.
Поэтому через пару секунд я позволил себе спросить:
— А что там вообще сейчас происходит? Может, вы в курсе, я два года был без памяти и поотстал от жизни…
— Ну я, конечно, за этими вашими делами в Европе специально не следил, но уж больно было занятно, что такая супердержава и не могла справиться с маленьким народом. Два года без малого воевали. У нас тут изредка CNN показывала, как там воюют. А вот неделю назад генерал Льебеда подписал там русскую капитуляцию.
— Кто? — переспросил я, не разобрав фамилию подписанта.
— Льебеда или Льебед, — пожал плечами «койот», — я точно не помню.
— Лебедь, что ли? — удивился я, на сей раз и вовсе не пряча изумления.
— О'кей, Ле Бед! — кивнул хайдиец. — Он признал поражение и вывел войска из Чечни.
Это для меня тоже было непонятно. Я привык, что Лебедь сидит себе в Приднестровье и мешает тамошним придуркам выпускать друг другу кишки. «Не иначе как его на Северо-Кавказский округ поставили», — прикинул я. Но, конечно, вслух сказал следующее:
— Самый толковый генерал у русских. Если его разбили чеченцы — это сенсация!
Фраза, которую я в обычной обстановке произнес бы если и не с глубоким прискорбием, то уж точно с досадой, прозвучала у меня вполне бодренько. Даже чувствовалось некоторое удовлетворение ситуацией. Чуть-чуть. Возможно, оттого, что я не поверил в это известие. Слишком уж невероятные вещи сообщил товарищ. Мне, бывшему десантнику Короткову, никак не верилось, что ВДВ-ный генерал-лейтенант Лебедь может проиграть войну авиационному генерал-майору Дудаеву. Разве что стратегическая авиация с ядерными бомбами перекинулась к Джохару Мусаевичу? Аллаху акбар!
Последняя фраза как-то непроизвольно, хотя и невнятно произнеслась вслух. Не знаю, понял ли ее «койот», но решил, должно быть, что я очень рад и готов завизжать от восторга.
— Не думаю, что они придут за тобой! — прошипел он, пытаясь успокоить самого себя. — Да, ты прав: я работаю на Косого. Можешь меня звать сеньор Фьерро.
— Не Мартин случайно? — хмыкнул я. Отсюда до Аргентины было далеконько, и тамошнего национального героя в Карибском море могли не знать, но «койот» утвердительно кивнул:
— Да, можешь называть меня так, я не обижусь. И не надейся, что Хан д'Арбиес вышлет за тобой самолет с коммандос. Он тебя просто не найдет.
— Хан д'Арбиес? — Мне, конечно, понятно было, что сеньор Фьерро опять пытается произнести со слуха чужестранную фамилию. — Это кто?
— Это ваш чеченский президент, — сказал он, — вместо Дудайоса. Русские, кажется, убили Дудайоса, вместо него президентом стал Хан д'Арбиес. Хуанито, сходи в гальюн, там должна быть позавчерашняя «Диарио де Сан-Исидро». Найди, что там пишут про Чечню.
Насчет «Дудайоса» я все понял. Насчет «хана» вполне допустимо, что таковой в Чечне мог объявиться. Но чтоб у него была при этом испанская или французская фамилия, это, извините, дудки.
Слава Богу, обрывок «Диарио де Сан-Исидро» был еще не использован по назначению, и Хуанито принес его только чуть-чуть помятым. Правда, отрывок про Чечню был маленький, и понять, что там происходит, по двум строчкам никто не сумел бы. Но слова «Prezidente Jandarbiev» я все-таки разобрал. Любой испанец прочел бы «j», как русское «х». Оттуда и взялся «хан», а остальное придумал глуховатый сеньор Фьерро.
— Нашего президента зовут Яндарбиев, — произнес я как можно более внятно. Произнес просто потому, чтоб сеньор Мартин Фьерро знал, как правильно произносится эта фамилия. Но он понял это скрытое выражение недовольства. И как-то подсознательно ощутил опасение, что самолет с чеченскими коммандос, может быть, уже на подлете.
В глазах у него — могу ошибаться, конечно! — прочитывалось желание поскорее от меня отделаться. Или сдать кому-то с рук на руки, или — что проще — спихнуть с катера в воду. Не было такого, в глаза не видел. Зная, что в приэкваториальной зоне встречаются люди с темпераментом, не уступающим кавказскому, отчего вероятность принятия импульсивного решения может быть довольно высокой, я спросил, чтоб успокоить сеньора Фьерро:
— А господин Абу Рустем знает о предпринятой вами акции? Мартин — или как его там? — опупел в крайней степени. Должно быть, он слыхивал это имя, но под большим секретом. О том, что я мог узнать это шибко секретное имя от Марселы, он явно не думал. И, похоже, именно после этого опасность вылететь за борт окончательно перестала мне угрожать.
Хотя бы потому, что с палубы спустился парень и сказал:
