Андрей Таманцев - Рука Москвы
— Какого Молотова? Того самого Молотова?
— Да, того самого. А под номер сто пятнадцать — жена Калинина.
— Всесоюзного старосты?!
— Всесоюзного старосты. Под номером тридцать четыре — жена Поскребышева, личного секретаря Сталина.
— А сам Поскребышев?
— Что сам Поскребышев?
— Он тоже сидел?
— Да. В приемной Сталина.
— Это круто, — оценил подполковник Зотов. — А кто еще?
— Под номером пятнадцать в Матросской тишине числился министр госбезопасности генерал-полковник Абакумов, которого Сталин посадил по доносу подполковника Рюмина, — продолжал Голубков просвещать молодое поколение российских контрразведчиков. — А под номером пять сидел сам Рюмин. Там же, в Матросской тишине. И так далее. Вот и просмотрите все номерные дела.
— Вы думаете, что наш фигурант котировался наравне с министром госбезопасности? — усомнился Зотов. — С чего?
— В самом деле, с чего? — повторил Голубков. — Не знаю. А интересно. Нет?
— Пожалуй, — согласился Зотов. — Да, любопытно.
Голубков открепил от служебной записки об Альфонсе Ребане снимок эсэсовца и передал его Зотову:
— Размножь и раздай ребятам. Пусть начнут с тюремных архивов. Внутренняя тюрьма Лубянки, Лефортово, Матросская тишина.
— Бутырка?
— Нет. В Бутырку политических не сажали. А особо секретных — тем более.
— Но если он был таким секретным, то в деле и снимка может не быть, — предположил Зотов.
— Может. Но обязательно есть отпечатки пальцев и словесный портрет. Отпечатки нам ни к чему, не с чем сравнивать. А словесный портрет может вывести на него.
— Что такое композиционный портрет, знаю. Фоторобот. А что такое словесный портрет? Что-то читал. Ломброзо, да?
— Бертильон.
— Бертильон?
— Не вникай, — посоветовал Голубков. — Древние греки — они все одинаковые.
Он взял снимок Ребане и положил перед собой. Кивнул:
— Записывай. «Рост — высокий. Телосложение — худое. Плечи — покатые. Волосы — светлые. Лицо — вытянутое. Лоб — высокий. Брови — прямые, низкие. Глаза — светлые. Нос — средний, прямой. Рот — прямой. Губы — тонкие. Верхняя губа — четкая». Вот это и есть словесный портрет.
Зотов внимательно рассмотрел снимок эсэсовца, потом перечитал свои записи и озадаченно покачал головой:
— По такому портрету в жизнь никого не узнаешь.
— По словесному портрету людей не узнают, а идентифицируют. По совокупности признаков.
— Врубился. Совокупность признаков — это уже поисковый критерий. Годится. Скажите, Константин Дмитриевич, сколько может быть этих номерных дел?
— Много, Олег. Много.
— Надо же. Веселые были времена.
— Да, скучать тогда не давали. Но есть возможность сузить сектор поисков. Ищите среди заключенных, поступивших с сентября пятьдесят первого года.
— С сентября пятьдесят первого? — удивился Зотов. — Но в сентябре пятьдесят первого года наш фигурант переместился в пространство, так сказать, виртуальное.
— Куда бы он ни переместился, его нужно найти.
— Так-так-так. Ишь ты. Найдем, Константин Дмитриевич. Я займусь этим сам.
— Об этом я и хотел тебя попросить.
— Попросить?
— Ну да.
— А приказать?
— Мне нужно, чтобы ты это сделал. А не доложил, что сделано все возможное. Есть разница?
— Есть, — признал Зотов.
— И еще, — добавил Голубков. — Эту работу нужно сделать очень быстро. Как можно быстрей. Пока наших людей пускают в спецхран.
— А что, могут закрыть доступ?
— Могут.
— Ясно. Все ясно, — покивал Зотов. — Надо же. А кто-то из великих сказал: «Человечество, смеясь, расстается со своим прошлым». Даже помню кто. Карл Маркс. Который написал «Капитал».
— Он пошутил, — буркнул Голубков. — Человечество никогда не расстается со своим прошлым.
Зотов ушел. Голубков вызвал помощника и приказал отправить ксерокопию завещания эсэсовца в научно-технический отдел с заданием восстановить замазанный текст. Но основные надежды он все-таки возлагал на изыскания подполковника Зотова и на его ребят в архивах Лубянки. Обязательство Альфонса Ребане о сотрудничестве с НКВД не могло исчезнуть, если оно было. А оно, судя по всему, было. И его нужно найти.
Голубков убрал архивные документы в сейф и поднялся из-за стола. Но прежде чем выйти из кабинета, набрал номер мобильного телефона Пастухова.
Он знал, что первый вопрос, который задаст ему начальник Управления, будет:
— Дозвонился?
И тогда Голубков сможет повторить фразу, которую слышал сегодня весь вечер:
— Абонент недоступен.
Почему-то Голубков был уверен, что эту фразу услышит он и сейчас.
Эту фразу он и услышал.
Но генерал-лейтенант Нифонтов не спросил ни о чем. Он сделал знак Голубкову подойти к его письменному столу и показал на экран компьютера:
— Только что поступило.
Голубков прочитал:
«Наш источник в штаб-квартире НАТО в Брюсселе сообщает: благодаря утечке информации из Генштаба РФ здесь стало известно, что общевойсковые учения российских вооруженных сил „Запад-99“, ранее запланированные на середину июля с.г., переносятся на вторую половину марта. Эксперты Военного комитета НАТО высказывают предположение, что изменения в сроках проведения учений могут быть связаны с какой-то крупномасштабной военно-политической акцией России в Прибалтике».
Глава четвертая
Жизнь хороша, как утро без похмелья.
Но немножко скучноватая.
Времени, конечно, становится больше. Даже удивительно, как много свободного времени образуется, когда днем не нужно думать, где и с кем немножко выпить вечером, а утром не нужно вспоминать, где и с кем немножко выпивал вчера. Но куда его девать, это свободное время?
Этот вопрос стал для Томаса Ребане актуальным не сразу. Поначалу он был погребен под обилием новых впечатлений, связанных с поездкой в Германию. Эти голенастые стюардессы Люфтганзы, такие Zehenspitzen[12] в мини-юбочках и красных пилотках. Эти величественные Альпы. Этот южно-баварский Аугсбург, возникший на месте римского военного лагеря, после которого древний Таллин казался какой-то, прости господи, новостройкой.
А таинственные витрины стрип-баров на Шпиллерштрассе с их манящими огнями и волнующим движением теней на прозрачных портьерах? Внутрь, к сожалению, так и не удалось заглянуть из-за краткости пребывания в Аугсбурге и из-за насыщенности программы обязательными мероприятиями вроде встреч с мэром Мольтке, выбора и покупки гроба, а также из-за ответственной, хоть и неприятной обязанности присутствовать на ночном раскапывании могилы.
Томасу смерть как не хотелось тащиться ночью на кладбище. Прямо с души воротило. Ночь дана человеку для любви. Или для веселья. На худой конец — для сна, но вовсе не для земляных работ в царстве мертвых. Он сделал попытку отбояриться от этого дела, сославшись на то, что грубая материалистическая процедура эксгумации может нанести ему, лютеранину, воспитанному в традициях почитания покоя усопших предков, глубокую душевную травму. Но Сергей Пастухов сказал, что без него эта процедура невозможна, так как Томас является лицом юридическим, попросту говоря — грузополучателем. А поскольку с Пастуховым почему-то никогда не спорил ни покладистый Муха, ни даже своенравный Артист, Томасу пришлось подчиниться.
И как чувствовал, что из этого не выйдет ничего хорошего.
Результаты эксгумации ошеломили Томаса до такой степени, что он даже забыл, что его впечатления от Германии будут ущербными, если он все же не проведет вечерок в немецком стрип-баре.
Donnerwetter![13] Этот неожиданно возникший в его жизни дедуля был очень беспокойным человеком. Так, очень. Совершенно неугомонным. Это было даже как-то не по-эстонски.
Ну хорошо, вовремя подсуетился и накупил недвижимости. Бизнес есть бизнес, иногда человеку полезно заняться бизнесом. Ну, воевал, все воевали, кто за тех, кто за этих, потому что негде было отсидеться, могли запросто шлепнуть. Хоть те, хоть эти. Ну, руководил в Англии разведшколой. Занятие не самое безобидное, но выбора, видно, не было. Ладно, помер. Ну так и лежи себе, как все нормальные люди. Так и этого нет. Это же надо суметь через пятьдесят лет после своей смерти поставить на уши всю Эстонию! А потом преподнести и этот сюрприз в виде пустого гроба.
А в какое положение он поставил своего внука? Как он теперь будет выглядеть в глазах эстонской общественности?
И все это после того, как Томас принял на свои плечи, хоть и не без некоторого сопротивления, груз исторической ответственности за нелегкое прошлое своего народа, о чем и заявил в интервью агентству «Рейтер». Очень удачно его пресс-секретарь Рита Лоо вставила слова профессора истории, премьер-министр Эстонии Марта Лаара, написавший в сборнике «Очерки истории эстонского народа»: «Эстонцев не вдохновляла принадлежность к СС». Все-таки умеют эти профессора истории так упаковать свою мысль, что до смысла сразу и не доберешься. Ну не вдохновляла эстонцев принадлежность к СС. Да, воевали они в 20-й Эстонской дивизии СС, никто и не говорит, что не воевали. Но — без вдохновения. Как бы отбывали повинность.
