Николай Басов - Высший пилотаж киллера
– У вас осталась память, это лучше, чем старая дача или вещи.
Она мотнула головой.
– Я здесь росла, эта моя малая родина, как сейчас говорят. И все это уничтожено.
Мне было трудно ее успокаивать, да и не хотел я этим заниматься. Я лишь попытался воззвать к голосу ее рассудка, как писали в старых романах.
– Вас и всех нас пытались убить. Они очень ловко все устроили. Их выдало только небольшое, размером с кулак, отверстие из подвала. Они его не заметили, не могли заметить. Они очень хорошо подготовились, но мы живы. Это сейчас главное.
Она подняла ко мне свое лицо, от пожара оно стало чуть румянее, но даже румянец сейчас лишь оттенял ее бледность.
– А не главное? – спросила она, но я промолчал. – Как вы не понимаете? Именно тут был мой дом, а вовсе не там, где я живу.
Мы оба, не сговариваясь, посмотрели на горевшую дачу. И, должно быть, от наших взглядов каркас вдруг стал рушиться, разбрасывая крупные и яркие, как близкие звезды, искры.
Где-то еще довольно далеко запищала сирена пожарной машины. Это ехали к нам. Хотя можно было уже не беспокоиться. Дом догорал, а сосны все-таки не занялись, снега хватило. И потом стропила завалились слишком быстро.
– Постройте новый дом. Может быть, это доставит вам удовольствие, – предложил я.
Но она уже подумала об этом, потому что очень твердо ответила:
– Нет, не доставит. – Ловко крутанув колеса, она повернулась на месте, спиной к пожару. – Поднимите меня в машину, я подожду, пока можно будет возвращаться в Москву.
Глава 26
Пожарные и разворачивать свои рукава не стали, просто забросали кое-что снегом, разрушили до основания каркас, а потом их с еще не погасшего до конца пожарища прогнали менты. Капитан был вчерашний.
Почему-то он прямо остервенел, когда увидел нас. Воплям его, казалось, не будет конца. Мы-де ему и статистику портим по отделению, мы с ним и разговариваем как-то не так, и вообще – с нами пора разобраться. Воеводин, который привык слушать всех олухов царя небесного, если они отпущены от власти, как глас самого господа, уже стал кивать, мол да, и статистика, и не так… Но я разозлился.
– Слушай, капитан, если ты так с потерпевшими разговариваешь, что же у тебя в участке делается? Ты что же, подозреваемых просто в дерьме топишь?
Он поправил китель, глаза его остекленели. Теперь в нем было так же мало порядочности, как в самом вонючем уголовнике, но так же мало смелости, как в распоследнем политике. Он просто был выкормыш репрессивной, коммунистической системы, которому так и не объяснили как следует, что времена настали другие… Впрочем, глядя на морду наших высших чинов, без труда можно понять, что ничего нового не наступило. Просто не могло, с этими-то мордами. И я, как многие другие, надеялся на это зря.
– Так, приедем в участок, поговорим. И там я тебя поучу вежливости, – пообещал он.
Воеводин, прекрасно знающий – интересно, откуда? – что такое вежливость нашей народной милиции, закатил от страха глаза. Да, это было. Многие граждане моей великой родины боялись ментов больше, чем углы. С уголовниками иногда можно было справиться, против них можно было хотя бы применить силу, собственную изобретательность, логику. Против этих в серых мундирах, которых приучили лишь унижать всех, кто попадется им на глаза, не помогало ничего, потому что сопротивляться им было невозможно.
Не люблю я ментов. Против иных из них ничего не имею, но в целом, против института – не могу не выступить. Уж очень много они зла принесли в этот мир.
Капитан походил по коптящим еще развалинам, не собираясь уезжать до тех пор, пока эксперты не выскажут свое мнение. Те возились недолго. Выслушали меня, покопались около двери и стали шептаться с капитаном у самых дальних от меня сосен.
Я попытался подойти к ним, но капитан так заорал на каких-то своих служивых, чтобы они меня держали, что те даже руки мне попытались заломить. Ну, я врезал одному из них, самому ретивому, потом влез в машину, чтобы у меня было хотя бы три-четыре минуты свободного разговора, заперся, достал свой сотовик и, молясь, чтобы Шеф никуда не отлучился, иначе искать мне завтра поутру дантиста, а может быть, и хирурга заодно, позвонил в центр.
Шеф оказался на месте. Он выслушал меня, пока вся взбеленившаяся банда не разобрала через лобовые, не тонированные стекла, что я не собираюсь уезжать, а всего лишь звоню по телефону. А то ведь один из них уже пистолет достал и порывался в колеса стрелять, хотя кто-то более разумный его стал удерживать – не от уважения к чужой собственности, конечно, а просто, чтобы потом не оставаться сторожить эту машину, то есть чтобы хлопот было меньше.
Шеф все понял, хохотнул, сказал, что нужно ввести в курс подготовки обучение контактам с ментами, как особым родом полудикого зверья, и попросил передать аппарат капитану.
Я открыл дверь, один из молодых прямо прыгнул на меня, я врезал ему ногой в живот, и надо сказать, сразу после этого успокоился. Каким-то образом успокоились и они. Капитан взял мой сотовик, не выпуская из левой штатный пистолет, поднес к уху, стал разговаривать.
Потом он отошел от нас, убрал «макаров» и поправил китель. Наблюдая за ним, я надеялся, что дело идет на лад, но не был еще в этом уверен.
А зря. Когда капитан подошел к нам, он был совсем другим человеком. Возвращая мне сотовик, он произнес, обращаясь, вероятно, к соседним соснам:
– Что же ты не сказал, что ты – один из нас?
– Ты знал это, вчера держал мое удостоверение в руках.
Я сказал это громко, чтобы слышали все, кто нас окружал. Эти ребята теперь успокаивались. Тот, кого я угостил ногой в живот, охал, когда его повели к «газику», но в нем не осталось ни злобы, ни напористости. Второй, с синяком на скуле, был в бешенстве, но вымещать ее на мне уже не решался.
– Что же, я должен все помнить?
– А это не очень много, всего-то одно дело, одна тощая папочка.
Он побагровел.
– Ладно, тогда все. Вы свободны, – почти так же громко, как я, произнес он и повернулся на месте, собираясь укатить прочь.
– Одну минуту, капитан, я еще не слышал мнение экспертов.
Он посмотрел на меня сузившимися от ненависти зрачками, но потом взглянул на экспертов и коротко кивнул. Отошел на десяток шагов, потом очень решительно повернулся через левое плечо – вот урод – и примаршировал ко мне. Теперь на его лице была улыбка.
– Я надеюсь, никаких продолжений эта история иметь не будет?
– Смотря для кого, – ответил я.
Нет, в самом деле, мне очень хотелось бы помочь этому человеку, сделать так, чтобы он хотя бы капельку смягчился, хотя бы изредка научился сочувствовать людям, которых обязан был защищать. Но это было почти безнадежно.
Для того, чтобы это случилось, его следовало изгнать в нормальную жизнь, отказать ему в положении цепного пса и окунуть в повседневные заботы обыкновенных работяг, школьников, стариков – всех, кого, памятуя навыки прежней жизни, он так несправедливо и бездарно научился презирать.
И вот тогда, может быть, он понял бы, что не только баланс влияний, власти или, в последнее время, денег решает дело, но еще честь и достоинство других людей, не затянутых в форму, любую форму… А иногда даже такие эфемерные вещи, как любовь, например.
– Как это понимать? – спросил он, снова нахмурившись.
– Как хотите, так и понимайте, – безмятежно ответил я и ушел от него, демонстрируя невежливость, которую этот человек, кажется, привык ассоциировать с силой.
Эксперты показали мне обыкновенную пьезокристаллическую зажигалку, привязанную скобами из гвоздей к полу таким образом, чтобы открывающаяся дверь, надавив на обычную дощечку от ящика, заставила искрить изо всех сил. Только поджечь на этот раз нужно было не комфорку на газовой плите, а взрывоопасную смесь, которую они создали перед уходом, выставив в углу комнаты баллон с газом, открытым до упора.
Кто они – спросил я себя, когда уяснил несложный механизм бомбы. Но ответа на этот вопрос пока не было.
Эксперт, молоденький, чуть за двадцать, который мне все вежливо и вполне разумно объяснил, вдруг закончил свою лекцию так:
– Вы на капитана зла не держите. Его все шпыняют, а он, между прочим, с женой развелся. Он всего лишь решил отработать версию, что вы взорвали дачу, чтобы страховку получить.
Я посмотрел на этого мальчишку. Возможно, он и в самом деле верил в то, что говорил. Возможно.
– Знаешь, взрывают дачи для страховки все-таки без таких вот, – я вернул ему остатки зажигалки, – следов, ты не находишь? У меня тоже есть версия относительно этого вашего капитана, но я же не собирался привязывать его к дереву и расстреливать мелкой дробью… – Он вздохнул и сунул зажигалку в целлофановый пакетик. – И последнее, если от человека уходит жена, не спеши осуждать женщину, может быть, это как раз последний шанс очеловечиться кому-то из нас.
Он кивнул и шмыгнул носом.
