Сергей Зверев - Боевой амулет
Министр, стараясь не смотреть на посетителя, медленно процедил:
– Наглости тебе, десантник, не занимать. Но этим ты меня не удивишь. Я ведь тоже голубой берет носил. И училище мы одно и то же оканчивали. А сепаратистам мы хороший урок преподали, – без всякой уверенности добавил министр обороны, чтобы затем сухим официальным тоном закончить беседу. – Ваша просьба будет рассмотрена. Можете быть свободны.
Что-то шевельнулось в душе бывшего десантника и тогдашнего царедворца, носившего шитые золотом погоны генерала армии.
По личному указанию министра обороны была проведена повторная медкомиссия. На сей раз группа светил от медицины сочла возможным смягчить диагноз. А дальше служба Дронова пошла по накатанной колее. Боевому офицеру, не рвавшемуся за чинами и наградами, дали возможность отучиться в академии, послужить начальником штаба полка. С этой должности он ушел на повышение и принял под свое командование полк.
Войдя в кабинет, Верещагин, как положено, отрапортовал:
– Товарищ полковник, капитан Верещагин по вашему приказанию прибыл.
Комполка аккуратно свернул лист со стружкой, а карандаши одним махом ладони сбросил в выдвинутый ящик стола.
– Садись, капитан, – с явной усталостью в голосе произнес Дронов.
Верещагин опустился на стул, стоявший у противоположной стороны стола. Он связывал плохое настроение командира со взрывом, унесшим жизнь десантника и уложившим на госпитальную койку еще несколько солдат. Но как оказалось, причина скверного расположения духа Дронова крылась в другом. Однако полковник начал издалека.
– Расслабляться закончил? – с явной издевкой спросил он.
– Закончил, товарищ полковник.
Отвернувшись к окну, полковник задумчиво произнес:
– Это хорошо. Знаешь, я тут книгу интересную прочитал. Про гибель российской эскадры при Цусиме. Так вот, у японского адмирала Того, который нам, россиянам, так крепко по шее накостылял, всегда перед носом листок бумаги с иероглифами висел. И знаешь, что на нем было написано?
Верещагин, немного удивленный этим историческим отступлением полковника, покачал головой:
– Понятия не имею.
– Там было написано «Главный враг – расслабление». – Дав минуту на осмысление девиза японского адмирала, который всю жизнь шел от победы к победе, Дронов добавил: – А мы расслабляться любим. По поводу и без.
В свое оправдание Верещагин не мог не сказать:
– Но я все-таки по поводу. Разве не так?
– Не об этом речь, Павел, – по-домашнему тихо произнес комполка. – Утопил горе в водке, и ладно. Главное, чтобы сам не захлебнулся.
– Я свою меру знаю, – заершился Верещагин, думая, что сейчас последует очередная порция нотаций.
А нравоучений капитану уже давно никто не читал. Но комполка пропустил последнюю фразу мимо ушей. Он потер лоб, словно старался вспомнить что-то очень важное.
Вспомнив, он негромко сказал:
– Я представление на Кацубу написал.
– На звездочку? – имея в виду звание Героя России, спросил капитан.
– Звездочку, может, и не дадут, но орден «За мужество» должны дать. – Тут полковник со вздохом добавил: – Хотя матери от этого легче не станет.
Офицеры как по команде замолчали, точно отдавая дань памяти солдату, пошедшему на таран машины с шахидом за рулем.
Молчание прервал хозяин кабинета:
– Тут, капитан, вот какая подлянка заворачивается. Мать младшего сержанта Плескачева на меня вышла. Звонила из Калининграда. Говорит, что ее сын домой не вернулся.
Полковник внимательно посмотрел на Верещагина, наблюдая за его реакцией. Реакция последовала незамедлительно. Верещагин даже привстал, опираясь обеими ладонями на поверхность командирского стола.
– Как не приехал?
– Вот так – не приехал, – развел руками полковник.
Верещагин тяжело опустился на стул:
– Он же две с половиной недели тому назад на дембель ушел!
– Да я лучше тебя это знаю. – С неожиданной надеждой в голосе Дронов спросил: – Слушай, Верещагин, а может, твой младший сержант загулял по гражданке. Может, загудел с какой-нибудь девчонкой? Дело ведь такое. Кровь играет. А тут полная свобода.
Капитан задумчиво протянул:
– Нет, товарищ полковник, не похоже. Жора, конечно, парень заводной. Недаром из Кёнига. Но он к матери собирался.
– Точно? – переспросил полковник.
– Абсолютно точно. Он у нее единственный. Знает, как мать ждет возвращения сына, – с непоколебимой уверенностью в голосе произнес Верещагин, но тут же спохватился. – Была у него девушка в Моздоке!
– Вот видишь, – облегченно выдохнул Дронов.
Но капитан с ходу разбил появившуюся надежду строгой логикой рассуждений:
– Если бы Плескачев там якорь бросил, то обязательно бы матери перезвонил.
В кабинете повисла долгая пауза. Формально офицеры не несли никакой ответственности за демобилизовавшегося младшего сержанта. Но он был из их полка, служил под их командованием, а значит, был полноправным членом боевого братства. Никто из офицеров не подписывался под такими словами, и в уставе их не было. Но они придерживались неписаного кодекса, утвержденного собственной честью и совестью.
И вновь молчание нарушил комполка:
– Хреновый расклад получается!
Капитан тут же откликнулся:
– Весьма хреновый.
– Парень исчез неизвестно куда. На нас вины нет, но от этого не легче.
– Это точно, – отозвался Верещагин.
Дронов тем временем выдвинул ящик стола и, достав обломанный карандаш, с яростью швырнул его обратно.
– Какие будут предложения? – совсем не командирским голосом произнес он.
У капитана в голове уже был готовый вариант, который он незамедлительно предложил:
– Разрешите мне в Моздок съездить. Навестить девчушку. Может, что и прояснится.
Комполка предложение встретил в штыки. Он вскочил, заходил по кабинету, то и дело поглаживая свою гладко выбритую голову:
– Не нравится мне твоя идея. Ой, как не нравится!. Ты еще от взрыва не отошел, а уже следствие собираешься развернуть. Пусть этим менты занимаются. Пошлем сигнал в местное отделение. Они проверят, поговорят с девчонкой.
Зная одну особенность комполка – Дронов разные малообоснованные предложения с ходу отвергал, а потом мог и согласиться, – Верещагин, выждав момент, вставил:
– Менты могут это дело похерить. Решат, что десантура на войне совсем из ума выжила, и никуда не пойдут.
Не останавливаясь, Дронов выдал:
– Тогда своих привлечем.
– Контрразведчиков, что ли?
– Ну да.
И этот вариант Верещагин разбил в пух и прах:
– Так у них в Моздоке своих дел по горло. То летунов взорвали, то партию оружия прапор со склада толканул неизвестно кому: то ли бандосам из России, то ли ваххабитам. «Контрики» такой фигней тоже заниматься не станут.
Дронов, присев на подоконник, достал из кармана кителя пачку сигарет. Закурив, он долго созерцал офицера, проводившего на плацу вводный инструктаж с группой десантников, отбывающей в горные районы Чечни. Следуя ходу мыслей, он, ожесточенно попыхивая сигаретой без фильтра, к которым пристрастился еще будучи курсантом, спросил Верещагина:
– Этот Плескачев был хорошим солдатом? Я ведь не ошибаюсь?
Капитан встал и четко отрапортовал:
– Так точно, товарищ полковник. Одним из лучших.
Комполка поморщился:
– Да не кричи ты так.
Лицо Верещагина потемнело.
Он вспомнил забавный анекдот, который ему рассказывал за несколько минут до взрыва веселый «фээсбэшник». Его искромсанное, раздавленное бетонными осколками тело нашли одним из первых. В обожженном бумажнике сотрудника спецслужбы за оплавившейся пластиковой перегородкой лежал чудом уцелевший фрагмент фотографии. На нем улыбающийся «фэбос» держал за руки двух пацанов, а рядом стояла молодая и счастливая женщина. Семье, снявшейся на фоне набережной в Сочи, уже никогда не собраться в полном составе.
Между тем Дронов уже принял решение. Вернувшись за стол, он затушил окурок в самодельной пепельнице, сработанной армейскими умельцами из хвостовой части минометного заряда с крыльями стабилизатора вместо подставки.
– Так, капитан, даю тебе три дня срока. Съездишь в Моздок и обратно, – нарочито строгим голосом произнес Дронов.
– Слушаюсь, товарищ полковник.
Грозно нахмурившись, Дронов зачастил:
– И чтобы без всякой самодеятельности. В авантюры не ввязывайся. Водку больше не пей. Если что нехорошее, выходи на милицию или контрразведчиков. По возможности информируй меня. Можешь считать это продолжением отпуска по состоянию здоровья.
Выслушав наставления, Верещагин с трудом подавил улыбку. Комполка напутствовал его, словно он был не боевым офицером, а школяром, отправляющимся в большой, полный соблазнов и неведомых опасностей, город.
Когда полковник замолчал, капитан четко, как того и требует устав, спросил:
– Разрешите идти?
Командир полка вдруг неожиданно серьезно посмотрел ему в глаза. Отпуская, он назвал не фамилию, не звание и даже не имя офицера, стоявшего перед ним. Неожиданно для себя и для Верещагина он произнес позывной капитана. Позывной, который использовался в радиоэфире при проведении боевых операций.
