Сергей Самаров - Правила абордажа
– Верю, – жестко сказал Слава.
Ему хотелось добавить: «Я бы застрелился...», но он сдержался, потому что видел Юрьева не в одном серьезном деле и знал, чего тот стоит. Если командир в сердцах скажет так, то Саша и вправду может застрелиться.
– Отдыхай. Ночью выступим.
– Командир... – голос у Саши хриплый. – Что скажешь обо всем этом?
– Ничего. Мне нечего сказать, потому что я там не был. Отдыхай.
И, видя глаза своего заместителя, понимая состояние Юрьева, добавил уже мягче:
– Потом вместе подумаем и разберемся.
Ему тоже необходимо было побыть одному, предварительно самому поразмыслить над случившимся. Слава давно привык после каждой удачной или неудачной операции проводить анализ, чтобы впоследствии не повторять ошибки. Но сейчас ситуация анализу не поддавалась. Ему просто нечего было предположить, чтобы оправдать случившееся.
Что такое паника, теоретически он знал прекрасно и даже умел ее создавать в чужих рядах. Хотя сам склонности к панике не имел и никогда не случалось поддаваться ей. Паника – близкая родственница страха. Это страх плюс стадный инстинкт. Любая толпа подвержена стадному инстинкту. Но в своих парнях он этого не замечал. Он готовил их так, как когда-то готовили его самого. Они привыкли действовать так, как и положено спецназу, – в отрыве от основных войск. Они – самостоятельная боевая единица. Игнорирующая действия других. Чувствующая свое преимущество в отборе и подготовке и гордящаяся им. Но в данном случае панике поддалась вся эта единица, полностью. Более того, они даже потеряли кого-то из своих людей. Что произошло?
– Командир... – Саша Юрьев подошел снова. – Командир, нам надо туда вернуться. На то место. Иначе мы не сможем больше воевать, как раньше.
Саша был прав. Канатоходец боится пройти по своему канату до тех пор, пока не пройдет его впервые полностью. И «Команде теней» следует пройти по своему канату. Слава кивнул и достал телефонную трубку. Набрал номер начальника разведки сербского армейского корпуса, которому непосредственно подчинялся.
– Полковник Раткович. Слушаю вас внимательно!
– Капитан Макараджич. Слушай, Мате, что там такое случилось во время наступления?
– Славко, ты, бык твою бабушку, где сейчас? – не зло, но до предела возбужденно спросила трубка.
– Со своими ребятами, твою бабушку, – помянул, отвечая, Слава любимое ругательство полковника, – встретился. Обсуждаем ситуацию. Они сами ни хрена понять не могут.
– А думаешь, твою бабушку, мы можем?
– А что сепаратисты делали? Преследование хоть какое-то заметное было?
– Самое интересное в этом. Они отступали. С боем, без бегства, но, бык бабушку их, отступали. А наши вперед шли. И вдруг – прямо по центру какой-то психоз. Я просто предположить не знаю что.
– А на других участках как?
– Там пока просто остановились. Но по центру дыра. Не мы их разрезали, а они нас разорвали. И никто не знает, что случилось. Командиры не понимают. Косовары не наступали, а отступали. И продолжали отступать еще долго после нашего бегства – бык твою бабушку! Ладно. Ты когда прибудешь?
– Никогда, если...
Стоящий рядом Саша Юрьев слушал заинтересованно. Его непонимание ситуации навело Славу на мысль. Не тот Саша человек, который, не видя врага, побежит только потому, что бегут другие. Совсем это не тот человек – он слишком хорошо знал Юрьева.
Слава помялся несколько секунд. Все-таки телефонная связь, хоть и спутниковая, не дает гарантии от прослушивания. Но махнул рукой: уже сколько они наговорили за это время.
– Мате, я хочу посмотреть, что там было.
– Ты думаешь, бабушку твою, что там что-то было?
– Уверен. Я кое-что слышал об этих вещах. Только это должно быть гораздо мощнее, чем мне рассказывали. Намного мощнее.
– Ты, собака, понимаешь. У тебя, у собаки, нюх! Мы тоже это обсуждали. Нюхай, бабушку твою, собака! Мы займемся этим делом внизу... – Раткович крякнул, как утка, а Слава дал отбой.
– Как, Санек, насчет лыжного сезона?
– Снег сырой. На лыжи налипнет.
– Тогда придется пешочком.
– Пойдем?
– Не все, наверное.
– Меня возьми.
– Я подумаю.
Глава 14
ТАРХАНОВ
«ЯВИЛСЯ ДЛЯ ДАЛЬНЕЙШЕГО ПРОХОЖДЕНИЯ СЛУЖБЫ...»
Сельское благодушие, в котором пребывал полковник, не распространилось на Тарханова.
Сергей показывал ему большой будущий огород, рассказывал, где и что он мечтает посадить. Называл даже сорта семян, которые обещали ему достать по великому знакомству. И было очень заметно, что хозяин просто пытается отвлечь Артема от переживаний.
Уже начало темнеть, когда сели ужинать и возобновили прерванный телефонным звонком разговор.
– Ну, и что ты предпринять собираешься? – спросил Сергей, глядя на Артема прямо и даже несколько угрюмо, как старший по возрасту и по званию, как начальник на подчиненного. И хотя Тарханов никогда не был его подчиненным, в поведении полковника все же время от времени проскальзывало подобное.
– А что ты посоветуешь?
– А что я ни посоветую, ты все равно решишь по-своему.
– Уже столько народа погибло в этой истории, – вздохнул Артем. – И что дальше будет, неизвестно.
– Насчет народа – это ты, брат, напрасно на себя берешь. Не греби лишнего – не унесешь. Они между собой, я думаю, разбираются. И ты попал между двух огней. А третий огонь – Служба. Эти прямо на тебя прицел направили. Это они умеют. И как ты думаешь, когда они тебя достанут?
– Ты же без куратора живешь... Где тебя искать, они не знают. И вообще о твоем существовании, возможно, не знают. Вовремя ты от разведки отмазался. Так что вычислить мое местопребывание очень трудно. Я специально прихватил с собой записную книжку, чтобы у них телефонов не было. Осталась записная книжка на работе, но там только деловые контакты.
– И будешь продолжать прятаться?
– Не знаю. Не решил еще. Потому и приехал к тебе, что посоветоваться хочется. Не с первым встречным...
Сергей покрякал, прочищая горло. Он, конечно же, сразу вспомнил, что тогда, во время суда над убийцами дочери Артема, именно он и сказал, что отсидят парни и выйдут для того, чтобы еще кого-то убить. Эта фраза и послужила тогда толчком.
И почувствовал, что Тарханов сейчас ждет от него нечто подобное, зная привычку полковника рубить сплеча. Но в то же время Сергей осознавал, что в первом случае Артем вступал в конфликт всего-то с милицией и с прокуратурой. Эти не слишком способны противостоять умело организованным действиям человека обученного и имеющего за спиной большой опыт. И обучение его проходило не на зонах, не в лагерях, а в государственном учреждении, которое имеет возможность обобщать опыт, а не приходить к нему на ощупь, как это было бы с заурядным уголовником. Ведь тогда они даже алиби сделали безупречное. За два дня до последнего заседания суда, до прочтения приговора Тарханов устроил себе сердечный приступ. Сделать это совсем не сложно, если умеешь управлять своим организмом – поднять, когда надо, давление, участить ритм биения сердца, сделать этот ритм рваным. А как раз такому управлению – называется это методом саморегуляции в состоянии «ключа» – спецназовцев обучали качественно. «Скорая помощь» констатировала предынфарктное состояние. Участковый врач, посетивший Тарханова за пару часов до проведения самой акции, уверенно и без зазрения совести дал впоследствии показания – больной был не в состоянии покинуть квартиру. Подозрения тогда с самого Тарханова сняли, хотя и предполагали, что он нанял кого-то, чтобы расстрелять трех ублюдков. Но доказать это оказалось невозможным.
Сейчас же, опять отдавал Сергей себе отчет, Тарханов желал вступить в противоборство со Службой. У Службы нет того авторитета, что у ФСБ, но тем она и страшна, что никто не знает полностью ее возможностей.
– Ладно, – сказал Сергей. – Отлеживайся. И мне по хозяйству поможешь...
– Я хочу разобраться.
– Разобраться ты сможешь. В это я верю. Но, скажем, соберешь ты какие-то данные. Что ты с ними будешь делать? Ты думаешь, найдется суд, который будет судить Службу? Если ты сам себя сделаешь и следственным органом, и судьей, то тебе придется и приговор в исполнение приводить. Приговор против Службы? Ты понимаешь, что это такое? Отдаешь себе отчет?
Они допили остатки водки и стали устраиваться на ночь. Полковник лег на раскладушке, подложив под голову бушлат, а Тарханову постелил на полу матрац.
Тарханов, привыкший ложиться попозже, да к тому же поспавший днем, долго ворочался. Сон никак не шел. Мысли роились, шевелились, переплетались, запутывались – и не виделось единственного выхода.
Раздался звонок телефона. Он подумал, что это Марина. Взял трубку, не вставая, и сказал, уже почти сонным голосом:
– Да-да, слушаю тебя...
В трубке виновато прокашлялись.
– Это Ушаков.
– Да...
– Артем Петрович, вы совершенно зря не послушали меня.
– Что еще случилось?
– Сначала неизвестные расстреляли машину с чеченскими авторитетами. Не знаю уж, приложили вы тут руку или нет, но предполагаю, что это не вы.
