Контуженый (СИ) - Бакшеев Сергей

Русик придумал, как гранату к китайскому коптеру подцепить и сбрасывать на врага. Шмель с ним сдружился. Озорство с гранатой Шмеля не интересовало, а про окна да стекла что-то выпытывал. Показывал на пустые глазницы домов и подсчитывал, сколько можно «бабла поднять». Выходило, что много больше, чем на автомойках.

Еще одна несбывшаяся мечта Дениса Шмелева — стать миллионером.

У каждого бойца в могиле своя мечта. Днестр мечтал дойти до малой родины вместе с большой Россией. Он жил этой идеей и при взятии новых сел приговаривал:

— Дождались нас, сердешные. Русской землицы стало больше. Добро пожаловать домой.

Мечта Днестра оказалась реальной. Уже объявлено о референдумах на освобожденных территориях. Исход голосования ясен. После народного волеизъявления здесь будет Россия! А там, может, и до Приднестровья очередь дойдет. Жаль, Днестр этого не увидит.

Я выхожу у разбомбленного моста через Северский Донец. В кювете завалившаяся набок украинская БМП и сгоревший грузовик. Опоры моста целы, и рабочие заделывают дыры от снарядов в бетонных плитах. А пока рядом военные инженеры установили понтонную переправу. Вскидываю лопату на плечо, спускаюсь к понтону.

Водитель Валера кричит вдогонку:

— Я каждый день в Северодонецк езжу. Захочешь обратно, найдешь!

— Найду! — откликаюсь я.

Но сначала мне надо найти ответ на вопрос жизни и смерти: кто предатель?

22

Вечером я на могиле друзей. Рыть начинаю ночью, чтобы закончить к рассвету. Это и есть мой план — найти у погибших телефоны и попытаться проверить их содержимое.

Рыть приходится долго. Это в городах обессилившие гражданские хоронили безвинно погибших во дворах как придется. Солдатские руки и спины натренированы рытьем окоп. Могилы для товарищей роют правильные, до двух метров.

Я снимаю слой за слоем по всей площади братской могилы. Сначала я по колено в земле, затем по пояс и уже по грудь в черной яме. Над головой потрясающей красоты небо с яркими звездами, кажется, что души погибших подсматривают за мной. Теперь тычу лопатой с опаской, выбрасываю землю над головой и подсвечиваю налобным фонариком ямку. Руки гудят, в висках стучит — вот-вот, вот-вот.

И вот-вот настает. Лопата натыкается на что-то упругое.

Разгребаю руками — вижу черный пакет. Копаю, разгребаю и убеждаюсь — бойцов хоронили в специальных пластиковых мешках для трупов. Освобождаю от земли первый. Судя по табличке на могильном холме, это должен быть Чех — Антон Солнцев.

Я продолжаю работу, откладывая ужасное зрелище на тот момент, когда оправдания для отсрочки не останется. Разгребаю второй пакет, третий, четвертый, пятый и шестой.

Небо светлеет, а мрак на дне могильной ямы словно сгущается. Я перевожу дух, молю о прощении бездонное небо и склоняюсь к первому пакету.

Раскрываю. Тело изуродовано взрывом. Фонарик выхватывает знакомые черты лица.

В памяти всплывают отчаянная мольба мамы Антона. «Ты видел Антона мертвым?». Теперь видел. Надежды на чудо нет.

На войне я повидал разные трупы. Но называть так тела друзей, даже мысленно, я не могу. Передо мной доблестный наводчик Чех, который переборол страх первого боя и стал героем.

Я обшариваю карманы Чеха. Ссыпаю в заготовленный пакет с его именем осколки разбитого телефона. И закрываю друга. Покойся с миром, боец. Пусть быстрее наступит Победа, за которую мы сражались.

В следующем пакете Шмель. Взрыв его не пощадил. Тело собрали по частям, лицо не узнать, но жетон с номером я помню. И особый шеврон на груди помимо «вагнеровского»: «Здравствуйте, я Орк. Кошу Укроп». Шмель был самым бесстрашным из нас, и дерзит врагам даже из могилы. Роюсь в разорванной одежде, ткань ломкая из-за засохшей крови. Нахожу телефон. Гаджет расплющен взрывом, но сохранил целостность.

Днестр покоится в центре. Погиб во сне, на лице умиротворение. Я слышу в душе его молитву: «…сподоби нас непостыдно предстать Создателю нашему в час страшного и праведного Суда Его». Не сомневаюсь, Днестр с достоинством предстал перед Всевышним. Он не дошел до малой родины, не привел туда Россию, но навсегда теперь в Русской земле.

Следующий Урал. Бедняге оторвало правую ногу, размочалило левую. Он истек кровью. Рукава тоже в крови. Пытался себе помочь, видел смерть друзей и погиб в муках. А телефон в нагрудном кармане почти не пострадал.

В Механика угодило несколько крупных осколков. Он любил работать с металлом и захватил в последний путь смертельные образцы. Осколок мины раскрошил его телефон. Металл я оставляю Механику, а телефон забираю себе.

В последнем мешке жалкие останки человеческой плоти. Это все, что осталось от Кедра, брата Вепря. Водитель, доставивший десятки мин, ночевал в машине и оказался в эпицентре взрыва. О том, чтобы найти обломки телефона не может быть и речи.

Черные пакеты закрыты. Я выбираюсь из ямы, закапываю могилу, восстанавливаю таблички и крест.

Последняя крупица мужества, как песчинка в песочных часах, покидает мою волю, и меня накрывает звенящая пустота. Ноги подкашиваются, я тыкаюсь лбом в землю, желудок выворачивает наизнанку. Я перекатываюсь на спину и раскидываю руки.

Пустой взгляд смотрит в серое небо. Печальный небосвод посылает мне дождь. Сначала одинокие капли-разведчики изредка попадают в лоб. Небо как бы спрашивает — хочешь?

Хочу! — кричит мое подсознание.

Небесные краны открываются и благодатный ливень омывает мое лицо, просачивается сквозь одежду, очищает тело.

Я смотрю на могильный крест. Меня крестили в младенчестве. Наверное, в теплом храме в специальной купели. Но если бы спросили сейчас, я бы выбрал степь под дождем, чтобы не купель, а ливень! Ведь крестили же когда-то в водах реки.

Я возвращаюсь в Северодонецк. Когда мы освобождали город, люди прятались по подвалам, готовили на кострах и выстраивались в очереди за привозной водой и гуманитарной помощью. Магазины были разграблены отступающими вэсэушниками, но торговля в освобожденных городах оживает первой. На рынке я нахожу горячую еду и зону с устойчивой мобильной связью.

Выкладываю перед собой пять пакетов с разбитыми телефонами и именами боевых товарищей. Сердце щемит. Кто-то из них предатель. Кто? Скоро я получу ответ.

Сим-карта из телефона Шмеля оказывается целой. Переставляю ее в свой аппарат, у него был такой же, синхронизирую данные, как обучил мастер Кутузов. На дисплее долго крутится значок, скачивая данные из неведомого облака. Наконец, процесс закончен.

Я просматриваю сообщения из чатов в роковую для всех нас дату. Глаза ищут числа с координатами геопозиции или изображение карты с отмеченной точкой. Ничего подобного. Координаты противнику Шмель не передавал.

Я проматываю чаты в прошлое и читаю строки сообщений. Чаще других Денис переписывался со Златой. Я перебарываю укол ревности и вчитываюсь в диалог.

Девчонка поддерживала его боевой дух любовными посланиями и даже пикантными фотками. Некоторые были сделаны в купе проводницы. Злата без юбки, в расстегнутой блузке с зовущими губами и затуманенным взглядом выглядит чертовски сексуально.

Я завидую Шмелю. Мне таких фоток не доставалось. Меня Злата игнорировала. И поделом! Насильник заслуживает презрения.

Денис выражал свой восторг хвалебными смайликами, а если писал Злате, то в основном по делу, и не про войну, а про будущее. Как классно мы заживем после возвращения.

«У нас будет свой бизнес. Вместо проводницы станешь директором», — писал Денис.

«Форму оставлю для особых случаев», — смеялась Злата.

Я представляю Злату в рекламе автомойки. Злата в бикини драит капот пенным шампунем.

«Вместо паровоза роскошный кабинет. Начнем на полированном столе, закончим на кожаном диване», — фантазировал Денис.

Я смущен. Какой кабинет на автомойке?

В другом послании Злата волнуется:

«Лупик не успокоился. Грозит тебя посадить».

«Героя не посадят».

«А ты герой?»