Антон Антонов - Негодяи и ангелы
Первым выстрелом он свалил опера Ковалева из местного РОВД, вторым ранил Сажина в ногу, и тот упал, сильно ударившись рукой и выронив пистолет, а третий и последующие выстрелы заставили третьего опера залечь и отказаться от мысли о преследовании. Впрочем, он просто струсил — зачем ему погибать во цвете лет, когда у него жена и дети, и пайковые за три месяца не получены. Пусть другие дураки гоняются за этим психом. Были поблизости еще опера — но слишком далеко, чтобы успеть перехватить Пятого Правого. Он уже затерялся где-то между домами, и на вопрос: «Куда он побежал?» — местные обитатели давали крайне противоречивые ответы. Осторожный и предусмотрительный Пятый Правый всегда заранее тщательно продумывал пути отхода. Он вообще всегда беспокоился о последствиях своих действий и старался свести негативную сторону этих последствий к минимуму. Но на этот раз у него не получалось. Вляпался он по крупному. Это же надо додуматься — пристрелить мента. Милиция ладно — она уже привыкла к таким плевкам в лицо, но ведь этого свои не простят. До сегодняшнего дня «Трибунал» в глазах общественности был организацией благородной, очищающей город от всяких подонков.
А теперь все перевернулось в одночасье, и менты наверняка не станут приписывать это дело мафии, а обвинят во всем «Трибунал».
40
— Если человека долго бить по голове, он делается умным, — сказал Юра Гарин журналисту Зимину, когда тот при содействии милиции нашел его в новом убежище. Ларисы не было дома — она как раз пошла к Николаеву-Чудновскому в офис, то ли пробоваться на роль фотомодели, то ли устраиваться завхозом. Гарину было сказано никому не открывать, но он, выглянув в глазок, узнал Зимина и впустил его. Однако беседовать с журналистом о жуликах, отнявших у него квартиру, Гарин отказался наотрез. И в качестве объяснения произнес упомянутые выше слова.
— Тебе угрожали? — спросил Зимин, испытывая странные ощущения. Он никогда не видел Юру Гарина настолько трезвым и хорошо соображающим.
— Меня били, — сказал Юра. — И Лариса говорит, что хотели убить. Я ей верю.
— Лариса — это кто? — поинтересовался Зимин, и разговор сбился на житейские темы. А когда журналист пытался перевести его обратно на злополучную квартиру и избиение в лесопарке, Гарин сразу замыкался и отказывался поддерживать беседу.
— Как ты меня нашел? — спросил Юра в конце концов.
— Ну, это просто, — ответил журналист. — Я сразу понял, что с тобой неладно, когда ты пропал. Ну и задействовал милицию по своим каналам. А твоей Ларисой почему-то интересуются военные. Вроде бы подозревают, что у нее прячется дезертир. Они расспрашивали в местном РОВД, ну, ребята и заинтересовались.
Сравнили тебя с фотографией и позвонили мне.
— Так значит, ты про все Ларису знаешь. Так чего же спрашивал? А мне было интересно, что ты о ней знаешь. Как-то все это странно и подозрительно.
— Что подозрительно?
— Какого черта военные интересуются твоей Ларисой? Неужели они тоже замешаны в квартирных махинациях?
— Слушай, мне насрать на все ваши махинации, ясно тебе?! А Ларису мою лучше не трогай. Она точно ни в каких махинациях не замешана, за это я ручаюсь. Она меня спасла, если хочешь знать. Так что насчет нее ты мне мозги не компостируй.
Понятно?
— Да кто же спорит, — ответил Зимин. — Но ты все-таки будь поосторожнее. И дверь кому попало не открывай. «Тебе бы тоже не надо было открывать», — хотел сказать Гарин, но сдержался.
41
— Ты напрасно себя так низко ценишь, — сказал Арик Чудновский Ларисе Бабушкиной, когда та пришла к нему в офис. Девушка смутилась. У нее действительно были проблемы с самооценкой. То, что она видела в зеркале, хронически не совпадало с тем, в чем пытались убедить ее мужчины — и Алексей, и Юра, и даже Макс Игрунов, который, впрочем, ничего не говорил по поводу ее красоты, но почему-то усиленно домогался ее — а с чего бы ему, красивому и здоровому парню, домогаться уродины. А теперь вот этот длинногривый бородач.
— Можешь звать меня Аликом, — сказал он. — И на «ты», естественно. Его с детства называли Ариком, и он сам тоже всегда так представлялся. Так что с новым именем, записанным в чужих документах, у него поначалу возникли трудности.
Арик быстро понял, что становиться «Шурой» или «Сашей» опасно — всегда есть риск сбиться, неправильно представиться или запоздало отреагировать на обращение. Вот он и решил стать Аликом. Алик и Арик — разница в один звук, да и звуки похожи. Как любой обладатель редкого имени, Чудновский всегда оглядывался, когда кто-то произносил: «Арик!» И когда рядом звучало «Алик!» — он оглядывался тоже, поскольку эти имена очень похожи. Обладатели распространенных имен обычно реагируют иначе. Можно выйти на многолюдную улицу и во весь голос заорать: «Саша!» — и почти все Александры будут идти мимо, не оборачиваясь, поскольку решат, что зовут кого-то другого. А на такой же крик: «Артур!» все Артуры (вряд ли их будет много даже на очень многолюдной улице) наверняка обернутся, потому что любой Артур с детства привыкает, что он один такой, а вокруг толпами снуют Саши, Сережи, Игори и Димы.. Появление поблизости второго Артура вызывает у обладателя этого имени сильное подсознательное удивление — надо же, как нас много, а я и не знал. Имя Аристарх встречается еще реже — раз этак в сто. Правда, уменьшительно-ласкательное Арик заметно расширяет круг, так как охватывает заодно Аркадиев, Арсениев и тех же самых Артуров. Что касается Алика, то это имя раздвигает круг до необъятных пределов, ибо может обозначать не только Альбертов и Алишеров, но также Алексеев, Леонидов и Александров. А это уже совсем другая категория имен.
— Можешь звать меня Аликом, — сказал Аристарх Чудновский Ларисе Бабушкиной и предложил сразу перейти на «ты». Однако Лариса робела. «Алик» выглядел лет на тридцать пять, а к людям такого возраста она с детства была приучена обращаться на «вы» и желательно по имениотчеству.
Так как своего имени-отчества «Алик» не назвал, Лариса постаралась обойтись вообще без обращений — это вполне возможно и даже не очень трудно. Фраза: «Алик, ты действительно думаешь, что я гожусь в фотомодели?» и просто «Ты действительно думаешь, что я гожусь в фотомодели?» совершенно равнозначны, и двусмысленность появляется только в том случае, если в беседе участвует несколько человек и без обращения непонятно, кому адресован вопрос. Впрочем, сходу перейти на «ты» Лариса тоже не смогла и вообще старалась поменьше говорить и побольше слушать, предпочитая не проявлять инициативу, а отвечать на вопросы. В офисе были люди, но Арик быстро увел девушку в отдельную комнату с задернутыми черными шторами. Комната эта служила одновременно студией и фотолабораторией.
— Так ты согласна сниматься без одежды? — спросил он, оставшись с Ларисой наедине.
— Вам правда это нужно? Я хочу сказать, для журнала. Или вам просто интересно, какая я голая? А может, вы хотите со мной переспать? Тогда я не согласна. У меня есть друг, а с первым встречным я не хочу…
— Спокойствие, только спокойствие, — прервал этот поток сознания Чудновский. — Во-первых, ты неправильно себя ведешь. Неспровоцированная агрессия еще никогда не приводила ни к чему хорошему. Хорошо, что тебе попался я, а не какая-нибудь акула бизнеса, которая за такие слова запросто откусила бы тебе голову и выставила за дверь. При этих словах девушка невольно усмехнулась. Видно, она представила себе акула бизнеса, которая откусывает ей голову и выставляет (что? голову? или то, что останется?) за дверь. А Чудновский тем временем продолжал.
— Отвечаю по пунктам. Я не первый встречный — я человек, который хочет дать тебе денег. Но, естественно, не просто так. Твои дополнительные условия мы обговорили по телефону, и я их принял. Так что теперь я предлагаю тебе простой обмен по принципу первобытной торговли. Ты мне свое голое тело для съемок, а я тебе — деньги и компьютер на всю ночь. Или даже на день — все равно мы еще толком работать не начали. Да кстати — спать мне есть с кем, так что это пусть тебя не беспокоит. Лариса подозрительно покосилась на диван у стены и задумалась. Потом сказала: «Ладно», — и застыла в напряженной позе, не зная, что делать дальше.
— И опять ты неправильно себя ведешь, — сказал Арик. — Когда тебе предлагают работу — а особенно вот такую работу — ты непременно должна поинтересоваться, сколько тебе будут платить. Лариса чуть было не произнесла: «А сколько мне будут платить?» — но вовремя сообразила, что тогда она будет выглядеть просто круглой дурочкой.
— Кстати, ты безработная? — спросил Чудновский, освобождая Ларису от необходимости ломать голову над продолжением беседы.
— Нет, я в больнице работаю, — сказала она. — Санитаркой.
— Ага, — произнес Арик понимающе. Недаром он был сыном учительницы. — И сколько тебе платят? Лариса сказала, сколько ей платят, и Арик спокойно кивнул. Потом достал из кармана сумму, примерно равную месячной зарплате больничной санитарки (с округлением в сторону увеличения) и сообщил.
