Сергей Зверев - Будет вам война!
– Про мусоров за такое бабло я еще круче сочиню! – хмыкнул Аркаша. – А че за поэт такой?
– Вот не помню, как его фамилия… Троцкий, кажется.
– А «лимоном» баксов твой Троцкий хоть с кем-нибудь поделился?
– Не в курсах. Это ведь давно было. Пробухал, наверное. Или на блядей спустил. Или на кокаин. А как еще можно столько бабла потратить?
– Да гонишь ты все! – презрительно оценил Аркаша. – Ха, за какие-то стишки – да целый «лимон» баксов! Столько даже лабухи с «Русского шансона» не зарабатывают!
Пилот уверенно отжал штурвал, и вертолет с натужным воем взмыл над кронами зоосада; перед наездом на «Группировку Ленинград» следовало провести тщательную рекогносцировку на местности. Ведь в Бандитском Петербурге еще оставалось несколько людей, встреча с которыми была для саяно-шушенских нежелательной.
Кроме всемогущего и загадочного лыжника, рассекающего по городу на черном «Гелендвагене», Аркаше совершенно не хотелось пересекаться с конкурирующей группировкой Шуры Долгопрудного. Этот удачливый беспредельщик, вдохновляемый харизматичным вором с красноречивым погонялом Экспонат, по-прежнему процветал. Авторитет Экспоната был непререкаем, слово его имело силу закона. И слово это, как небезосновательно предполагал Аркаша, никогда бы не прозвучало в его пользу.
Саяно-шушенский авторитет извлек из футляра бинокль и, протерев оптику, навел его вниз. Ничего подозрительного в зоосаде не наблюдалось. Правда, у вольер со страусами толпилось с десяток юношей, скорее всего, экскурсия любознательных студентов-биологов. Однако молодые ученые вряд ли могли иметь какое-то отношение к группировке Шуры Долгопрудного…
16
Огромный жирный страус, перегнув через ячеистый забор длинную шею, с интересом смотрел на странного замшелого старика с фиксами желтого металла во рту. Коронки то и дело отбрасывали в вольеру солнечные зайчики, и это заметно возбуждало птичье любопытство.
Истово почесав спину татуированной пятерней, старик обернулся к сопровождавшим его атлетам с расплющенными переносицами и поломанными ушами.
– Видите, как этот фраер пернатый на чужое рыжевье косится? – узловатый палец указал на страуса. – А мы ему щас подставу нарисуем…
Ослепительно улыбнувшись, старик направил солнечные блики прямо в глаз птицы. Подобно сорокам, страусы обожают блеск и мишуру, и зоосадовский экземпляр не был исключением. Склонив шею еще ниже, он прицелился клювом с явным намерением выклевать из ротовой щели столь понравившиеся ему коронки. Чем не преминул воспользоваться их обладатель: ловко щелкнув по маленькой страусиной голове фиолетовыми пальцами, он тотчас же отскочил в сторону.
– То-то… терпила безответный! – довольно подытожил старик. – Так вот и у нас, профессиональных уголовников: находишь жадного и глупого фраера, манишь его каким-нибудь фуфелем, а как только он купится – сразу по башке! Пошли дальше…
…Вот уже больше года Экспонат терпеливо учил пацанов из группировки Шуры Долгопрудного хорошим манерам. Будучи блатарем старой, классической школы, он подразумевал под таковыми исключительно уголовные «понятия». Однако далеко не все ученики до конца проникались философией преступного мира. Именно для таких татуированный педагог и организовывал экскурсии в зоосад, на наглядных примерах убеждая юную бандитскую поросль, что «понятия» в мире животных точно такие же, как и в мире криминала…
То и дело почесываясь и покашливая, Экспонат на подагрических ножках неспешно шел тихими аллейками зоосада. Угрюмого вида амбалы в одинаковых спортивных костюмах гуськом следовали за ним, благодарно внемля каждому слову. Все это напоминало то ли детский дом на прогулке, то ли юных натуралистов, вывезенных за город для сбора гербария. Хранитель блатных традиций останавливался у клеток, комментируя поведение их обитателей, и это вносило в картину успокоительную черту здравого смысла.
Выйдя на центральную площадь, экскурсия остановилась. По аккуратному окультуренному пруду элегантно скользили белые лебеди. Запряженный в тележку пони лениво позванивал бубенцами. Клумбу посередине украшал столб с указательными стрелками во все стороны света: «Змеи – 50 м», «Крокодилы – 100 м», «Милиция – 150 м», «Обезьяны – 20 м».
– А лебедям можно чуток грева отсыпать? – несмело спросил кто-то из братков, доставая из кармана булочку с маком.
– До «Белого Лебедя» вам еще расти и расти, так что на них потом будете батон крошить. Ментов тоже смотреть не будем, эти животные и в дикой природе встречаются, – проскрипел Экспонат и, дойдя до вольеры с обезьянами, сделал приглашающий жест. – А вот макаки – самое то. Давайте обнюхаемся с ними поближе…
Молодые гангстеры остановились и, как по команде, уставились на шумное семейство приматов, обитавших за ячеистой сеткой.
Сцена, разыгравшаяся по ту сторону забора, и впрямь была поучительна. Зрелый павиан – несомненно, глава прайда – вдумчиво сношал в алую задницу молоденького второразрядного самца. Пассивной стороне было больно и стыдно, но он терпел, чтобы не вызвать гнева стороны активной.
– Наверное, этот пассажир только что косяк запорол, вот смотрящий по хате его и опускает! – предположил Экспонат и по своему обыкновению не удержался от назидательного обобщения: – Вот уже многие тысячи лет все живое существует по «понятиям». Не нами придумано, не нам и отменять. Учитесь, пацаны!
Успешно завершив акт, павиан испустил победный клич и ловко вскарабкался на высокий столб посередине вольеры. Высокомерно взглянув на татуированного собрата по разуму, он продемонстрировал ему неприличный жест. При этом тонкие черные пальцы примата гнулись с редким изяществом и удивительной пластикой.
– Пальцовочка – а? – искренне восхитился Экспонат, и глаза его закрылись пергаментными веками, как у старого грифа-стервятника. – Даже я так не умею! У нас, в преступном мире, такая распальцовка называется «Чичи-гага, жуки-куки»! А ну-ка повтори! – воспитатель легонько подтолкнул в живот лысого слушателя в спортивном костюме пятьдесят шестого размера.
Лысый выставил руку ладонью вперед и неуклюже зашевелил волосатыми пальцами чуть толще сарделек. Попытка блатной пальцовки очень напоминала разминку первоклассников; для полного сходства не хватало трогательной хоровой речевки: «Мы писали, мы писали, наши пальчики устали!..» Однако пальцы лысого, привыкшие к пистолету, ножу и удавке, выглядели не гибче милицейской дубинки.
– Ну что ты кнокаешь? – не выдержал Экспонат. – Не кнокать надо, а веером раскидывать! Да ни один нормальный пацан не поймет, что ты хочешь сказать… Смотри!
С этими словами он с невероятной скоростью зашевелил узловатыми татуированными пальцами с прокуренными черепаховыми ногтями.
– Вот тебе и домашнее задание! Чтобы к следующему разу было как у него! – кивнул Экспонат в сторону павиана и, мягко улыбнувшись, продолжил: – Помню, в семьдесят пятом сидел со мной на Златоустовском кичмане один золотой пацанчик. Вор огромного таланта, похлеще Васи Бриллианта. Его уже тогда Батей называли. Вот у кого пальцовка была – куда там какому-нибудь Ростроповичу! «Магаданской вилкой» сукам с первого раза шнифты выкоцывал! Наверное, в большого человека вырос…
Нехотя отойдя от вольеры, Экспонат в сопровождении слушателей двинулся к выходу. Пройдя несколько метров, он неожиданно замедлился в движениях и остановился…
Навстречу ему шел тот самый виртуоз распальцовки, о котором он только что вспоминал. Правда, безжалостное время заметно изменило его внешность: теперь это был далеко не пацанчик, а пожилой суровый мужчина со следами многочисленных судимостей на лице. Судя по вежливым репликам сопровождавших его пацанов, этот человек и теперь пользовался немалым авторитетом в преступном мире.
До слуха Экспоната то и дело долетали не нуждавшиеся в переводе слова «разводка», «ушастый», «бригада», «отморозки» и прочие индикаторы классической деловой беседы. Ошибки быть не могло – это действительно был тот самый Батя…
Остановившись, Экспонат ощерил фиксы в доброжелательной улыбке.
– Мир твоему дому! – с непринужденным достоинством поздоровался он.
– Экспонат… ты? Ну, здравствуй, бродяга! – ответная фраза свидетельствовала, что и пахан узнан бывшим сокамерником.
Дружески обнявшись, друзья печально замолчали, оценивая друг друга ветеранскими взглядами однополчан, не видевшихся со дня взятия Рейхстага. Гангстеры Шуры Долгопрудного деликатно отступили, чтобы не мешать обоюдному изъявлению чувств. Четверо пацанов, сопровождавших Батю, также уважительно удалились от места встречи.
Первым нарушил молчание Экспонат.
– А помнишь, Батя, как на пятой зоне под Челябой из бензопилы «Дружба» вертолет сварганил? – прочувственно спросил он, и мутная слеза скатилась по губчатому стариковскому носу.
