Олег Маркеев - Цена посвящения: Серый Ангел
— В ше-естнадцатом ка-а-абинете. Второй этаж, — неожиданно раздалось за спиной.
— Спасибо, эскулап.
Злобин оглянулся, но в этот самый момент указывающий дороги в царстве мертвых со сладкой улыбкой закатил глаза и завалился набок. Друг, не выдержав нагрузки, опрокинулся на скамейку. Взгляда от неба, впрочем, не оторвал.
В душе Злобину хотелось, чтобы эксперт не оказался пожилым и, упаси господь, не напоминал Черномора. От специфического запаха, окраски стен и самой ауры морга воспоминания нахлынули так четко, что маленький, бодренький, пыхтящий и сопящий, как веселый паровозик, эксперт-патологоанатом Коган, любимец всех оперов Калининграда, стоял перед глазами. Сначала живой. А потом таким, каким застал его Злобин. Полусидящим на полу, бессильно свесившим руки. С восковыми веками и брусничными бусинками крови на бороде. Бывают не расследованные дела, что, как их ни хорони в архиве, будут преследовать тебя до могилы. Злобин знал: дело о смерти Черномора именно такое. И крест этот ему нести до последнего дня.
Повезло. Эксперт оказался молодым. Правда, тоже с бородкой. Но не пиратской, какая была у Черномора, а аккуратной эспаньолкой. За идеал он несомненно выбрал Чехова, не зубоскала Антошу Чехонте и не воздыхателя по вишневым садам, а земского врача со строгим взглядом сквозь пенсне.
— Слушаю вас. — Он оторвал взгляд от монитора. За секунду до этого пальцы бегали по клавиатуре с завидной легкостью.
— Злобин, УСБ Генеральной прокуратуры. — Он помахал в воздухе корочками удостоверения.
— А по имени-отчеству?
— Андрей Ильич.
— Очень приятно. — Он встал из-за стола, протянул Злобину руку. — Леонид Львович Каргопольский. «Ух ты! — восхитился Злобин. — Везет же некоторым. И что он с такой благородной внешностью и манерами здесь делает?»
— Простите за любопытство: в каком поколении врачом будете?
— В третьем, — с достоинством ответил Каргопольский. — А если считать прадеда, лучшего коновала Тамбовской губернии, то получается в четвертом.
И сам первым же улыбнулся шутке, чем моментально завоевал симпатию Злобина.
— Леонид Львович, я по делу Мещерякова. — Злобин решил уточнить, сообразив, что трупы пофамильно Каргопольский вряд ли помнит. — Парашютиста с Шереметевской улицы. За Шаповаловым из Останкинской прокуратуры числился.
— А! Вечно молодой, — кивнул Каргопольский.
— Кто, Шаповалов? — не понял Злобин.
— Нет, потерпевший.
— Очень интересно. Поясните.
Каргопольский оценивающим взглядом прощупал Злобина.
— Мертвецов, естественно, не боитесь? — Вопросительной интонации не было. — Тогда пройдемте. Это надо видеть.
На лифте они спустились в подвальный этаж. Проходя по коридору вдоль ряда каталок, на которых лежали бесформенные груды, прикрытые простынями, Каргопольский машинально поправил сползшую простыню на одной из них. Злобин успел заметить нечто, отдаленно напоминающее тело человека. Плоть, буро-синяя, рваная, отслоилась от костей практически по всей поверхности. Из заветрившихся ран страшно торчали белые острые осколки.
— Папа бил на кухне маму, — глухим голосом, не сбавляя шага, пояснил Каргопольский. — Ножкой от табурета. Часа четыре бил. На глазах у двухлетнего мальчика и его сестренки пяти лет. Привязав их к батарее. Девочка до сих пор в шоке. Молчит, как немая. А может, действительно онемела. Мальчик, слава богу, ничего не понял. — Он оглянулся на Злобина. Тот как раз зажмурился, такая волна ярости ударила в голову. — Вы осуждаете наряд, который брал этого зверя?
— Что они с ним сделали? — проглотив ком в горле, спросил Злобин.
— Ребята боялись, что убьют на месте, оттаскивали друг друга, вот ничего толком и не получилось, — нейтральным тоном продолжил Каргопольский. — Так, мелочи. Сломали два ребра. Выбили зубы. Сотрясение мозга средней тяжести.
— Сопротивление работникам милиции, — процедил Злобин.
Каргопольский оглянулся, прощупал Злобина взглядом.
— С вами можно работать, Андрей Ильич, — сказал он как поставил диагноз.
Толкнул дверь в холодильник. Пропустил Злобина вперед.
Злобин на ходу достал из кармана загодя купленную в аптеке упаковку с резиновыми перчатками.
— Ого! Приятно иметь дело с профессионалом, — поощрительно улыбнулся Каргопольский. — Любимая шутка местных — попросить молодого след ока помочь перевернуть труп. Они же, птенчики, без перчаток приезжают, как на экскурсию!
— И быстро учатся?
— С первого захода, — засмеялся Каргопольский. — Тэк-с, где он у нас?
Он сверился с бумажкой и прошел к нужному шкафу. Распахнул дверцу и наполовину выкатил носилки.
— Я его помыл, привел в относительно приличный вид. Летел же сквозь дерево, а потом на асфальте долго лежал, — пояснил он, перед тем как откинуть простыню. — Полюбуйтесь.
Злобин задержал дыхание и склонился над трупом.
Как выглядел Мещеряков, когда труповозка привезла его в морг, судить трудно, но то, что осталось благодаря стараниям Каргопольского, смотрелось, откровенно говоря, ужасно.
Злобин всегда поражался несоответствию канцелярски типовых фраз из протокола описания трупа с тем, что видишь в реальности.
Кожа уже стала мраморной, синюшного оттенка. На груди и брюшине глубоко залегали бордово-синие гематомы, многие лопнувшие, с рваными неровными краями. Лоб Мещерякова был разбит до кости, по ее поверхности под слой оставшейся кожи уходили трещинки.
— По-видимому, первый удар пришелся на грудь. Его развернуло, вниз летел уже спиной, считая ветки. Потом еще разворот — и лбом о землю. — Каргопольский провел пальцем, белым от перчатки, по гематомам. — На спине то же самое. Смотреть будем?
— Не надо. — Злобин отстранился. — Непонятно, почему вы его долгожителем назвали?
— О, чтобы оценить это чудо — надо быть анатомом! — вскинул палец Каргопольский. — Сейчас тридцатилетние мрут от инфаркта, поэтому я даже не знаю, с каким возрастом сравнить его сердце. Почки как после применения диуретиков[18]. Чистенькие, хоть сейчас вари. — Он мягко улыбнулся, явно по необходимости отдавая дань профессиональному цинизму. — То же самое печень. Идеальная! Легкие — будто всю жизнь в горах прожил. Кишечник, поджелудочная, да буквально все, как у молодого. Самое странное, что омоложение отчетливо видно даже на клеточном уровне. Если бы я анализировал материал, не видя трупа, не задумываясь поставил возраст что-то между двадцатью и тридцатью. — Он сделал паузу. — А потерпевшему, судя по паспортным данным…
— Шестьдесят пять, — закончил за него Злобин. — В таком возрасте половина с первым инсультом отлежала.
— Вот-вот. А у трупа не только мозг в идеальном состоянии, но и простата, и агрегат, к ней прилагающийся. Как эксперт говорю! Специально мазок из канала брал. — Каргопольский закивал, видя удивление Злобина. — Выработка сперматозоидов как у юнца. И к тому же за несколько часов до смерти он имел половое сношение с женщиной. Каково?
— Ну, завидовать в итоге грешно и глупо. — Злобин взглядом указал на труп, разделявший их.
— Ай, все мы умрем в конце концов! — махнул рукой Каргопольский. — Но таким дожить до смерти — это надо уметь.
— На него это похоже, — вполголоса обронил Злобин. — А причина смерти?
— Я написал: многочисленные травмы, не совместимые с жизнью. Человек ухнул на дерево с шестого этажа. Если бы не ветки, от него бы лепешка осталась. Какая еще нужна причина?
При этом он пристально смотрел на Злобина сквозь очки в тонкой оправе, явно чего-то выжидай.
— По моей инициативе дело возобновлено ввиду вновь вскрывшихся обстоятельств, — размеренно произнес Злобин. — Повторите мне то, что вы устно изложили Шаповалову, Леонид, этим вы поможете не только мне. — Злобин вдруг понял, что до пропахшей формалином тишины морга еще не докатилась весть о пропаже Шаповалова. — Возможно, это поможет обелить имя Валентина.
— Даже так?! — Брови Каргопольского взлетели над оправой очков.
— Это пока все, что я имею право сказать. Теперь послушаем вас, Леонид.
Каргопольский указал пальцем на небольшую гематому на горле трупа чуть выше кадыка.
— Видите? Сюда пришелся удар, сломавший подъязычковую кость. При падении она ломается всегда спиралевидно. А в нашем случае все осколки смотрят внутрь. Вывод?
— Фронтальный удар.
— Правильно, — кивнул Каргопольский. — Вопрос: чем нанесен? Только не ветками! — упредил он ответ Злобина. — Иначе рана была бы рваной или гематома с характерными проколами, в которых легко обнаруживались бы мелкие кусочки древесины. Как в остальных. — Он указал на раны на грудине. — А эта чистенькая и аккуратная. Нанесена твердым предметом, ограниченным по площади, выражаясь наукообразно.
