Андрей Воронин - Слепой против маньяка
Отставной капитан нашел еще один приличный окурок, раскурил его и, откинувшись на спинку дивана, принялся жадно курить. Если смотреть на него со стороны, то Чума, в этом призрачном утреннем свете, был похож на приличного человека, отдыхающего после тяжелого рабочего дня. Казалось, он вот только что вошел с улицы и, не раздеваясь, присел в угол дивана, чтобы перевести дух и немного расслабиться. Но это если не брать во внимание, что диван стоит на чердаке и, что он и его теперешний владелец выброшены из жизни, выброшены на свалку как ненужные…
* * *Григорий Синеглазов проснулся рано. Он потряс головой, прогоняя кошмарно-сладкие сновидения, в которых он видел себя хирургом, лечащим детей.
Всю ночь во сне он резал и резал теплую плоть, вскрывал тела, проводил операции. А потом во сне его благодарили за проделанную работу, жали руки, целовали в щеку. Синеглазов раскланивался, как артист.
– Хорошая ночь, хорошие сны, – пробормотал Синеглазов, вскакивая с постели и нащупывая ногами тапки.
Он включил музыку и направился в ванную. Напустил полную ванну воды, сделал пену и, сбросив пурпурный махровый халат с монограммой на нагрудном кармане, погрузился в теплую воду. Его ничуть не беспокоило, а даже наоборот, приносило неописуемое удовольствие, то, что еще на так давно в этой ванне лежали трупы, что она вся была залита кровью. Лежа в теплой воде, он воображал, что лежит в густой липкой крови. Он тер лицо, стопы ног, он наслаждался жизнью.
И даже когда зазвонил телефон – а Синеглазов слышал это отчетливо, – он не вылез из ванны, а остался лежать с полуприкрытыми глазами, находясь в состоянии блаженства. Он принимал ванну долго, почти час. Он даже взял вчерашнюю газету и просмотрел ее. Но ничего любопытного не нашел. Было несколько статей о Чечне, о валютных проститутках и о китайских браконьерах, которых расстреляли российские пограничники.
Синеглазов бросил газету на пол, а сам прикрыл глаза, и, покусывая от восторга мокрые губы, стал в подробностях вспоминать, как мучилась и стонала одна из его последних жертв.
– Я так люблю детей, – шептал Синеглазов, – так люблю… Особенно девочек, маленьких девочек, лет восьми-десяти. Они куда красивее и притягательнее женщин. Они такие нежные, такие ласковые, такие чистые. Они даже пахнут не так, как взрослые самки. От них исходит запах фиалок и чистых трусиков. Они прекрасны, как цветы…
Синеглазов вытащил пробку, и вода, с хлюпаньем, начала медленно исчезать. Синеглазов лежал на дне ванны и рассматривал свое тело в хлопьях белой пены. Затем он поднялся, встал во весь рост и принял холодный душ. Он фыркал, урчал, как большое сильное животное, разбрызгивал воду, хохотал. Он чувствовал себя прекрасно, ему хотелось маленькую девочку. Все его тело содрогалось.
Чтобы хоть как-то унять это безумное возбуждение, он набросил на себя халат, выбрался из ванной и, шлепая мокрыми босыми ногами по паркету, забежал в большую комнату, извлек из секретера папку с фотоснимками, разложил их на ковре и стал рассматривать.
– О, какие вы замечательные! Вы прелестны! Как визжала, как таращила глаза! Какой у тебя был нежный и мягкий зад!
Синеглазов рассматривал фотографии, его губы были мокрыми от слюны, щеки дергались, пальцы дрожали.
– О, мои маленькие цветочки, мои маленькие проказницы! – бормотал маньяк, бегая рядом с фотографиями, но не наступая на них.
Затем, когда возбуждение немного улеглось, Синеглазов аккуратно, одну к одной, сложил фотографии и изящным бантиком завязал тесемки папки.
– Ну все, лежите тихо, не беспокойте меня, – поворачивая ключ секретера, прошептал Синеглазов и направился в кухню.
Он решил плотно позавтракать и только после этого ехать на работу. Во время завтрака Синеглазов включил приемник, пытаясь услышать что-нибудь о пропавших детях и о разбойных нападениях маньяка. Но ничего представляющего интерес радио не передало, и Синеглазов огорчился.
– Наверное, я плохо работаю, обо мне никто не знает. А мне хочется стать известным, причем известным на весь мир. Мне хочется, чтобы меня боялись, чтобы мое имя произносили с трепетом и дрожью в голосе. И я этого добьюсь! – прихлебывая горячий кофе с молоком, шептал Синеглазов. – Обо мне еще узнают. Я своего добьюсь, я свой шанс не упущу!
Закончив завтрак, Синеглазов почистил зубы и надушился. Затем надел свежую сорочку, повязал галстук, затянул брючный ремень. От прикосновения к ремню глаза маньяка затуманились, словно в каждый капнули масла.
– На работу… на работу, черт бы ее побрал! – пробормотал Синеглазов и, надев плащ, взяв кожаную папку, вышел из квартиры.
Вскоре он оказался в офисе. Направляясь к кабинету шефа, он увидел свою подругу и подмигнул ей. Девушка опустила голову и не ответила на приветствие коллеги. Ей все еще было не по себе. Она все еще не простила Синеглазову его ночной визит, не простила того, как грубо и нагло он овладел ею на полу. Но она прекрасно понимала, что никому на Синеглазова пожаловаться не может. Ведь она сама виновата в том, что произошло.
Рабочий день складывался как нельзя лучше. И единственным огорчением для Григория Синеглазова было то, что шеф отправлял его в Питер, где необходимо было досконально проверить все документы одной из фирм.
Ехать в Питер Синеглазову не хотелось. Но когда шеф сказал, что Синеглазов едет не один, на лице Григория промелькнула улыбка.
– Поезжай, поезжай, это дело важное. И мы сможем сорвать неплохой куш, если все получится. Правда, операция рискованная, но у нас под нее есть деньги, – быстро просматривая бумаги, говорил шеф. – Ты, Гриша, работник толковый и во всяких таких делах человек просто-таки незаменимый. Получишь деньги и поезжай сегодня же вечером. А завтра позвонишь мне из Питера, расскажешь что да как. И если они вдруг откажутся от лизинга, ты должен будешь придумать, как их прижать.
– Я все понял, – кивнул Григорий и, взяв свою кожаную папку, покинул кабинет шефа.
Больше на работе ему делать было нечего. И уже к одиннадцати часам дня Синеглазов мог вернуться в свою двухкомнатную квартиру на проспекте Мира. Так оно и произошло.
Синеглазов въехал во двор, оставил машину у подъезда и, вытащив почту из ящика, стал подниматься вверх. И вдруг услышал детский смех. Он весь напрягся так, как напрягается охотничий пес, услышав свист птичьих крыльев.
Синеглазов подобрался, его пальцы сжали гладкие перила до хруста суставов.
Детский смех раздавался между пятым и четвертым этажами. Смеялись девочки.
У Синеглазова похолодело внутри, и сердце бешено забилось, казалось, оно вот-вот выскочит из груди. Он сжал зубы, по щекам заходили желваки.
– Ну же, ну же, скорее спускайтесь! – прошептал Синеглазов, запрокидывая голову.
По лестнице не спеша, распевая нехитрую песенку, смеясь, спускались две сестрички. Девочки были близнецами. Звали их Даша и Наташа. Синеглазов, еще ничего не придумав и конкретно ничего не решив, подбежал к своей двери, быстро отпер ее, распахнул и застыл на площадке.
– Здравствуйте, – в один голос сказали девочки, увидев Григория Синеглазова.
Мужчина осклабился. Девочки застыли на площадке и зашушукались. Они были похожи как две капли воды и одеты абсолютно одинаково.
«Как же их различает мать? – мелькнула в голове у Синеглазова глупая мысль. – Наверное, на теле есть какие-нибудь особые приметы…» – и Синеглазов уперся взглядом в худенькие детские коленки.
Девочкам было лет по девять. На них были одинаковые курточки, одинаковые юбки и одинаковые кроссовки.
– Пойдем, Даша, пойдем, – Наташа дернула сестренку за руку.
Но та упрямилась.
– Давай подождем маму. Она сказала, что через десять минут будет.
Синеглазов молча пожирал девочек взглядом. И тут он понял: остановиться не сможет. Его начало мутить. Он скрежетал зубами, не отводя взгляда от детей.
Он готов был броситься на них прямо сейчас и прямо здесь, на лестнице, сорвать с них одежду, изнасиловать их, а затем кромсать, резать, расчленять.
Глаза Григория налились кровью, и он почувствовал, как дрожат его руки, как нервная судорога сводит пальцы. Он посмотрел девочкам прямо в глаза, а затем поманил пальцем к себе.
Сестренки переглянулись и, наивно решив, что сосед с третьего этажа о чем-то хочет спросить, спустились к нему. Ничего не говоря, Синеглазов махнул рукой, приглашая войти в свою квартиру.
– Маму подождем, – опять сказала одна из сестренок.
– Да нет же, она придет через десять минут. И к тому же, как говорит папа, она всегда опаздывает.
Девочки переступили порог. Синеглазов дрожал от возбуждения, он чувствовал, как его плоть вся трепещет. Он чувствовал, как сгибаются пальцы, готовые впиться в хрупкие детские тела. Девочки были белокурые, с тонкими косичками.
– Как вас зовут? И кто из вас кто? – как можно ласковее улыбнулся Григорий Синеглазов, захлопывая дверь.
