Евгений Сухов - Убить Сталина
— А в театре вы, наверное, играли героев-любовников?
— Можно и так сказать, — чуть смутившись, ответил Таврин. — Я еще раз удивляюсь вашей проницательности.
— Особой проницательности здесь не требуется, — мягко улыбнулся Грейфе. — Человек с такой внешностью, как ваша, обязательно должен оказаться в театре и на сцене должен играть исключительно любовников. Знаете, ваш сценический опыт нам очень пригодится. Как правило, невозможно сразу подойти к объекту, тем более к такому объекту, нужны какие-то рекомендации. А от кого можно получить самую хорошую рекомендацию? Только от женщины, которая вас любит. Так что вам придется максимально использовать ваши природные данные. Хочу вам заметить, что террор — это не размахивание пистолетом или бомбой, это очень тонкая и опасная игра, замешанная во многом на чувствах. Для того чтобы подобраться к объекту, часто нужно понравиться женщине, которая находится с ним рядом. Возможно, даже соблазнить ее. И мы очень рассчитываем на вашу инициативу в этом направлении. — Грейфе вдруг поднял со стола небольшую коробочку. — Знаете, что здесь находится?
— Никак нет, господин оберштурмбаннфюрер.
— Здесь возбуждающие таблетки. Достаточно подмешать в вино женщине всего лишь несколько миллиграммов этого вещества, как она испытает сильнейшее половое возбуждение. К таким вещам тоже следует обращаться, совсем необязательно полагаться на свои внешние данные, они могут не сработать… Где вы сейчас остановились?
— На Потсдамштрассе, на конспиративной квартире.
— Я знаю этот район. Совсем неподалеку от этого места находится ресторан «Огни Берлина». Знаете, его посещают очень красивые женщины. Возьмите эту коробочку, — слегка подтолкнул Грейфе таблетки к Таврину. — Посмотрите, как они действуют. Считайте, что это ваше первое боевое задание на пути к вашей цели и… — он чуть помедлил, — большой славе.
Таврин сунул коробочку в карман.
— Я вам доложу о результатах, господин оберштурмбаннфюрер.
— Разумеется. Вы должны понять, что с сегодняшнего дня у вас не существует никакой личной жизни. Теперь вы всецело принадлежите рейху. Через неделю вас отправят в форлагерь под Варшаву, где вы пройдете дальнейшую подготовку. С этой минуты у вас кличка Полипов. А то, что касается устранения Сталина… Вот вам листок бумаги, карандаш, распишите, как вы все это себе представляете.
Часть II. АГЕНТ «ПРЕДПРИЯТИЯ „ЦЕППЕЛИН“
Глава 18 ОГНЕВАЯ ПОДГОТОВКА
Сигареты были слабенькие — никакого удовольствия. Даже глотку не дерут. Чего не хватало в разведшколе, так это русских папирос. То немногое, что было завезено в школу, было тотчас раскуплено и выкурено, и теперь приходилось довольствоваться немецким табаком, который не шел ни в какое сравнение с «Беломорканалом». Возможно, что немецкий табак был приготовлен по последней щадящей технологии с минимальным количеством никотина, но удовольствие от него нулевое. А потом, с чего бы немцам жалеть русские легкие?
Такая, казалось бы, пустяковая мелочь раздражала. А может, таким образом они делают им прививку к новому режиму? Если это так, то фрицы совершают большую ошибку, для русской души нет ничего более приятного, чем рвущий глотку самосад.
Разведшкола была устроена по образцу советской военной части, правда, с присущей немцам педантичностью, — ни в одной, даже самой образцовой части не увидишь столь аккуратно стриженных газонов и так тщательно выложенной брусчатки. Трудно даже поверить, что подобный порядок создавался руками русских, столь привыкших к анархизму. Ведь в каждом из них изначально заложен хаос, даже окурки они швыряли мимо урны вне зависимости от ее размеров. А попробуй не попасть в урну в немецкой школе, так тотчас будешь оштрафован. Лишиться пятидесяти марок из-за собственного разгильдяйства — весьма существенный удар по бюджету.
Курсанты разведшколы ходили по территории в советской форме, привычно отдавая друг другу честь, а у самого штаба (немцы пошли и на это) развевалось красное полотнище. Где-то в одном из корпусов, примыкавших к штабу, раздавалась задушевная «Землянка», и, похоже, слова песни никого не смущали. Поют себе русские, ну и ладно! Странно было другое, что при всей нелюбви немцев ко всему русскому русские песни им нравились. Порой некоторые из них, спешащие по двору, приостанавливаясь, не без интереса вслушиваясь в чужую речь.
На первый взгляд — обыкновенная советская часть, но вот стоило приподнять голову, как за высокими заборами просматривались смотровые вышки, на которых, зорко глядя на территорию русских, несли службу солдаты СС. Нечего было и думать о том, чтобы преодолеть четырехметровую стену, крепко опутанную колючей проволокой, — стрелять будут без предупреждения. По существу, жизнь в разведшколе мало чем отличалась от жизни обычной воинской части где-нибудь на территории Советского Союза. А деньги, что ежемесячно выдавались командованием, можно было потратить только в части, куда, кроме продуктов, привозили еще и проституток для поднятия душевного тонуса.
Однако хотелось большего.
Но командование подобную инициативу пресекало в корне. Так, например, месяц назад двое курсантов отстали от строя и, пренебрегая строжайшим запретом не вступать в контакты с местным населением, весьма неплохо провели время в соседней деревушке в обществе двух веселых солдаток.
Из разведшколы их отчислили на следующий день, предварительно прочитав перед строем приказ о нарушении воинской дисциплины. Сорвав погоны, гуляк посадили в грузовик и отправили в штрафной лагерь.
Таврин осмотрелся. У туалета, вооружившись совком и метлой, наводил порядок хохол по кличке Дрын. Учеба у него не пошла, и парня использовали на подсобной работе, но по тому, с каким вдохновением он орудовал своими нехитрыми инструментами, было понятно, что нюхать дерьмо для него куда более предпочтительно, чем сидеть за партой и постигать мудреные шпионские науки.
Следует отдать должное немцам (нация весьма рациональная) — умеешь учиться, так делай карьеру, повышай квалификацию, а если глуп, так убирай дерьмо за другими!
Докурив, Таврин швырнул окурок в мусорный бак и направился в учебный корпус.
Руководителем диверсионно-разведывательной школы был прибалтийский немец Редлих Роман Николаевич. Поговаривали, что ближайшим его другом был Альфред Розенберг, рейхсминистр по делам оккупированных восточных территорий и один из авторов теории, обосновывавшей истребление славян как низшей расы. Немецкий язык был для Редлиха таким же родным, как и русский. К своему делу он относился творчески, постоянно выдумывая какие-то проверки, чем держал в напряжении всех курсантов школы.
Интересно, что он выдумает на этот раз?
К своему удивлению, в учебном классе Таврин увидел только одного курсанта — Тараса Мартынюка, с которым у него с первых же дней пребывания в разведшколе не сложились отношения. То, что эта встреча была не случайной, он понял, когда в комнату вошел Редлих. Смерив долгим взглядом вытянувшихся курсантов, начальник школы великодушно разрешил:
— Садитесь! Кроме диверсионного дела и правильного поведения в тылу русских, вы должны уметь допрашивать. И от того, как вы будете вести свой допрос, зависит многое. И достоверность информации, и, что немаловажно, как быстро допрашиваемый сломается и начнет давать правдивые, исчерпывающие ответы. Вы меня понимаете?
— Так точно, господин оберштурмбаннфюрер!
— Итак, сейчас мы проведем занятие по тактике и стратегии допроса. Мы будем вести запись, после чего сделаем выводы. Вам все понятно?
При всей его немецкой педантичности, Редлиху следовало отдать должное — в нем было немало от русского, а потому он не цедил слова сквозь зубы при разговоре со славянами и относился к курсантам уважительно, насколько позволяла его должность.
— Понятно, господин оберштурмбаннфюрер.
— Сегодня допрос ведет Мартынюк, — посмотрел он на Тараса.
По губам Мартынюка скользнула победная улыбка.
— Рассаживайтесь.
Комната скромная, казенная обстановка. Стол стоял у окна — с тем расчетом, чтобы улавливать малейшее изменение мимики допрашиваемого. С правой стороны была установлена лампа, которую можно использовать во время допросов, — приподнял чуток колпак, и свет бьет в глаза допрашиваемого. Намеренно созданные неудобства арестанту придется преодолевать за счет внутренних ресурсов, что, в свою очередь, позволяет разбалансировать его нервную систему и эффективно вести допрос. И никуда он не денется!
Таврин сел на стул напротив стола и тотчас осознал все неудобства этого положения. Стул был небольшой, с коротенькой спинкой, и стоило только откинуться назад, как острый, обитый железом край неприятно врезался в спину. Да и стоял он немного под углом к столу, чтобы ответить на вопрос, надо было слегка поворачивать голову.
