Я все помню - Уокер Уэнди
Шарлотта Крамер позвонила мне по рекомендации доктора Марковица. Как уже говорилось выше, они с мужем хотели побыстрее прибегнуть к моей помощи. Перед тем как взяться за дело, я пригласил ее к себе в кабинет, хотя и заранее знал, что мне рано или поздно придется это сделать. Разве я мог отказаться? Я работал с Шоном, приобретал все больше опыта касательно лечения, которому подвергли дочь Крамеров, знал толк в подобных патологиях и в том, как их лечить, вел многих пациентов, ставших жертвами преступления и получивших психическую травму, прекрасно разбирался в лекарственных препаратах – думаю, что я больше, чем кто-либо, подходил для лечения такой пациентки, как Дженни. Добавлю еще один штрих к моему профессионализму в таком деле, как лечение жертв психологического шока. По правде говоря, напрямую к делу это не относится, но в юном возрасте я и сам стал жертвой нападения. Пациентам я этого не сообщаю, потому как мы не должны выходить за определенные рамки, но порой они заявляют мне что-то вроде «вам не понять, что это такое» или «я не в состоянии объяснить, что чувствую сейчас», особенно когда я говорю, что примерно представляю, о чем идет речь. Конечно же, очень немногие из нас в детстве не сталкивались с запугиванием, агрессией, а то и чем-нибудь похуже. И большинство в той или иной степени могут почувствовать себя в шкуре людей, ставших жертвой серьезных преступлений. Однако пациенты видят во мне лишь некое подобие скалы. Я не могу с ними плакать. Не могу сердиться. Не могу подавать виду, что они как-то на меня влияют. Им нужно дать свободу и возможность лупить меня кулаками в живот, не опасаясь причинить боль.
Я знаю, вы уже поняли, что я питаю к Шарлотте определенную слабость. Мне самому это стало ясно в тот момент, когда она вошла в кабинет и элегантно уселась на диван. Пожалуйста, не истолкуйте мои слова превратно. Шарлотта никогда не привлекала меня в том ключе, который для врача можно считать недостойным. Просто по тому, как прямо она держала спину, как говорила с легкой аффектацией в голосе, по ее чистой, опрятной одежде, по аккуратно заправленной в выглаженные брюки блузке, по стянутым в тугой пучок волосам и даже по словам, которые она выбирала, я понял, что история Шарлотты Крамер будет богатой. Да, она будет непростой, но я в любом случае вытащу ее на свет божий, эта женщина сама мне все расскажет, хотя размах ее эмоциональных травм и мастерство, которое потребуется от меня, чтобы до них добраться, станут вызовом, приняв который, я получу глубокое профессиональное удовлетворение. Я без всяких колебаний могу признаться в этом кому угодно. Здесь меня вполне можно сравнить с адвокатом, выигравшим сложный судебный процесс, или со строителем, восстановившим дом после пожара или наводнения, разницы никакой. Можно ли в подобной ситуации говорить о сострадании к клиенту? Конечно. Но с какой бы проблемой тот ни столкнулся, – правовой, психологической или же строительной, профессионала, взявшегося ее решить, нельзя винить в том, что он испытывает удовлетворение от хорошо проделанной работы. Именно поэтому каждый из нас и занимается своим делом, не так ли?
Когда Шарлотта впервые пришла ко мне, мы проговорили с ней около часа. За это время она настолько прониклась ко мне доверием, что согласилась лечить у меня дочь. Позже я воспользовался ее расположением ко мне для того, чтобы добраться до ее собственного шкафа со скелетами. Я подобные вещи чувствую. Это жизненно важно и подобную способность со временем приобретает любой компетентный специалист. Для этого необходимо строго соблюдать рамки, проявлять сострадание и сохранять нужную дистанцию, не пытаясь ни сократить ее, ни увеличить. Ни один мускул не дрогнул на моем лице, когда она рассказывала мне об изнасиловании дочери и ее лечении, о последующем трудном годе и попытке самоубийства, хотя мысли в голове кружили в бешеном хороводе по описанным выше причинам. Раньше Дженни Крамер была для меня нерешенным пазлом, все фрагменты которого я теперь получил.
На следующий день я встретился с ними в больнице – с Шарлоттой, Томом и Дженни. Лукас пришел ко мне в кабинет некоторое время спустя. Не скажу, что мне довелось уделять ему много внимания во всей этой истории, но я действительно говорил с ним, а также консультировал Шарлотту и Тома по поводу того, как они должны выстраивать отношения с ним во время постигшего их кризиса. На изучение побочного воздействия, которое события подобного рода могут оказать на братьев или сестер жертвы, понадобилось бы слишком много времени. Когда ты чувствуешь себя брошенным, когда кажется, что тебя никто не любит, когда тебе отказывают в положительных эмоциях, это отравляет жизнь не хуже жестокого обращения. Я убедился, что Лукас всего этого избежал. Дженни перевели в психиатрическое отделение – перед выпиской за ней в течение двух суток нужно было понаблюдать.
Когда мы встретились, я по глазам девушки понял, что она меня узнала и в подтверждение даже слегка улыбнулась.
Я видела вас в городе.
Она произнесла эти слова, и я вдруг осознал, что впервые слышу ее голос. Совсем не такой, как я предполагал. Мои слова могут прозвучать странно, но мы все грешим тем, что, не зная людей, с которыми встречаемся, автоматически приписываем им те или иные качества, основываясь на предрассудках или приобретенном ранее жизненном опыте. Мне казалось, что голос Дженни должен быть высоким, может даже детским. Но это было не так. Он оказался глубоким и даже чуть хрипловатым, такими голосами поют средних лет исполнители блюза. Подобное встречается сплошь и рядом. Подумайте – в жизни вы наверняка хотя бы пару раз сталкивались с людьми с таким тембром голоса.
На Дженни был больничный халат, завязанный сзади, и платье, которое родители принесли ей из дома. Поясок, по вполне понятным причинам, отсутствовал, поэтому оно свободно свисало по обе стороны кресла-каталки. Из рукавов, бросаясь в глаза, виднелись белые повязки.
Том бросился мне навстречу, остановился, схватил меня за руку и стал трясти с такой силой, будто собирался вытряхнуть из моих конечностей снадобье для лечения дочери.
Мы так рады, что нашли вас.
Том говорил искренне. Мы сели, и они уставились на меня, ожидая, что мои уста исторгнут какие-то волшебные слова.
– Буду счастлив помочь вам, если, конечно, смогу, – сказал я. – Но сначала, Дженни, позволь задать тебе один очень важный вопрос.
Девушка кивнула. Том посмотрел на Шарлотту, та ответила ему взглядом, в котором явственно сквозило ободрение. Они оба кивнули в знак согласия, и я продолжил:
– Дженни. Ты хочешь вспомнить, что с тобой случилось той ночью в чаще?
Никогда не забуду выражения, которое ее лицо приняло в тот момент. Ощущение было такое, что я проник в главную тайну Вселенной и познал истину о Боге. Когда я произнес эти слова, девушка поняла, что подспудно мучило ее все это время, но теперь стало ясно как день. Ее лицо выражало облегчение и столь искреннюю признательность, что более глубокого удовлетворения я не испытал за всю свою дальнейшую карьеру.
Дженни кивнула, сдерживая слезы, но они все равно брызнули из ее глаз.
Да, – ответила она.
Отец прижал ее к себе, мать взяла за руки, а девушка все повторяла и повторяла:
Да, да, да…
Глава десятая
Полагаю, сейчас самое время вернуться к синей «Хонде Сивик» и к тому, как ее вновь обнаружили в Фейрвью. Если вы помните, эту машину соседский мальчонка видел в тот самый вечер, когда произошло изнасилование. Он говорил, что автомобиль стоял на обочине дороги со стороны леса. Ему показалось, что на ней были нью-йоркские номера. На этом все. Он не смог сообщить ни год выпуска модели, ни других сведений, способных помочь найти автомобиль.
В чем я не могу отказать детективу Парсонсу, так это в том, что он виртуозно присваивает чужие заслуги. Одной из них как раз стала синяя «Хонда Сивик». С технической точки зрения о чрезвычайной важности этого автомобиля для расследования в городе узнали действительно благодаря Парсонсу. Об этом каждую неделю напоминала местная газета. У каждого ресторана, кафе и косметического салона красовались полицейские ориентировки. Парсонс напоминал об этом на каждой планерке. Я изначально соболезновал любому, кто осмелился бы появиться в окрестностях городка на синем седане. В течение года стражам правопорядка поступило две дюжины заявлений, но все они оказались пустышками. Патрульных снимали с привычных маршрутов, заставляя объезжать парковки у аптек, проверять очереди автомобилей у моек и обращать внимание на машины, стоявшие у домов. И они находили – то синий «Шевроле», то «Сатурн», то «Хендэ». Но не «Хонду Сивик».
