Клятва - Александр Викторович Волков
— Что за фанатики?
Мародер молчал.
— Ну, как знаешь, — вздохнул перевозчик, вогнав лезвие ему в глаз.
Со стула свалилось бездыханное тело, пустив по полу кровавое пятно.
Даня рефлекторно ощупал левый глаз, скрытый под повязкой.
За окном все сильней барабанил дождь. Выл ветер, унося мелкий дворовый мусор то туда, то сюда. Последние лучи солнца скрыли массивные, пугающе черные тучи. Приближалась гроза. Поток ветра, что внезапно ворвался внутрь, открыл окно, пошуршал по куче трупов, проскрипел гнилыми шкафчиками, а после — незаметно растворился. Блеснуло несколько вспышек, ударивших в крыши небольших домов. А потом ещё. И ещё. Гром гулом прошелся по округе, заставив оставшиеся стекла противно задрожать. Как быстро меняется погода.
— Тащи этого.
— Егерь, может хватит? Они тебе и так все сказали, зачем тебе он? — вопрошал Даня, схватившись за обмякшее тело бандита.
Кавказец вздохнул. Переступив через свежих трупов, он встал напротив пацана.
— Я его не убью, — невозмутимо ответил Егерь, — Мне просто нужно ещё кое-что разузнать.
Даня, недоверчиво, кивнул и вернулся к костру. Он дрожал, почти падал, пытаясь не думать о происходящем. В голове царил сущий кошмар: слишком много смертей он увидел за последние дни. Привыкнув к относительно спокойной жизни в пункте, теперь он не мог прийти в себя. Неужели, все в этом гнилом мире решается только так? И если так, то был ли другой мир, когда люди не хотели сожрать друг друга? Все эти вопросы давно мучали юношу, не позволяя сомкнуть глаз, не позволяя забыться. Он посмотрел на руки и сморщился. Было противно смотреть на себя таким: получеловеком-полузверем.
«Это не мои руки… Это не я, а какая-то тварь, — повторял себе Даня. — Животное… Почему… Почему?» — от ненависти он сжал кулаки. По ладоням потекла алая кровь. Парень огляделся вокруг: за окном льет дождь, сопровождаемый грохотом грома и вспышками грозы, Егерь в ярости избивает несчастного мародера, а слева на него взирают десятки мертвых, словно зазывая к себе. Парня передернуло. Оставалось только смотреть в костер, языки пламени которого то вспыхивали, то тут же гасли. Возле бочки было тепло и уютно. Не хотелось смотреть куда-то еще. Только мирно потрескивающий костер был его другом.
К ногам прижался Зевс.
Раздался выстрел.
— Нет больше никого! Нет, клянусь! — орал бандит, схватившись за локоть, откуда бурлила кровь. — Эти шизики половину наших перебили! А-а-а-а…
— Скажи мне вот что: как такая кучка сопляков смогла перебить этот лагерь?
— Так их тоже! Их тоже, как нас!
— Вот как, — кавказец зло хрустнул пальцами, — значит, Ром решил расшириться, но эти сектанты его откинули. А потом и вас… Загрызть друг друга решили?
Кавказец сдавил врагу горло.
— Не надо… Не убивай… — хрипел мародер, нелепо раскинув руки с перерезанными сухожилиями.
Подержав пленного еще с десяток секунд он разжал руки.
Мародер плюхнулся на пол и отрывисто глотал воздух.
— И куда ты теперь в таком состоянии? — спросил он у пленного. — Руки я тебе обездвижил, ноги прострелил. Как ты дальше? Поползешь?
— Умоляю, не надо… Ради бога… Прости… — всхлипывал бандит.
— Ты ведь знаешь правила, — холодно отвечал Егерь. — Либо ты…
Прогремел выстрел.
— Либо тебя.
Костер обжигал руки, запекая свежую кровь. За окном бушевал ливень, а здесь — среди вороха трупов и луж крови было тепло. Но Даня не смотрел вокруг — языки пламени ласкающие доски, заворожили его. Сознание растворилось в бесконечной суете. Теперь, кроме его и костра не было ничего. Все проблемы, вся боль, страдания и невзгоды ушли вместе с сизым дымом, что проникал сквозь большие щели и дырки в потолке.
Егерь, обогрев руки, повернулся. Только сейчас кавказец оценил весь ужас произошедшего: все те, кого он знал не один год, с кем делил пищу и кров, сейчас лежали здесь. Эти бледные, давно остекленевшие глаза были полны мертвого безразличия. Он подошел ближе. Тела его знакомых свалили в кучу, как мусор. В этой куче был и старик-механик Ус, выделявшийся своей огромной, седой бородой, и Буль — пузатый и забавный мужичок, что лучше всех готовил еду. Его похлебка не была той приторной дрянью из консерв всегда напоминала кавказцу о прошлом. Сейчас бедолага сидел в углу, опустив голову. На груди красовалось огромное кровавое пятно. В куче тел Егерь отыскал и Тополя — бандиты, видимо, выловили беднягу живым и издевались как хотели. Егерь скупо выругался. Долго кавказец не мог отыскать тело старого друга. Он переворошил эту свалку трупов, но так и не нашел Рома.
— Не мог же ты как все, — бормотал Егерь. — Наверняка ушел. Выжил, как всегда.
Выдохнув, кавказец подошел к окну. Ветер все еще лениво поигрывал с оконной рамой, качая створку из стороны в сторону. Отвратительный звук.
Одним мощным движением, Егерь вырвал хлипкую конструкцию. Задребезжали осколки стекла.
Снова хотелось курить. На часах было чуть поздней полудня, а на улице, казалось, что уже ночь. Били молнии, озаряя вспышками округу, зло ворчал гром. Дождь залил будто из ведра. Егерь выглянул из окна.
Серые, блеклые и совершенно пустые, понурые дома, сгоревшие деревья, надломленные остатки цивилизации, — всё, что осталось от былого мира. А внизу, прямо под окном, ютились бандитские машины.
«Застали врасплох…» — подумал кавказец, выпуская обильное облако дыма.
Он оглянулся. Блеск костра освещал погибших сегодня. Друзья и враги — все мертвы. Костлявой старухе не было разницы кого забирать — все перед ней равны.
Глава X. Скорбь
Тихо трещал костер. В маленькой, почти обвалившейся комнатке было по-своему уютно. Не было ни луж вязкой крови, ни десятков сваленных друг на друга тел, что своими остекленевшими глазами, впивались прямо в душу.
Даня расположился в углу, прямо на матрасе из-под развалившейся кровати. Рядом лежала записная книжка безумца. Парень решил почитать следующие записи, но чувства, забившие голову, не позволяли это сделать. Внутри бурлили чувства: ненависть, гнев, безмерная обида и жажда мести, — всё слилось в единое, пожирающее чувство. Его потряхивало. Он всем сердцем хотел вычеркнуть последние дни из своей жизни. Столько боли и страданий обрушилось на него с приходом Егеря. Раньше, когда пацан был совсем маленьким, он часто видел, как Егерь и Хриплый подолгу о чем-то общались: спорили и обсуждали нечто важное. Сколько Даня себя помнил, все время их диалог пронизывала одна, объединяющая тема и мысль. Но, как назло, эти важные слова стерлись из его памяти.
За последнее время,
