Михаил Нестеров - Жмурки с маньяком
Бежевый «жигуленок» Хейфеца тихо тронулся вслед за журналистом.
– На парне лица нет, – лениво проговорил Леонид Краснов, расположившись на заднем сиденье. – Как ты думаешь, Карл, что с ним?
– Вчера он жаловался мне на желудочную инфекцию, – ответил Хейфец.
– Знаешь, я ему не завидую.
Карл улыбнулся.
– Я тоже.
С избитым до неузнаваемости лицом Вадим Барышников едва добрался до спальни. Его били в ванной, заткнув рот грязными носками. Опухший прикушенный язык натыкался на острые края сломанных передних зубов.
Они могли и не бить его, Вадим и так подумывал прекратить связь с Губенко – работа на двух хозяев никогда к добру не приводит. Просто он многозначительно и неосторожно улыбнулся на предложение Развеева отказаться от встречи с Губенко по-хорошему.
Эта пара – Развеев – Ложкин – никогда не нравилась ему, с такими так же плохо иметь дело, как с братвой: недовес, хотя стараешься положить в пакет больше положенного, – получи по морде; не дашь в долг – угрозы; якобы плохое качество героина – тут уж точно без помощи травматолога не обойдешься.
С другой стороны, наркотик под глюкозу – вещь хорошая. Но непонятно его происхождение, а сомнения часто внушают недоверие. Вадим мог окончательно склониться на сторону Губенко, однако по сравнению с новым препаратом героин был более чем стабильным наркотиком, постоянно в цене, на него спрос не падает. Денежные клиенты, оберегая вены от проколов, нюхают его, но для рядового наркомана это непозволительная трата денег – по вене и лучше, и экономнее.
Вадим повалился на кровать. Голова разламывалась. Обезболивающего у него – на месяц хватит. Хорошо еще, подумал он, что один дома был, без подруги. Этот Ложкин – тварь, ненормальный, садист. Бьет в одно и то же место, уже кость под глазом трещит… Сволочь!
И пожаловаться некому. В милицию? Ха-ха! Братве? До конца жизни будешь работать на них. Хозяину? Тому проблемы не нужны, «ходоков» из дерьма вытаскивать – сам обмараешься.
Вадим встал и принес на кровать телефон. Набрал номер подруги.
– Катя? Срочно приезжай.
– Кто это?
– Кто-кто – я, Вадим.
– Вадим?.. Что у тебя с голосом? Ты шепелявишь.
– Да все зубы повыбивали! Чуть не убили…
– Шутишь?
– Ну какие шутки, Кать! Приезжай, хоть дозу мне сваришь. Сам я не могу.
Вадим положил трубку. В двери платяного шкафа – зеркало, но он боялся смотреть на себя.
«Ладно, твари, вы найдете на свою задницу приключений. Вам все боком вылезет».
Глава 12
С биологом Яном Гудманом, выпускником Корнельского университета, Павел познакомился в 1987 году, и с тех пор они на короткой ноге. В 1993 году дирекция университета отвела биологу под кабинет небольшую комнату под техническим этажом здания, и Ян очень гордился этим. Он купил электрическую кофеварку, тостер и целыми днями не выходил из своего кабинета.
– Что я знаю об исследованиях терминальных состояний? – переспросил биолог Мельника, разливая кофе по чашкам. – А разве ты сам ничего не слышал об этом?
– Лично я не писал на эту тему, но читать приходилось, – ответил Мельник. – Считай, что я ничего не знаю.
– Ну что ж, попробую притвориться.
Гудман разговаривал по-русски хорошо, но акцент 39-летнего биолога всегда забавлял Павла. Вот и сейчас он невольно улыбался, слушая, как бывший американец вместо «старик» как-то по-детски трогательно произносит «счарик». Ян эмигрировал из США в первые перестроечные годы. В разговорах с газетчиком он никогда не затрагивал тему эмиграции. Однако Мельник, как журналист, во время первой встречи просто обязан был задать этот вопрос, и Ян, как всегда полушутливо, ответил, что «специально поменял полярность, ибо захотел на месте изучить биологию советского человека, влезть в его пресловутую «медвежью» шкуру».
Ян распрямил сутулую спину и длинными суетливыми руками добавил кипятка в свою чашку. Глаза у Яна всегда спокойные, даже неподвижные. В то время, когда он начал изучать русский язык, у него появилась привычка переспрашивать.
– Значит, ты ничего не знаешь об исследованиях терминальных состояний, – повторился он. – Для начала скажу, что терминальное состояние – это, в общем-то, процесс умирания, от преагонии до клинической смерти. Теперь что касается самих исследований. Это здоровенная проблема, старик. Чтобы тебе было понятней, рисую образ. Представь себе осьминога или кальмара.
– Мелкого, крупного? – спросил Мельник, принимая на первых порах полушутливый тон.
– Любого.
– Представил. И очень четко вижу перед собой его щупальца.
– О'кей. Обрати внимание на его тело, это как раз то, что тебя интересует. А сейчас мы по очереди пожмем ему щупальца. В основном специфика исследований заключается в умерщвлении животных. Причем, заметь, в насильственном умерщвлении.
– Насколько я знаю, добровольного умерщвления не бывает, – холодно заметил Мельник. – Тем паче когда речь идет о подопытных животных. Еще никто не додумался спросить у бедняг, хотят они смерти или нет.
– Короче, старик, чтобы ты не приставал, – это убийство. И всегда самым жестоким и изощренным способом. Берут собаку или кошку, сдавливают ее голову под прессом. В момент смерти животное выделяет некую энергию. Пару-тройку лет назад уловить эту энергию могли либо экстрасенсы, либо парапсихологи, что, на мой взгляд, почти одно и то же. В общем, те люди, которые способны видеть ауру над живым существом. И опять же – из последних не все. Кто-то из них видел, как за несколько секунд до смерти у животного пропадала аура – и все. Кто-то видел и исчезновение ауры, и момент выделения энергии. А несколько парапсихологов выявили и то, что животные чувствовали смерть, и предшествовало этому мощное колебание в среде – допустим, в той же лаборатории. Колебание походило на пронзительный крик о нападении, грозящей опасности, неминуемой смерти.
– Вопрос на опережение: удалось создать оборудование, способное улавливать и измерять эти сигналы?
– Да. Вот тебе короткий пример. Перед смертью животное окружают датчиками прибора, сконструированного доктором Старром, неврологом из Калифорнийского университета в Ирвине. Прибор работает по принципу электроэнцефалограммы, только в тысячу раз чувствительней. В другой комнате та же особь, например, кошка, опутанная проводами датчиков, но угрозы ее жизни нет. Биотоки мозга последней кошки функционируют в нормальном ритме. А кошке, приговоренной к смерти, дают ясно понять, что сейчас она умрет, и делают это для ее восприятия визуально: медленно подносят к ее глазам щипцы для удушения или другое орудие убийства. И тут происходит любопытная вещь: у обеих кошек альфа-ритм резко подскакивает до нескольких десятков герц и полностью совпадает. Понимаешь? Полностью: мозг, сердце, нервы – самописцы фиксируют полное совпадение.
– Ты пару раз сказал «животные», один раз назвал собаку, но в основном отдаешь предпочтение кошкам. Это не случайно?
– Ты очень опасный собеседник, старик. – Ян строго приподнял бровь. – Конечно, не случайно. Из животных – назову обезьян, собак, кроликов, овец, свиней – у кошек самые высокие показатели. На втором месте собака. Но у этих двух видов не только самые высокие показатели: стрелки приборов беспристрастно фиксировали различную мощность излучения в зависимости от принятой ими смерти. Поясню. Кошку убивают ударом палки по голове – показатель один. Ее сжигают в муфельной печи – выброс излучения становится более интенсивным, мощным. Поначалу этому факту не придали особого значения, но после ряда экспериментов обнаружилась закономерность. Убили сотни кошек первым способом, сравнили результаты: цифры говорили сами за себя, точность до третьего знака. И столько же другим способом: цифры отличные, но точность опять-таки до третьего знака.
– А у других животных? – поинтересовался Мельник.
– У других подопытных видов закономерности не наблюдалось: разброс в десятых и даже в целых числах.
– Замеры производились прибором Старра?
– Да ты что, старик?! – воскликнул Ян. – ЭЭГ Старра – это уже анахронизм. В том виде, конечно, когда ставились первые опыты. Исследователи уже давно пользуются прибором биофизика Коулмана. С моей стороны это был простой пример. С чего-то надо было начинать, вот и воспользовались опытом Томаса Дуэйна и его тезки Верендта из Джеференовского медицинского колледжа в Филадельфии. Оба доктора бились над проблемой ритмики мозга близнецов. Если тебя интересуют подробности, прочти статью Дуэйна в журнале «Сайенс». Не помню, правда, за какой год журнал.
– Близнецов тоже сжигали в муфельной печи? – спросил Мельник.
– Просто кто-то умный из «терминалов» выявил любопытную аналогию между близнецами-людьми и группой животных близкого родства. И у тех и у других обнаружилось удивительное предрасположение к телепатии из-за большого сходства их центральной нервной системы и головного мозга. Причем синхронизация ритмов происходит естественно, на подсознательном уровне. Тебе, Паша, как никому другому должно быть известно об этом.
