Михаил Нестеров - Тайная тюрьма
Он оказался прав. В блоке номер 3 со щадящим режимом (это такой же современный корпус, разделенный на две части) камеры были рассчитаны на десять человек. В блоке номер 2 содержались узники, давшие согласие на сотрудничество, и носили они оранжевую робу.
В том, что отдельных кабинетов для следователей в «Матрице» не существует, Абрамов отчасти убедился сегодня. Двое охранников надели на него наручники и вывели в коридор, заканчивающийся закутком. За откидным столом капитана поджидал человек, о котором русский разведчик думал последние часы.
Рэй Бриджес кивнул конвоирам. С одной руки Абрамова сняли наручник и пристегнули к скобе, торчащей из бетонной стены. Не дожидаясь приглашения, капитан опустился на жесткий стул.
— Дайте мне сигарету, — потребовал он. — Ровно месяц охранники молчат в ответ на мои просьбы принести курево. Арестантам-мусульманам здесь разрешено отправлять свои религиозные обряды. У меня свой обряд — минимум десять раз в день моей верой мне предписано выкуривать сигарету.
Бриджес вынул из кармана брюк мятую пачку «Кэмел» без фильтра и бросил ее на стол. Капитан вытряхнул сигареты и демонстративно долго выбирал ту, единственную и желанную. Сунув сигарету в рот, он выжидающе округлил глаза.
— Ждете, когда я вывалю на стол упаковку зажигалок? — спросил Бриджес. Похоже, он насмешил сам себя. Он широко улыбнулся и щелкнул зажигалкой.
Абрамов прикурил и глубоко затянулся.
— Кайф... — У него тут же закружилась голова, а кончики пальцев пронзили сотни иголок. — Когда я выйду отсюда, первым делом...
— Строите воздушные замки, Алекс? — перебил его Бриджес.
— Просто мечтаю. На ваш вопрос отвечу так: если хочешь рассмешить бога, расскажи ему о своих планах. Знаете, Рэй, о чем я думал последнее время?
— Нет. Расскажите.
— О детях.
— У вас много детей? Двое? — попробовал угадать Бриджес.
— Я думал о детях вообще. Послушайте меня, — Абрамов легко взял инициативу в свои руки, показывая этому американцу, что значит «оклемавшийся» разведчик. — Вы замечали, что маленькие дети часто выдумывают себе собеседника, придумывают друга? Играют, разговаривают с ним. Иногда сердятся, ругаются, бросаются кубиками, забирают назад подаренную игрушку. Кто же он, этот невидимый друг детей? Не странно ли, что маленькие несмышленыши, едва научившиеся ходить, имеют такое богатое воображение, которое недоступно взрослому человеку? Я думаю, что дети играют и разговаривают с ангелом. Почему он, когда дети вырастают, больше не появляется? Ангел уходит, потому что его миссия выполнена. Он поведал маленькому человеку его судьбу, предрек его жизненный путь. И человек не в силах свернуть с этого пути. Как бы он ни хитрил, ни изворачивался, от судьбы ему не уйти. Он переживает моменты дежа вю. Ему кажется, он однажды испытал до боли знакомые чувства. До слез в глазах он силится вспомнить что-то очень важное. Но, увы, человеческая память устроена таким образом, что детские воспоминания являются нам в виде сполохов ранее прожитого. Коротких, как снимки.
Абрамов глубоко затянулся табачным дымом и продолжил:
— Только ребенок и ангел понимают друг друга. Когда маленького человечка устраивает поворот судьбы, лежащий в будущем, он веселится. Когда нет — он сердится на своего «вымышленного» друга. Иногда дети, запоминая свою судьбу, могут предсказать будущее другого человека. Может быть, это ангел сболтнул лишнего?.. Так что, если ты хочешь рассмешить бога...
Он не сводил глаз с Бриджеса. Он видел его хмурое лицо. Его глаза темнели всякий раз при упоминании капитаном ангела. Абрамов словно прочитал его мысли.
— Приписываете его функции себе? Не тужьтесь понапрасну, Рэй. Вас только называют Ангелом. Вам больше подходит другое прозвище. Так чей вы резидент, мистер Бриджес?
Рэй ожидал чего угодно, только не такого оборота событий, которое впору было назвать крепким ударом. Теперь и у него в голове зашумело. Как нельзя кстати он помянул нечистого. Невероятно, что арестованный русский разведчик знает его. Откуда? В тему или нет, он вспомнил события недельной давности.
* * *«...Вместо травмированного Махмуда на поле выходит игрок под номером десять — Шейх Аллум». Бриджес оглянулся, словно кто-то мог подслушать его мысли. Он не забывал инструкции — к заключенным, давшим согласие на сотрудничество с ЦРУ, нужно проявлять терпимость, в обращении с ними исключать пренебрежительный тон. В общем и целом сохранять нейтралитет, конспектировал Бриджес, воспитанный на чем угодно, только не на толерантности.
Кроме Бриджеса и заключенного под номером 10-1343, в этом помещении камерного типа находился начальник военной базы майор Веллер. Крис Веллер и бывший сержант морской пехоты сдружились за полгода. Майор никогда не затрагивал тему прошлого Бриджеса. Может быть, потому, что на этой военной базе сам он проторчал почти полтора года и последние недели готовил себя к тому, чтобы забыть этот солидный отрезок времени. Крис не мог вычеркнуть его из жизни, но надеялся, что, по крайней мере, его будущее не будет омрачено тягостными воспоминаниями о тюрьме. Он не хотел, чтобы память однажды вернула его в этот день, в этот каменный мешок-отстойник, где по праву находился лишь один человек.
— Не заставляй меня нервничать, — Веллер в упор посмотрел на Шейха Аллума. Руководитель международных операций «Аль-Кайды» стоял перед ним в оранжевой смирительной рубашке. Ее длинные рукава были перехлестнуты за спиной и завязаны на груди террориста.
— Когда-то и я был в твоей шкуре, — вступил в разговор Бриджес. — Будешь себя хорошо вести, скоро займешь мое место. А пока что вползай на свое! — Рэй пнул в край багажной тележки с широкой подножкой. Приспособленная для перевозок габаритных грузов, она вполне подходила для транспортировки «спутанных» заключенных.
Когда Шейх стал на подножку и развернулся на ней, Бриджес рассмеялся. Сама конструкция тележки, находившейся в горизонтальном положении, походила на уменьшенную копию пусковой установки для шаттлов, а террорист — на космический челнок. «Просто челнок», — Рэй сделал поправку на багажные функции еще и потому, что заключенных в американских тюрьмах чаще всего называли «посылками».
В «Матрице» он впервые увидел маски для особо опасных преступников. Раньше он видел их лишь на экране телевизора. Энтони Хопкинс в роли Ганнибала Лектера выглядел в ней зловеще. Она подчеркивала безумность его глаз. А они источали так много, что мурашки ползли по телу. Страшный набор: безумство и ум, злоба и душевность, печаль и буйная радость, холод и теплота. Лишь хитрость и неустрашимость избежали смешения, доставая зрителя до глубин души и поднимая на голове волосы. Жуткое зрелище.
Такая же маска скрывала лицо Шейха. Он страшился смерти, но жить в принципе не хотел. Этот лагерь стал для него настоящим чистилищем. Его заточили в волшебную лампу и дали все, что к ней полагается: маску и тележку. Вещи совсем необязательные. Они лишь подчеркивали его положение узника. И раба. Рэй Бриджес мог говорить об этом с полным основанием. Не пройдет и суток, как Шейха выпустят из лампы. А потом он, исполнив приказания повелителя, снова займет свое место.
Крис Веллер посторонился, пропуская в камеру агентов ЦРУ, прибывших на базу сегодня утром, и стал рядом с Бриджесом. Они равнодушно смотрели на Шейха, которого цэрэушники воловьими ремнями пристегивали к тележке.
— О чем задумался? — спросил Веллер.
Бриджес ответил сразу:
— Немного пожалел о том, что не смогу полететь вместе с оперативной группой в Пакистан. Я стал невыездным. Надолго занял промежуточную полупозицию.
Майор громко рассмеялся:
— Ты увяз в «Матрице», Нео!
— Я постараюсь это запомнить. — Рэй принял шутку с улыбкой на лице.
Многие заключенные в «Матрице» на себе почувствовали влияние «белого резидента дьявола». Лишь в лагере его прозвище полностью оправдало себя. Однажды он сказал Крису Веллеру: «Я продал душу Лэнгли и избавиться от влияния этого американского Люцифера уже не могу». У него было имя, свое лицо, тогда как рядовые агенты разведки были безымянными и безликими. Он затмевал их своим авторитетом, когда занимал их место в камере для пыток. Он слышал их голоса, обращенные к очередному арестанту: «Он-то точно развяжет тебе язык». Им было что терять, ему — нет.
В «Матрице», неотделимой от военной базы, была собственная система передвижения по должностям. Такой порядок устраивал как служащих, так и руководство. Последние называли такую систему ротацией и были довольны тем, что никто не проявлял недовольства. Другой порядок был неприменим к этому секретному объекту; определения «смена кадров», «текучка» и прочие выглядели абсурдно. Лишь постоянный контингент и ротация внутри его могли работать эффективно и в режиме строгой секретности.
