Лэрри Бонд - Котел
Сержант дал ему пробежать с десяток шагов, прежде чем выстрелить.
Три обжигающих удара в спину повалили Чуйкова лицом в грязь. Пальцы его тонули в грязи, пока он тщетно пытался подняться на ноги. Он все еще пытался встать, когда последний выстрел погрузил его в темноту.
* * *14 ОКТЯБРЯ, ЯРОСЛАВЛЬ
В ста пятидесяти километрах от Москвы великая русская река Волга медленно текла мимо куполов церквей и печных труб Ярославля. Течение несло к югу куски грязного, как и вода, льда – явный признак того, что зима пришла в этом году намного раньше обычного времени. Гололед и неожиданные сильные снегопады уже сделали движение по шоссе от Москвы к Ярославлю весьма рискованным и непредсказуемым.
В городе можно было увидеть и другие признаки беды.
Вереницы усталых женщин и детей с пустыми сумками для покупок тянулись вдоль пустых полок продовольственных магазинов, а хвост очереди стоял снаружи, на главной площади города. Мрачного вида продавщицы в белых халатах и косынках за деревянным прилавком развешивали в крохотные пакеты рацион сухого молока и выдавали крошечные коробочки плавленого сыра.
Усталые лица стоящих в начале очереди сделались еще напряженнее, когда из помещения за прилавком появился обеспокоенный подсобный рабочий и стал шепотом совещаться о чем-то с дородным бородатым директором магазина. Чтобы почти дойти до прилавка, люди двигались в течение нескольких часов. Поставки даже самых необходимых продуктов становились все нерегулярнее, особенно после того, как непривычно ранняя зима сковала льдом реку.
– Послушайте, пожалуйста! – Директор замахал руками, стараясь привлечь внимание. – Я вынужден сделать очень неприятное объявление. В связи с неожиданно высоким спросом израсходованы даже наши неприкосновенные запасы. И поэтому я должен закрыть магазин до тех пор, пока прибудут новые товары... Возможно, до завтра.
Из толпы послышались приглушенные проклятия. Маленькие дети, испуганные злостью, вспыхнувшей в глазах родителей, начали плакать.
Один из стоящих поближе к прилавку мужчин, здоровенный сталевар, вышел из очереди и в упор взглянул на директора.
– Хватит нести всю эту чушь про "неприкосновенные запасы". У вас же есть еще молоко и сыр за прилавком. Так давайте, продавайте!
– Я рад был бы вам угодить. Честное слово. – Толстые пальцы директора нервно затеребили бороду. – Но правила требуют, чтобы я оставил...
– К черту правила! – послышалось из хвоста очереди. – Эти подонки хотят оставить сыр и молоко себе.
Толпа заволновалась, явно соглашаясь с кричавшим. Люди начали толкаться, пытаясь подобраться к прилавку. С громким треском обрушились пустые полки.
Директор побледнел и отпрянул от прилавка.
– Отойдите, отойдите. Не заставляйте нас вмешивать в это дело милицию.
В ответ послышались гневные вопли:
– Жирная свинья! Кровосос! Эксплуататор!
Возглавляемая великаном-сталеваром толпа женщин и мужчин под напором сзади пыталась проникнуть за прилавок. Те, кто оставался сзади, начали бить витрины магазина и швырять на улицу полки и вывески с названиями отделов.
– Есть! Есть! Мы хотим есть! – скандировали они.
Когда толпа пробралась за прилавок, несколько продавцов попытались закрыть собой двери в кладовую. Это было ошибкой. В считанные доли секунды толпа перешла от бранных слов к жестким действиям. Куски дерева, оторванные от сломанных полок и используемые теперь как пики, поднимались и опускались. Кровь текла на кафельный пол магазина и белые стены.
Трясясь от страха, директор молочного магазина попытался ускользнуть. Но сильные руки впились в его полные плечи и вытащили директора назад.
– Нет, свинья! Так просто ты от нас не уйдешь. – Лицо сталевара напоминало перекошенную ненавистью маску.
Директор в ужасе закричал. Он все еще вопил, когда сталевар буквально швырнул его в гущу разъяренной толпы.
* * *17 ОКТЯБРЯ, КРЕМЛЬ, МОСКВА
Огромный черный "ЗИЛ", не останавливаясь, проехал мимо охраны, стоявшей у Боровицких ворот. Флаги на капоте ясно давали понять, чья это машина, и ни одному солдату, находящемуся в здравом уме, не пришло бы в голову задержать хоть на несколько секунд маршала Юрия Каминова, едущего на встречу с президентом России.
Фырча и выплевывая выхлопные газы, "ЗИЛ" проехал по полого поднимающейся дорожке мимо элегантного фасада построенной в девятнадцатом веке Оружейной палаты и въехал на основную территорию Кремля. Не сбавляя скорости, черный лимузин промелькнул мимо дворцов, соборов, старого здания Верховного Совета, здания Российского парламента. Стайки испуганных птиц и хорошо одетых чиновников спешили поскорее убраться с дороги.
Наконец штабная машина Каминова остановилась возле желтого кирпичного здания Арсенала, бывшего когда-то военным музеем, а сейчас используемого в качестве канцелярии президентом и его советниками. Шофер, молоденький сержант в полном обмундировании быстро выпрыгнул из машины и открыл заднюю дверцу со стороны водителя. Затем он застыл, весь превратившись в зрение и слух и все еще держа дверцу машины открытой.
Маршал, приземистый и коренастый мужчина с грубым крестьянским лицом, вылезая из "ЗИЛа", кивнул шоферу.
– Подожди здесь, Ивановский. Я ненадолго.
Вслед за маршалом из лимузина выбрался еще один офицер. Три звезды на погонах Валентина Соловьева говорили о том, что он был полковником Российской армии. Все остальное в этом человеке – от волос цвета соломы, холодных, как лед, серых глаз, высоких скул его аристократического лица до безукоризненно сшитой формы и начищенных до блеска сапог – делало его прямой противоположностью более пожилого и простоватого Каминова.
Из здания Арсенала заторопился к машине встречающий Каминова чиновник.
– Президент ждет вас, господин маршал. В своем личном кабинете, как вы просили.
– Хорошо. – Каминов указал на Соловьева. – Полковник – мой помощник. Он будет меня сопровождать.
– Конечно. – Глаза чиновника нервно сверкнули в сторону Соловьева. Случаи, когда на встречу с президентом в последний момент допускались дополнительные участники, были крайне редки. А значит, за этим офицером следует приглядеть. И, возможно, его надо опасаться. Чиновник кивнул в сторону Арсенала. – Не согласитесь ли следовать за мной, господа?
Кабинет российского президента помещался в довольно-таки небольшой комнате, скорее захламленной, чем обставленной. Большой письменный стол с мраморной крышкой, несколько плюшевых кресел, более современный и безликий стол с компьютером – все это помещалось на небольшом пространстве, устланном армянским ковром ручной работы. Тяжелые занавеси закрывали полукруглое окно, выходящее во внутренний двор Арсенала. Остальные стены были завешаны фотографиями президента – седоволосого мужчины с мальчишеским выражением лица, улыбающегося лидерам других государств во время разнообразных встреч на высшем уровне.
Только приглядевшись как следует, можно было понять, что теперешний обитатель этого кабинета – тот же самый мужчина, который снят на фотографиях В последнее время на президенте начинало сказываться то чудовищное напряжение, с которым неизбежно связано управление страной, которой вообще едва ли возможно управлять. Его густые седые волосы начинали редеть, глаза были красными, взгляд рассеянным. Новые морщины, появившиеся на лбу и в углах рта, придавали ему изможденный вид.
– Рад видеть вас, Юрий, – в словах президента слышалось больше энтузиазма, чем в его тоне. Президенту приходилось постоянно чем-то расплачиваться за то, что Каминов оказывал поддержку его политическим и экономическим реформам, а он был человеком, который терпеть не мог быть кому-то чем-то обязанным.
– Господин президент, – Каминов указал рукой в сторону Соловьева. – Я не думаю, чтобы вам уже приходилось встречаться с полковником Валентином Соловьевым.
– Нет, кажется, не имел удовольствия. – Президент сделал паузу, явно роясь в памяти. Глаза его сузились – Но я слышал много... интересных... вещей об этом молодом офицере. Вы были первым среди своего выпуска в Академии имени Фрунзе, так?
Соловьев покачал головой.
– Вторым, господин президент. Но человек, который был первым, погиб в Афганистане. А я выжил. – Полковник усилием воли прогнал от себя мысли о погибших, покалеченных людях, о горящих, разрушенных деревнях. Годы постоянных боев, нападений, зверств. И все это зря.
Президент внимательно смотрел на полковника, как будто ожидая, что тот скажет что-нибудь еще. Затем он понимающе кивнул. Очень немногие ветераны Афганистана любили распространяться о своем боевом опыте. Любые воспоминания об этой ужасной войне были горестными. Президент указал на два стула, стоящих перед его столом.
– Садитесь, господа. Приступим к делу, не так ли?
