Михаил Серегин - Палач в белом
Глядя на них, я понимал только одно – мне в этот клуб путь закрыт. И остается только сидеть и ждать, что будет дальше. А дальше ничего интересного и не произошло.
Примерно в первом часу ночи, когда я почти засыпал на своей лавочке, умирая при этом от голода и проклиная Лешку Виноградова, он сам появился в дверях клуба. Под руку он вел высокую, стройную девушку с высокой прической из светлых волос. На ней было длинное вечернее платье темно-зеленого цвета. Она слушала Виноградова, который с ироничной улыбкой рассказывал ей что-то, и мило улыбалась в ответ.
Они перешли через дорогу и остановились у обочины, рядом со сквером, чтобы поймать машину. Лавочка моя находилась совсем близко к этому месту. Я уже приготовился проститься с остатками денег, но тут услышал, как Лешка спросил девушку:
– Я надеюсь, тебе не нужно торопиться?
– Нет, – покачала головой девушка. – Только надо позвонить домой и предупредить, что я не приду ночевать.
– Это без проблем, – кивнул Лешка, целуя девушку в губы.
Вскоре они сели в машину, Лешка назвал свой адрес, и они уехали. Я остался сидеть на лавочке. Ехать за Виноградовым не имело смысла. Очевидно же, что он повез девушку к себе с определенной целью, поэтому до утра там ничего интересного – для меня по крайней мере – происходить не будет. Так что сидел я здесь, пожалуй, зря. Но зато не зря поехал за Виноградовым с работы. Теперь я знал, что у него какие-то дела в похоронном бюро. И это наводило на очень нехорошие мысли. Решив, что поговорю с Лешкой при первой же возможности, я поплелся домой.
* * *Вениамин Павлович Светлышев только что вернулся с вызова и прошел в кабинет, как его позвали с вахты:
– Вениамин Павлович, вас там какой-то человек спрашивает.
Спустившись, он увидел в вестибюле своего одноклубника. Тот стоял с озабоченным видом и в нетерпении покусывал ногти.
Это был маленький, плюгавенький мужичонка лет сорока, с редкими волосами непонятного, какого-то серого цвета и водянистыми глазами. Было в этих глазах что-то такое, что заставляло думать, будто у их обладателя не все в порядке с головой. И фамилия у него была такая же непонятная и безликая – Мелин.
Светлышев не любил этого человека, но сейчас, увидев его у себя на работе, понял, что случилось нечто важное.
– Вениамин Павлович! – Увидев Светлышева, он ухватил его своей маленькой потной ручонкой. – Срочное дело. Мне нужно было связаться с вами именно сегодня.
– Что за спешка? – поморщился Светлышев. – Я, знаете ли, не очень люблю, когда меня отрывают от работы, уж извините.
– Это вынужденно, вынужденно, – заговорил Мелин и добавил, понизив голос: – Меня прислал гуру.
Светлышев смягчился.
– Но ведь у нас завтра занятия, – напомнил он. – Неужели нельзя было подождать?
– Нельзя, – категорично заявил Мелин. – Вы же знаете, раз гуру сказал...
– Хорошо, что он просил передать? – нетерпеливо спросил Светлышев.
Мелин вытащил из-за пазухи белый конверт и протянул его Светлышеву.
– Вот здесь все написано, – многозначительно сказал он. – И постарайтесь, чтобы было готово к завтрашнему дню.
– Хорошо, я постараюсь, – принимая пакет у Мелина, ответил Светлышев и поспешил уйти, бросив на ходу: – Всего доброго.
Мелин ничего не ответил. Он постоял немного, глядя вслед Светлышеву своими маленькими глазками, затем вышел из клиники.
Поднявшись к себе, Светлышев вскрыл конверт. Записка была короткой. В ней были лишь проставлены цифры и еще несколько слов. Но Светлышеву этого было достаточно. Он прекрасно понимал, что это означает. И понимал, что действительно успеть нужно до завтра, иначе... Иначе ему будет очень плохо.
Ему уже сейчас было плохо. Светлышев чувствовал, что попал в западню, но боялся признаться в этом даже самому себе. До последнего момента не осознавал, как он, врач, мог дойти до такого...
Он с тоской посмотрел на ясное светлое небо, потом бросил взгляд на конверт и подумал, как отличается радостная картина за окном от той мерзости, что царит сейчас у него в душе.
* * *Всю дневную смену он чувствовал себя как на иголках. Не мог дождаться конца рабочего дня и одновременно страшился его. Утром, в начале смены, его позвали к телефону. Ничего не подозревая, он взял трубку. Смутно знакомый голос с вопросительной интонацией выговорил его фамилию, имя и отчество.
Екнуло сердце, и доктор, помедлив, с тревогой спросил:
– Да, а вы кто?
– Это говорит Артур, – медленно и внятно произнес голос. – Сообразили? Ну так слушайте внимательно...
У него перехватило дыхание и застучало в висках. Он ждал появления этого загадочного Артура уже несколько дней – с тех пор как окончательно попал в мышеловку. Ожидание тяжело давалось ему. Он отмечал за собой нервозность и раздражительность, ранее ему не свойственные, стал невнимателен и рассеян в работе, с трудом выслушивал больных и путался в назначениях – это почти скандал. Нужно было взять себя в руки. Но запутавшийся врач никак не мог справиться с пугающей неизвестностью, которая окружала его со всех сторон, потерял аппетит, стал плохо спать. В каждом сотруднике больницы ему мерещился Артур. Взгляд у доктора сделался подозрительным и измученным.
Он так долго ждал и готовился, что, когда неведомый Артур наконец дал о себе знать, врач растерялся. Потной рукой прижимая трубку к уху, он вслушивался в этот странно знакомый голос и не понимал ни слова. В результате получился конфуз.
– Все поняли? – произнес Артур, закончив речь.
– Простите... э-э... – беспомощно протянул доктор, с ужасом сознавая, что не понял ничего. – Нельзя ли... повторить?
– Экий вы валенок! – после секундной паузы сказал недовольно Артур. – Повторяю последний раз... Зайдите в мужской туалет своего отделения. Третья кабинка. Посмотрите за сливным бачком. Все. Отбой.
– А-а... – пробормотал он, но в трубке уже звучали короткие гудки.
Врач повернулся и вышел. Не останавливаясь, он промаршировал до конца коридора, где находился мужской туалет – со стороны могло показаться, что у него внезапно прихватило живот. Войдя в помещение, освещенное неоновыми лампами и выложенное голубым кафелем, доктор подозрительно огляделся. В туалете никого не было. С бьющимся сердцем он зашел в третью кабинку и пошарил рукой за сливным бачком. Пальцы наткнулись на какой-то пакет, приклеенный скотчем. Волнуясь, он оторвал липкую полоску и вытащил длинный узкий конверт. Еще раз оглянувшись, распечатал конверт и заглянул внутрь – там лежали какие-то бумаги. Доктор пробежал их глазами. Это оказалась распечатанная на компьютере выписка из истории болезни. Особым шрифтом был выделен домашний адрес и число. Число сегодняшнее. Значит, сегодня снова...
Он сунул бумагу в карман и опять заглянул в конверт – пусто. Посмотрел на просвет и опять ничего не увидел.
– Позвольте, – прошептал он с обидой. – А где же деньги?
Денег ему так и не уплатили. Ни за тот раз и, выходит, ни за этот. Такого удара он не ожидал. Скривившись, точно от зубной боли, он прислонился к стене и бессильно обмяк. Его обманули. И, самое страшное, обман грозил стать явлением постоянным и не имеющим конца. Если бы доктор мог хотя бы выговориться, излить кому-нибудь душу! Но даже этой возможности он был лишен. Он даже не мог бросить в лицо Артуру слова упрека – тот был невидим и неосязаем, словно злой дух, растворившийся в простерилизованном, наполненном больничными запахами воздухе.
«Что же делать, что же делать?» – беззвучно бормотал он, шаря бессмысленным взглядом по гладким, отливающим голубым блеском стенам. Но вопрос этот тоже был бессмыслен – выбора не было.
Он постарался взять себя в руки и приступил к работе. Нужно было думать, как выжить. Прежде всего не привлекать к себе внимания, превратиться в прежнего доктора частной клиники, холодного, циничного и отстраненного, внутреннюю сущность которого сотрудники клиники никогда не знали.
Это было похоже на сеанс психотерапии – он подавлял вспышки гнева и раздражения, рвавшиеся откуда-то из глубин подсознания, логически очерчивая наиболее выгодную линию поведения, убеждал сам себя в необоснованности страхов. Трудно сказать, насколько ему удалось убедить самого себя, но по крайней мере в глазах коллег он не видел недоумения и любопытства.
Сложнее обстояло дело с тем заданием, которое он получил. Требовалось покончить с клиентом сегодня же. А ведь он должен находиться на работе до восьми вечера, и служебную машину использовать нельзя ни в коем случае.
Так же неясно, как воспримет больной поздний визит врача. Правда, проживал он неподалеку – на Варшавском шоссе. Видимо, заказчики учли и это. И тем не менее раньше чем в десятом часу он попасть к больному не мог. Нужно было добраться после работы до дома, захватить необходимые медикаменты, самому выкручиваться из щекотливой ситуации.
