Богдан Сушинский - Батарея

– Вообще-то я предпочитаю шотландский виски или коньяк «Наполеон», а все те вина, которыми вы меня потчуете, я пью, отдавая дань вкусам бригадефюрера.

Фон Кренц наполнил бокалы, проследил за тем, как баронесса почти залпом осушила свой, и тоже сделал несколько глотков.

– Так что же вы все-таки «пытались», штандартенфюрер? Кстати, вы пока еще не на допросе в гестапо, так что не старайтесь увиливать от ответов на очень простые логические вопросы.

– Понять, кому вы служите на самом деле. Понять прежде всего для себя.

– Единственное, в чем я хочу признаться вам, что мечтаю о дне, когда мне никому не нужно будет служить, когда в моих скромных услугах уже ни одна разведка мира нуждаться не будет. О тех временах, когда я смогу просиживать вечерами у камина с клубком пряжи на коленах, а ночи проводить на плече любимого мужчины. Убедительно?

– Никогда не поверю в искренность ваших слов, баронесса. Вы не того склада характера, Валерия Лозовская, чтобы мыслить подобными категориями и предаваться подобным мечтаниям.

– Не пытайтесь казаться самому себе знатоком моего характера, Вольфганг, – впервые за все время знакомства назвала его баронесса по имени. – И на мою благосклонность, – проговорила она приглушенным голосом и как бы сквозь сцепленные зубы, – тоже не рассчитывайте. По крайней мере на борту «Дакии».

– Я считал, что вам известно мое жесткое правило: никогда не заводить романы с женщинами из близкого мне круга. Тем более что в постели я не терплю аристократок, предпочитаю литые тела молодых румынских крестьянок.

– А кто вам сказал, что в постели я предстаю аристократкой? – все тем же сквозь зубы процеженным тоном попыталась обидеться баронесса. – Впрочем, мы не о том сейчас говорим, особенно пред неуспокоенными душами сотен покойников.

– Вам когда-нибудь предлагали работать на английскую разведку?

Вопрос был задан настолько неожиданно и таким будничным тоном, что Валерия споткнулась о него, как об одно из оказавшихся под ногами забортных тел.

– Ваши вопросы становятся все более странными. Не находите, штурмбаннфюрер?

– Теперь уже я вынужден предупредить, что вы пока еще не в гестапо, поэтому самое время поговорить откровенно.

– Внешне вы мало похожи на англичанина, но еще меньше, но тоже внешне, похожи на сотрудника Сикрет интеллидженс сервис. К тому же вам хорошо известно, что отныне я пребываю в личном подчинении самого адмирала Канариса.

– «Самого Канариса»? Когда-нибудь вы узнаете об этом человеке столько всего и всякого, что это взорвет все представления о нем.

– Пока что в моем сознании взрывается представление о вас, штандартенфюрер.

– Поэтому-то нашу с вами дружбу будем зарождать с того, что вы самым подробным образом поведаете мне, где и как происходила встреча с шефом абвера, о чем вы с ним говорили. При этом вы ничем не рискуете, поскольку доверяетесь офицеру СД. Сразу же предупреждаю, что ни в каких отчетах и докладах по линии СД или гестапо наши беседы воспроизводиться не будут. И еще одно замечание: в искренность ваших отношений с советской разведкой я не верю, независимо от того, насколько глубинно они заякорили вас в своей флотской контрразведке. Так или иначе, а в коммунистической Совдепии у вас, истинной аристократки крови, никаких перспектив не возникало.

Они встретились взглядами и на несколько мгновений замерли, словно бы пытались отрешиться от бренности слов, чтобы выведать тайные помыслы друг друга. Баронесса поняла, что «дружбы» со штандартенфюрером, наверняка подстраховавшимся связями с английской разведкой, ей теперь не избежать. Но в то же время твердо сказала себе, что никогда не раскроет то главное, что привлекало в ее нынешнем положении шефа абвера, – что она оказалась в штабе «СД-Валахия», где ему очень недоставало своего, надежного человека, благодаря которому адмирал мог бы знать обо всем, что происходит по линии СД в Румынии и на юге России.

Солнце уже начало садиться, когда яхта причалила к полуразрушенному причалу Аккермана, расположенному буквально в двух десятках метров от стен старинной крепости. Начальник местного отделения гестапо, которое начало обживаться в этом городе буквально с первых дней его освобождения от русских, лично провел экскурсию по крепости. Хотя здесь уже хозяйничала какая-то румынская тыловая часть, превратившаяся в крепостной гарнизон. Ее повозки и распряженные лошади, которые паслись на земляных валах, насыпанных у внешних стен, лишь дополняли исторический облик этой твердыни.

– Странно, – задумчиво молвила Валерия, когда они поднялись на ту часть стены, что подступала к мощной, четырьмя башнями окаймленной крепостной цитадели.

– Что вам показалось странным в этой замшелой обители рыцарства, баронесса? – поинтересовался бригадефюрер, с видом знатока фортификации осматривавший в это время капонир, представавший в виде полубашни с орудийными бойницами.

– Что Черный Комиссар не сумел убедить командование превратить эту крепость и усадьбы окрестных толстостенных особняков в очередной плацдарм. Не думаю, что эта крепость, еще недавно пребывавшая в качестве пограничной, не вызвала у него потребности создать здесь укрепленный район, поддерживаемый дивизионом бронекатеров.

– Я обратил внимание, насколько внимательно вы изучали отчет румынской разведки о боях в районе дунайского плацдарма, которым командовал этот капитан. Жаль, что вам не удалось переманить его на нашу сторону; что вы с ним оказались, как это принято говорить у русских?.. – пощелкал он пальцами.

– …По разные стороны баррикад, – по-русски подсказала ему Валерия, зная, что бригадефюрер в какой-то степени владеет этим языком.

– Вот-вот, – тоже перешел он на русский. – Но уже завтра вам представится возможность предпринять еще одну попытку переманить Черного Комиссара на свою сторону. Прежде чем покинуть яхту, я связался с местным армейским командованием. Оно обещало предоставить вам и штандартенфюреру транспортный самолет, который доставит вас в район, близкий к расположению артиллерийского комплекса Черного Комиссара. К моменту завершения операции я уже буду ждать вас на «Дакии» в одном из речных затонов неподалеку от Тирасполя.

Полночь Гродов встречал на причале. С наступлением темноты артиллерийская пальба, то тут, то там спонтанно разгоравшаяся в верховьях лиманов, наконец окончательно утихла, и взошедшая луна явила теплому морю и прогретому в течение жаркого августовского дня степному берегу холодное сияние далекого, безразличного ко всему земному светила.

Уже поздним вечером капитан успел совершить свой ежедневный традиционный заплыв в сторону Золотого Камня, как местные рыбаки называли вершину подводной скалы, возвышавшуюся метрах в двухстах к юго-западу от батарейной пристани, и теперь дремал, сидя на рыбачьей скамье, которую только недавно смастерили здесь бойцы хозвзвода. Даже при лунном свете скала вспыхивала мириадами кварцевых вкраплений, а в утренние часы ее окаймленная желтовато-красным песчаником вершина и впрямь представала в облике неудачно сотворенной и как бы набекрень напяленной короной.

Привалившись к спинке «рыбачьего трона», капитан мечтательно смотрел на скалу, пытаясь погасить нахлынувшие воспоминания о «румынском рейде». Вот уже которую ночь подряд он засыпал и просыпался, тревожно вопрошая себя: почему не слышно ни взрывов, ни стрельбы?

Там, на плацдарме, он успел свыкнуться с мыслью, что всякое затишье таит в себе неизвестность, а значит, опасность; что всякая тишина, неожиданно наступившая после стрельбы, как правило, взрывается вражеской атакой. Именно поэтому во время обстрела его, как коменданта плацдарма, нервы всегда были напряжены меньше, нежели во время тишины, которая в прямом смысле этого слова для любого из бойцов гарнизона могла превратиться в «гробовую».

– Товарищ капитан, – донеслось до слуха Дмитрия, когда, в полудреме, он уходил в один из своих «плацдармных» снов. Это тревожно кричал дежурный по КП. – Из огневого взвода сообщают! Только что туда доставили вражеского лазутчика.

– Возле нашей батареи – и вдруг лазутчик?! – окончательно стряхнул с себя дремоту Дмитрий. – Может, кого-то из местных задержали?

– Да нет, самого настоящего лазутчика. Даже успел сознаться. По телефону вам все сообщат.

– Если даже успел… В таком случае ночь пройдет не зря.

Как оказалось, на связи был командир взвода охраны Кириллов. Запинаясь от волнения и почти захлебываясь словами, Гимназист, как по-прежнему называли его в батарее, рассказывал о поимке вражеского разведчика как о совершенно невероятном приключении.

Выяснилось, что один его глазастый боец, выставленный в дозор в районе бывшей платформы несуществующего теперь железнодорожно-строительного полустанка, поздно вечером заметил, как из ближайшего оврага вынырнуло и, наверное, заметив дозорного, снова исчезло нечто, похожее на согбенную человеческую фигуру. Впрочем, это могло быть и какое-то животное, например, один из стаи волков, которую видели на днях неподалеку от Григорьевки и которая, очевидно, прибилась в эту приморскую степь, убегая от надвигающейся на нее линии фронта.