Павел Стовбчатый - В бегах. Цена свободы
И тут во мне возродилась чертовка память. Я вспомнил всё и сразу, но лишь до того момента, когда тот тип в кожаной куртке поднял на меня руку. Он врезал мне прямым ударом в голову. Что потом? Ничего, пустота. А где же Вовчик, Граф? Их нет, я один. Неужели это котельная? Поднявшись на ноги, я сделал несколько шагов вперед, пробуя землю под собой. Ага, пол, цементный пол, не земля. Доски я бы почувствовал тоже. Продвигаясь понемногу по помещению, я в конце концов наткнулся на стену. Вот она, есть. Стало быть, где-то должна быть и дверь. Лишь бы не провалиться в какую-нибудь яму, кто знает, где я. Шаг за шагом я продолжал обследовать темный каменный мешок, пока не услышал стон. Кто-то простонал совсем рядом со мной. Негромко, тяжело. Я замер, затем спросил: «Кто здесь?» Стон повторился. Повторил вопрос и я.
— Свои, — отозвалось в ответ, и я узнал голос Графа. — Где мы, Михей? — Он уже зашевелился, закряхтел, очевидно пытался встать.
— Пытаюсь определить, — шепотом произнес я. — Сам только что очухался, сейчас подойду, погоди. — Я медленно пошел на голос. — Ты цел, Граф? У меня страшно трещит башка и тошнит. Я вот-вот блевану, свободы не иметь.
— Мне не лучше, — замычал он. — Эти бляди отключили нас в два счета. Тебя первого.
— Ты что-то помнишь? Говори.
— Только то, что успел увидеть. Тебя ударил тот, в кожанке. А кто врезал мне, я не знаю.
— А Вовчик? Где этот пидор! Может, он тоже где-то здесь, а?
Граф чертыхнулся, сплюнул на пол.
— У тебя, Михей, в натуре башка сдвинута! Нас ведь выставили с его подачи, этот хорек не зря так долго не приходил, вспомни… Я его, пидора, сожгу в его же котельной! Дай только вырваться отсюда, — пообещал он.
— Меня вытряхнули до делов, Граф. В карманах голь, пустота. Деньги, ксивы, «ствол», зажигалка — все у них. Сколько сейчас времени, как думаешь? — спросил я.
— А хер его знает. Утро, а может и день. Здесь темно, как пустота. Будем ждать. Раз оставили в живых, значит, мы им нужны. Подыхать в подвалах не оставляют, сам знаешь.
— Но зачем мы им? Бабки они взяли, «стволы» тоже. Что еще? — Я вспомнил об оставленных под топчаном автоматах. Нашли они их или нет? Надеюсь, не нашли. С каких делов им шарить под топчаном? Впрочем, это уже не имеет значения, нам они, скорее всего, не понадобятся. Что ж, будем ждать окончательной развязки. Как сказал Граф, делать нечего. Ведь зачем-то они нас привезли сюда. Зачем? Могли спокойно прострелить головы и прикопать на свалке, а то и сжечь. Возможно, кто-то помешал, спешили. Привезли ли? Может, просто перетащили в соседний подвал, кто знает. Дела! В таком склепе я еще не бывал. А все из-за денег, «засветил» на свою голову. Мудак! — обругал я себя и принялся массировать пальцами виски и шею. Немного полегчало. Я вспомнил о том, что так и не нашел двери. Где она? — Нужно постучать, Граф, — сказал я. — Сейчас отыщу эту чертову дверь и потарабаню, может, кто и откликнется. — Я встал и продолжил поиски двери. Наконец нашел. Точно, железная. Ну и козлы, предусмотрели и это. Я врезал по ней ногой, раз, другой. Тишина. Стал стучать дальше. Ни звука. Или никого нет, или не хотят подходить. Я приник к замочной скважине и прислушался. Смотреть в нее не имело смысла, за дверью была такая же тьма, как и в нашем склепе. Хотелось орать во всю глотку, биться головой в эту дверь и снова забыться. И кто? Какие-то недоноски, дичь! Видно, что из беспредельщиков.
Обыграли нас эти камсюки, еще как обыграли. Они, конечно, смотрели наши ксивы и поняли, что мы никакие не пермяки. Мой паспорт был на имя Савельева Владислава Евгеньевича, кажется так. Тоска позаботился. Ростовчанин Савельев… Я отошел от двери и присел рядом с Графом.
— Сколько у тебя было денег? — вспомнил я о деньгах.
— Тысяч двадцать — двадцать пять, — ответа он. — И валютой кусок.
— У меня побольше. В этой дыре им этого надолго хватит, подхарчевались, козлы! Курево забрали, бляди. Зачем?
— До кучи. Выгребли все, что было, а потом сортировали.
— Ты запомнил их рожи?
— Да. Приметные ребята, не перепутаешь.
— Одного он называл Сохатым… Другого Геной, а третьего… забыл.
— Это фонарь. Он такой же Сохатый, как я Резван. — Граф рассмеялся. — Не ломай голову, скоро пожалуют, — заверил он меня.
— И что будем делать?
— Для начала послушаем, что скажут. Может, и договоримся как-то. А нет… — Граф задумался. — Попробуем найти их слабое место, молодняки ведь.
— А если они знают, кто мы? Ты не допускаешь такой вариант?
— Не знают. Давно бы сдали с потрохами. Сколько там за нас обещано? Пять тысяч долларов? Маму родную сдадут, к гадалке не ходи.
— Вообще-то ты прав, — согласился я. — Сдали бы. Помнишь Ведуту? Ну, того змея, что мать свою сдал «кумовьям»… На зоне, за год до нашего побега. Ведута…
— Мусорилу, что ли? Которого заставляли нары зубами грызть?
— Да, бульбаша, он вроде витебский был. Активист, сэвэпэшник… Его, в натуре, на какой-то пересылке заставили нары грызть. Сказали: «Если хочешь сохранить задницу, перегрызи доску сороковку». Перегрыз, козел, не трахнули. Замаранный был, тварь. Он же, в натуре, мать свою сдал. Я точно знаю. Укатал ее на наркоту, чтоб на свидание привезла, ну она и потащила. Припрятала как могла пару граммов героина, а он — к «кумовьям»: «Так и так, мать везет наркотик. Я честный, исправившийся заключенный, хочу освободиться условно-досрочно». Менты обалдели, не видели еще такого, чтоб мать родную сдавали, а делать нечего. Подождали ее… Завели дело. Говорят, сам Хозяин плевался и отмазывал старушку от срока, как мог.
— Ей сказали, кто ее сдал? Я что-то не помню.
— Сказали. Она не поверила сперва, а когда прочла его донос, отрубилась. Еле откачали. Его потом вывезли из зоны, а через четыре месяца проткнули ломом. Истыкали в Красноярском управлении где-то. Мне Бандо рассказывал и Вова Тимукас, им малявка оттуда приходила, упоминали об этом козле.
— Я тогда в БУРе сидел, но кое-что слышал, — сказал Граф. — На волю, пидор, захотел, приспичило, видать. Нашел способ! Я б его сам зарезал с удовольствием. А тех двоих ты не знал, кого прямо в БУРе расстреляли? — спросил он.
— Молодняков, из пресс-хаты?
— Ну да. Они Секу, прапорщика, в заложники прихватили, боялись на зону выходить.
— Знал обоих. Один сначала ничего жил, нормально, другой туповатый такой, бык. Там была настоящая ментовская игра, блеск. Комбинация супер! Ты не знаешь всей подоплеки и подноготины, а я знаю. Дело было так. Эти двое, Пена и Крюк, сидели в БУРе и имели постановления на шесть месяцев каждый. Мусора подписали их стать «прессовщиками» на это время. Сказали: «Бейте, насилуйте, ломайте каждого, кого бросим к вам». За это давали им чай, водку, жратву. Те исправно выполняли свою работу, казнили людей. Зона гудела, и все ждали, когда кончится их БУР. Срыву бы не было, ты знаешь. Но «кумовья» твердо пообещали козлам, что вывезут их из зоны, как только БУР закончится. Говорили, что отправят далеко, аж в Молдавию. Мол, ничего не бойтесь, там вас не достанут. Те, ясно, верили, а когда БУР кончился, им сказали: «Выметайтесь на зону». Прикинь их состояние и положение! Выйти на зону, чтобы тебя разорвали на куски! Они — в отказ, объявили голодовку, вскрылись до делов, кровища. Менты чуть поостыли, но вывозить их и не собирались. «Нет разнарядки. Ситуация изменилась». Короче, гнали ерша. Использовали и забыли. Те, чувствуя шкурой, что их вот-вот выпихнут из камеры силой, бросаются в крайность — берут в заложники хилого прапорщика Секу-одуванчика. Когда выводили в баню, они поставили его под два заточенных штыря и заволокли в хату. Дверь захлопнули. Ультиматум: «Или вывозите немедленно, или мы его проткнем!»
Секу связали и положили в углу камеры, подальше от двери. Менты, понятно, зашевелились, дело приняло нежелательный оборот. Давай их укатывать, а те ни в какую, требуют к себе областного прокурора. Короче, захват налицо, жизнь прапорщика — в опасности. Всем понятно, что они добиваются только выезда из зоны, что прапорщик им даром не нужен, что они его не проткнут ни в коем случае, находясь в четырех стенах. Но зачем вывозить, прикинули менты, когда есть возможность показать всем, кто в зоне хозяин, а заодно и отрапортовать в Москву: «Бандиты обезврежены». Вывезти-то их просто, без проблем, сотни вывозили до них, но ведь могут открыть рот, вякнуть прокурору, с чего все началось. Прокурор хоть и пидор, ничем не лучше зоновских ментов, но шантажировать может, крайнего станет искать. Подстрахует себя, «подоит» управленческих полковников. Легче убрать, с концами. Короче, приносят им в хату пару бутылок водки, гитару, а сами с понтом уламывают сдаться. Те вмазали по стакану и вообще раздухарились, черти. А время тикало себе. Как рассказывал мне шнырь БУРа, кунгурский тип Заика — он все это время был там, менты сначала открыли первую дверь камеры и завесили решетку одеялом. «Зачем?» — щекотнулись «покойники». «Чтобы мы слышали, что там у вас делается», — ответили им. А через некоторое время их расстреляли с двух рук. Одного — в голову, другого — в горло и сердце. Ребятки даже не пикнули. Говорили, что стрелял Суслов, капитан. Он снайпером в армии был. Трупы выволокли в запретку, чтоб не будоражить зону. Доложили в Москву. Потом об этом сообщили в газетах, по телевидению: бандиты, мол, получили свое. Самое интересное, Граф, в том, что весь этот «спектакль» с захватом был спланирован оперативниками управления от начала и до конца. Даже наши зоновские менты не знали, кто дергает за ниточки и ведет игру.
