Сергей Самаров - Молчание солдат
– Но есть же твоя память...
Теперь эмир смеется откровенно:
– Покажи мне такую память, которая спустя полтора десятка лет сможет восстановить то, на что было истрачено полгода исследований! Я не помню ни одной формулы...
– Если очень захотеть, вспомнить можно все. Или даже заново создать эти формулы.
Руслан Вахович только усмехается с пониманием знающего человека.
– Над этим работают несколько десятилетий многие институты в разных странах. И результата пока нет... Может быть, когда-то он и появится, но не с моей помощью.
– Но есть же сам препарат на Гаити.
– Насколько мне известно, теперь уже и самого препарата нет. Последний ньянга, который умел его делать, погиб во время урагана. Его ударило обломком дерева... Или кто-то ударил его обломком дерева. Это неважно. Но ньянга умер.
– Но другие колдуны...
– Другие колдуны пользуются только «пудрой зомби». Это не аналог. Это совсем другой препарат, имеющий только один общий составляющий элемент – яд двузуба...
– Мы можем предложить тебе целую лабораторию, оснащенную новейшим оборудованием. Мы готовы нести все расходы по созданию «поцелуя двузуба». Мы найдем тебе самых талантливых помощников. Но этот препарат должен быть воссоздан!
– Ты не понимаешь того, о чем ты говоришь. Это невозможно. Кроме того, я просто не хочу этим заниматься.
Старший араб несогласно и грустно качает головой:
– У меня такая же ученая степень, как у тебя, и я понимаю, что я говорю.
– Ты же врач. То есть был когда-то врачом. Каждый врач имеет перед собой аналог – человеческий организм давно и хорошо изучен и работает по известным законам. А я не могу работать без аналогов.
– Значит, ты по-прежнему отказываешься... – Голос араба стал звонче и жестче, каждая нотка в каждом слове начала зло звенеть.
– Ты правильно меня понял, и я думаю, что ты зря предпринял такую дальнюю дорогу. Лучше поберег бы свой нос. Жителям пустынь трудно приспособиться к нашим морозам.
Араб поднимается и кладет руку на пояс. Сразу же поднимаются его спутники. Эмир Имамов вставать не желает, потому что он знает, что представляет собой стрельба телохранителей одновременно с разных сторон – в этом случае лучше всего самому стрелять лежа. Нога Руслана Ваховича чуть сильнее сгибается в колене, колено слегка вздрагивает от напряжения, вытряхивая из кобуры содержимое, и в ладонь сразу же ложится увесистая рукоятка «ОЦ-22».
Араб замечает это. Его спутники шагают вперед, но он останавливает их повелительным жестом руки. И оглядывается. Автоматы телохранителей уже разобрали каждый свою цель. И сами телохранители теперь отнюдь не по сторонам глазеют.
– Я рекомендую тебе подумать о судьбе своих людей, – говорит араб. – Ни один из них не сможет пройти в Грузию. Вас просто не пустят туда...
Имамов усмехается так громко, что вся вызывающая нарочитость его усмешки становится откровенно неприкрытой.
– Ты рекомендуешь нам сдаться федералам?
– Федералы очень ждут тебя. Пожизненное заключение тебе обеспечено... Ты сам хорошо знаешь, что это хуже смерти. – В голосе старшего араба торжествуют шипящие нотки. Так змея предупреждает человека, что приближаться к ней опасно...
– Относительно пожизненного заключения ты ошибаешься. Я не натворил столько бед, как некоторые, и могу надеяться на снисхождение суда. Что касается остального... Мы подумаем о судьбе отряда вместе с людьми. И о своей судьбе я подумаю тоже. Я привык всегда сам отвечать за свои поступки и отвечаю за них. Перед судом ли, перед своими ли людьми. Перед любыми людьми. И не тебе учить меня чести. Мы по-разному видим одинаковые вещи. И боремся мы с тобой за разное дело. Поэтому рекомендую не путать... Что касается твоего предложения, я скажу тебе более откровенно. Если бы я возглавил лабораторию, если бы я сумел добиться успеха и синтезировал бы «поцелуй двузуба», я снова уничтожил бы его, чтобы он не попал в твои руки и в руки твоих покровителей...
Руслан Вахович делает резкое движение рукой, вставляя пистолет-пулемет в кобуру, и защелкивает клапан. Слабый звук щелчка в момент напряжения кажется очень громким. Он встает – высокий, стройный, в глазах властное презрение.
– Ты понимаешь, врагом каких сил ты теперь стал? Смертельным врагом, подлежащим уничтожению... Теперь каждый правоверный будет обязан убить тебя при встрече...
Имамов не пугается откровенных угроз. Даже посмеивается над этим. Но тоже начинает злиться, потому что горячая кровь и привычка к власти заставляют его так вести себя.
– Я благодарен тебе за предупреждение, хотя долг правоверного ты понимаешь неправильно и вообще берешь на себя слишком много. Ты не есмь судья. Ты даже не приближен к суду небесному. Ты вообще – просто самозванец. Если бы у меня был сейчас «поцелуй двузуба», я с удовольствием сделал бы из всех вас своих рабов. Навсегда... – Голос эмира звенит как струна от возбуждения, словно он зримо и явственно представляет то, о чем говорит. – Это было бы забавно. Поверь, я даже сожалею, что повел себя так опрометчиво и уничтожил все данные вместе с оригиналом. Надо было хоть каплю оставить на подобный случай... А теперь я прошу вас уйти. Я уже предупредил, что здесь не мой дом и на лагерь не распространяются правила гостеприимства... Проводите их! – Это уже команда, обращенная к начальнику охраны. Охрана состоит из чеченцев, которые не будут слушать, что им говорят пришлые арабы. На верность телохранителей Имамов может положиться. Он уже допустил ошибку, отправив встречать гостей случайных людей. Это значит, что чужие речи вошли в уши бойцов. – Если они будут говорить то, что вам не понравится, я не буду против того, чтобы они не вернулись к своим хозяевам. На леднике так много трещин... Если они будут идти молча, пусть уходят.
– Ты очень любишь рисковать, – с легким поклоном прощается старший араб, поворачивается и первым начинает подъем к леднику.
За ним идут другие. Последним – чеченец. Этот долго смотрит на Имамова. Взгляд тяжелый, угрожающий. Но эмир тоже умеет смотреть глаза в глаза, и чужой взгляд выдерживает не дрогнув... Соперничество взглядов – важный поединок. И первым не выдерживает гость. Ему и догонять своих пора. Тем не менее он еще упирается, но все же взгляд отрывает, значит, поединок проигрывает.
ГЛАВА 5
1
Шаги быстры, тверды и уверенны. Преследуемые далеко, и преследователям пока еще нет необходимости скрываться – разрыв по времени достаточно велик, значит, можно идти смело и быстро. Согрин выходит первым – задает темп. Такой, чтобы и отставание сократить как можно быстрее, и новичков сразу и жестко, в экстремальной обстановке по всем статьям, по которым это позволяется обстоятельствами, проверить... В своих подполковниках Игорь Алексеевич не сомневается, знает – эти сами любую лошадь загонят. Хоть с погонами лейтенантов, хоть с полковничьими погонами...
Обычно при торении тропы норма ведущему дается стандартная – десять минут. Сейчас тропа, по сути дела, проложена, и, хотя снег липкий, все же идти легче, чем по целине. И Согрин выбирает как стандарт норму времени на пять минут дольше. И хотя он знает, что по первым отрезкам пути определить выносливость и умение терпеть, умение заставлять себя работать через «не могу» практически невозможно, он все же присматривается. И остается доволен. Лейтенанты темп и ритм выдерживают без проблем, и даже на него самого с недоверием посматривают. Все-таки возраст полковника молодежь смущает.
Через два часа марша, когда дыхание у всех становится заметно короче и чаще, Согрин дает команду на пятнадцатиминутный отдых, лейтенант Брадобрей первым сбрасывает рюкзак и ложится на снег «крестом», то есть раскинув руки и ноги – в наилучшей позе для отдыха всего организма, – и лежа говорит:
– Здесь высокогорье. Здесь так идти нельзя. Кровь кислородом обедняется...
– Если мы будем идти в том же темпе, что и бандиты, – за командира, не желающего даже обсуждать то, что он выбрал, возражает Сохно, – мы их нагоним только где-нибудь в Турции или в Эмиратах... А для тамошних мест мы соответствующим образом не экипированы.
Голос подполковника звучит ровно, без придыха, свойственного тем, кто не выдерживает ритма движения. Точно так же дышит и второй подполковник. Лейтенанта же два часа марша заставляют говорить с паузами.
– А когда нагоним, вот тогда будем идти медленно, – добавляет Кордебалет. – Если не можешь держать темп, в спецназе тебе делать нечего.
Остальные лейтенанты тоже ложатся «крестом». Молча. Предпочитают отдыхать, а не высказывать бесполезные претензии. Но полковник отмечает, что оба подполковника, в отличие от младших офицеров, прежде чем на отдых устроиться, все же осматриваются, цепляясь взглядом за уходящие вдаль следы. Они опытнее, они каждый на себя полагаются больше, чем на группу, точно так же, как и сам Согрин. Сила группы складывается из суммы опыта всех членов. При таком расчете пока эту силу можно измерять только тремя парами глаз.
