Лев Пучков - Обратный отсчёт
Всё, аналогии кончились, переходим к теме. Заявляю со всей ответственностью: в нашем деле случай сыграл не просто особую, а прямо-таки ключевую роль. Не пойди тогда Валера в церковь, ничего бы такого и не было. То есть вообще ничего — ровным счётом. Или так: не сел бы Валера пьяный за руль — задолго до этого, в один нехороший вечер, — вот тогда уж точно ничего бы не было.
Однако это давно в прошлом, нам этого, увы, уже не исправить. Согласно же моей гипотезе, первое мимолётное соприкосновение двух линий жизни произошло именно в церкви. Именно в церкви и вспыхнула та самая волшебная искра…
Впрочем, давайте по порядку и сугубо по теме, а то я часами могу отвлечённо строить гипотезы, и все они будут вполне рабочими и логически обоснованными!
События будем рассматривать не в хронологическом порядке, а по мере их пересечения с нашей жизнедеятельностью. Так будет удобнее для анализа.
Итак, в рамках борьбы с безысходной ситуацией мы по распоряжению Иванова стали активно поднимать свои старые связи. Скажу сразу: мероприятие это для общего дела полезное и нужное, но довольно трудоёмкое, а подчас и опасное для здоровья. Особенно в части, касающейся связей Глебыча. И это вовсе не потому, что контингент — сплошь отъявленные мерзавцы, а, скорее, в силу некоторых особых обстоятельств, понятных любому военному.
В отличие от нормальных людей, военные не имеют возможности поддерживать принятые во всём мире добрые традиции коллективных сборищ типа встреч выпускников, однокашников, однополчан, разных юбилеев и так далее. Потому что военные ходят в отпуска не по личному плану, а когда начальство позволит. И работают не в родном городе (ну, это вообще несбыточная мечта!), а там, где Родина прикажет.
У нас вообще это в норме: живёшь рядом с человеком, воюешь рука об руку, дружишь с ним… А потом человека переводят на новое место, и ты можешь больше его никогда не увидеть. Или, если повезёт, встретишься лет через десять. Вот сейчас, например, Васю Крюкова спишут в нестроевые по ранению (тьфу три раза), переведут служить домой — в Сибирь, и я его больше никогда не увижу. Разве что на пенсии, если доживу.
А Вася — это не просто боевой брат. Это человек, которому я неоднократно обязан жизнью. То есть сделал он для меня больше, чем все вместе взятые родственники, а к ним и родное Отечество в придачу. Вот такие дела.
Когда в нашей среде случаются такие встречи служебно утраченных друзей, это, сами понимаете, как минимум повод для вдумчивого и длительного застолья. Обычно это бывает в командировках, а если по мирному расписанию — чаще всего на сборных пунктах военкоматов (кто не в курсе — это такие места, куда сгоняют наших несчастных рахитичных детей для призыва в Вооружённые силы).
Ночи при таких застольях мало: столько ведь всего рассказать надо. Трёх суток, отведённых для набора команды, тоже не хватает. Короче, призыв — к чёрту, командировка побоку, здоровье и благоразумие — в сторону. Самая приятная концовка подобной истории, как правило, такая: предупреждение о неполном служебном соответствии (команду не привёз!!!), сильные головные боли трёхсуточной продолжительности и печёночные колики.
Это ещё нормально. Вариантов там масса: от водворения в пенаты за драку, дебош и битьё ресторанных витрин до нешуточных продолжительных разборок с «мэстными сэрьезными» хлопцами.
А Глебычу труднее потому, что он ЗМС (заслуженный мастер спорта) по военно-прикладному застолью, в то время как все мы — едва ли даже третьеразрядники. У Глебыча просто нормативы другие, там всё гораздо сложнее и круче…
Так вот, когда подобные радостные события случаются с периодичностью, допустим, в полгода (на худой конец — раз в квартал), это ещё терпимо.
А теперь представьте себе, как непросто военному человеку, когда он волею случая вдруг стал обретать служебно утраченных друзей десятками и в течение какого-то месяца!
Тем, кто незнаком с существом вопроса, это может показаться несущественным, однако поделюсь: я человек малопьющий, но было так тяжело, что порой возникало устойчивое желание застрелиться из табельного оружия. Каково же было несчастному Глебычу!
Кстати, у Васи с Петрушиным разлучённых с ними боевых братьев было куда больше, чем у меня (Вася у нас вообще очень популярная личность в войсках), но эти мерзавцы устроились очень даже неплохо. Практически все их кореша, как и они сами, либо не употребляют совсем, либо чисто символически. Самое разнузданное, что они себе позволяли в таких случаях, — это футбол до упаду, баня с кружкой пива на брата, а потом обильное застолье длиной в целый вечер: много вкусной еды и… соки. Маньяки, короче, русскому человеку такое понять непросто.
— Вчера кореша из двадцать первой встретил… — рассказывает бодренький розовый Петрушин, одаряя светозарным взглядом зелёного Глебыча, потухшие глаза которого полны боли и желания немедля похмелиться. — Собрались с пацанами, оттянулись по самое не могу: четыре часа в футбол гоняли…
Вот такая суровая оперативная работа. Ничего не попишешь: мы привыкли, что в нашем деле всегда приходится чем-то жертвовать…
Ростовского мы достали через третьи руки. Во время очередного оперативного застолья мне сообщили, в числе прочих новостей, что Валера жив, вроде бы работает в убойном отделе, находится где-то неподалёку, в зоне досягаемости, и даже дали домашний телефон.
Телефонный номер я неровным почерком занёс в блокнот и на пару недель вычеркнул это событие из памяти. Как-то всё недосуг было. Спустя две недели, на очередном совещании, достал зачем-то блокнот, напоролся на Валерин номер и сообщил Петрушину:
— Слушай, совсем из головы вылетело… Ростовский отыскался. Может быть полезен в плане сбора информации, как-никак опером работает. Нет желания навестить?
Петрушин почесал затылок и надолго сморщил репу. Задумался. Заметили, я не взвыл от радости, получив данные о местонахождении Ростовского. И не помчался сломя голову бросаться в объятия нашего давно не виденного однополчанина и однокашника. И Петрушин не взвыл и даже не подпрыгнул.
Объясняю, что это за странности поведения такие.
Петрушин, Ростовский и я, будучи в своё время курсантами, учились в одной роте. Причём Петрушин с Валерой были в одном взводе, который готовили по программе обучения спецподразделений. Проще говоря, в спецвзводе. У нас в каждом батальоне (то бишь на курсе) был один такой взвод, в который отбирали наиболее крепких, жизнеспособных и кровожадных товарищей, чтобы вырастить из них терминаторов.
По окончании училища мы все вместе служили в одной дивизии (оперативных бригад тогда ещё не существовало в природе, это 87-й год, там пока что всё было лепо и тихо). Петрушин с Валерой были командирами взводов спецназа, я — простым пехотным офицером. Жили в одной общаге, совместно питались и проводили нехитрый лейтенантский досуг. Однако крепкой дружбы там не было, общались, скорее, в силу необходимости — когда с человеком живёшь в одной комнате, поневоле приходится контактировать.
Валера оказался человеком довольно сложным, однако чтобы в деталях охарактеризовать его, потребуется много времени. Дабы не вдаваться в пространные описания, могу сказать попросту: Ростовский — это нечто среднее между мной и Петрушиным. Гибрид, короче.
С Петрушиным мне было просто. Он хотя и обзывал меня головастиком, но безоговорочно признавал верховенство моего интеллекта. А я с большим уважением относился к его незаурядным физическим параметрам. Этот человек не просто высок ростом, имеет стать Геркулеса и наделён чудовищной силой — в нём клокочет какая-то особая первобытная мощь. Феномен в своём роде, попробуй такого не уважать!
А ещё Петрушин отличается своей фундаментальной, я бы даже сказал — гранитной надёжностью. У него это сызмальства: если обещал — умрёт, но сделает.
В первый год нашей офицерской службы был случай: я попросил Петрушина встретить меня ночью, когда буду возвращаться от дамы. Дело было в Тбилиси, там своя местная специфика. Имелась достоверная информация, что некие злые грузины сильно не одобряют мои ухаживания за местной дивчиной, проживавшей в районе Самгори. Да бог с ними, если бы просто не одобряли, но ведь они собирались отловить меня в укромном местечке и примерно воспитать по своему образу и подобию! То есть сделать мне большой горбатый нос, большую репу и чтобы я разговаривал с сильным акцентом. А я такие вещи не люблю: я берегу себя, любимого.
Петрушин как раз выводил свой взвод по плану выходного дня в город, просьбу слушал на ходу, в ответ едва кивнул и буркнул:
— Ладно.
Спустя часа четыре гуляю я с дивчиной по Руставели, встречаю наших из дивизии, и они мне сообщают: у нас новости — Петрушин на «гарнизонке» (гарнизонной гауптвахте). Водил солдат в кино и там поправил лица двум нетрезвым майорам — они его равнять пытались. Один из майоров, к несчастью, оказался приятелем коменданта.
