Михаил Серегин - К строевой - годен!
Показался высокий, всего на полголовы ниже Простакова, старший сержант с картофелеобразным носом и толстыми губами.
Леху поразил запах дорогого одеколона и внешний вид военнослужащего. Раньше он таких аккуратных солдат не видел. Даже прапорщик Поколеновяма – и тот не выглядел так опрятно в день принятия присяги, как сейчас этот старший сержант.
Капитан и сержант поздоровались!
Колени у Фрола подогнулись. После учебки это казалось чем-то ненормальным.
Валетова поразил взгляд сержанта. Он смотрел на обоих, как на куски мяса. Ладно на него, на маленького, так и на Леху глядел точно так же.
– Определи им место, – распорядился капитан, – и устрой этим рядовым поганцам праздник имени «химической тревоги».
– Серьезный или не очень?
– Абсолютно качественный, – неожиданно офицер встал по стойке «смирно». Соответственно, солдаты тоже вытянулись. – Рядовой Простаков, рядовой Валетов, неподчинение приказам сержанта Агапова будет означать для вас немедленный арест с последующим судом в военном трибунале и переправку года на три в дисциплинарный батальон, искупать вину.
Офицер ушел. Леха тут же приземлился на крайний табурет.
– Вставай, быдло! Ты теперь моя собственность! – заорали толстые губы.
Простаков медленно поднялся. Фрол вцепился в него.
– Леха! – кричал Валетов. – Стой, иначе нас посадят, Леха! Три года, ты подумай, три года в военной тюряге!
Агапов скалился, наблюдая за здоровым.
– Хочешь что-то возразить?
Они нарезали по плацу двадцать пятый, а может, и тридцатый круг. Кислорода постоянно не хватало. Противогаз с нормально работающими клапанами – вещица из арсенала дьявола.
В бахилах хлюпало, Фрол чувствовал, что он медленно, но верно высыхает.
– Последний круг, – обнадежил Агапов, стоя на середине.
От радости Леха прибавил, пробежал последние метры, остановился перед сержантом и стал снимать с себя противогаз.
– Э! Почему прибежал один! Военные спортсмены финишируют вместе. Еще пять кругов.
Простаков снова надел резинку на морду, как раз и Валетов подгреб. Фрол хотел остановиться, но сержант орал «бегом!», и отдыхать не пришлось.
Отмотав определенное им наказание, солдаты подбежали к сержанту, чуть ли не взявшись за руки.
Срывая с себя резину, Фрол ощущал прилив дикой, необузданной радости. Он справился с испытанием, он смог. Кислород ворвался в кровь через частые хрипы. Голова закружилась. Он жил. Леха глядел на небо. Высоко ласточки летают. Счастливые.
– Кто разрешал снимать намордники? – Старший сержант лыбился не по-доброму.
Они снова бегут по плацу, вдалбливая через ноги простую истину. Без приказа ничего в армии не делается.
Простаков по окончании процедуры стал умнее.
– Все, товарищ сержант, можно снимать? – противогаз мешал говорить, но он потерпит. Неужели им придется отрабатывать еще за что-то?
Фрол стоял еле живой рядом со здоровяком.
– Все? – выл он.
Агапов заложил руки за спину.
– Не сержант, а «ваше благородие». Запомните, я для вас «ваше благородие», и помолчите, вы мешаете мне думать, – Агапов походил из стороны в сторону, затем подошел и начал заглядывать через стекла противогазов в глаза каждому. Вот они, маленькие черненькие глазки недоноска. В них ум и злость, но главное – просьба пощадить. Рядом с киндерсюрпризом здоровый, что у него... – А! – сержант отшатнулся. Красные нечеловеческие зырялки впендюрились ему в мозгульки. – Тебе плохо? Снимайте все с себя на хер.
Простаков стащил чехольчик, и сержант поспешил снова посмотреть на него. Ничего, все нормально. Показалось, наверное, насчет глаз.
На Фрола было жалко смотреть. От него осталась только душа, все тело целиком съел общевойсковой защитный комплект – ОЗК, состоящий из противогаза, плаща, бахил и перчаток.
У Лехи из резинового чулка вылилось на асфальт с литр. С Фрола ведро.
– Свернуть защиту, – скомандовал сержант.
Мешочки, из которых им пришлось доставать чулки и плащ, были очень узкими. В них определенно не могла поместиться вся резина. Фрол ковырялся с бахилами, пытаясь утрамбовать их, но безрезультатно.
Тем временем Простаков решил стать настоящим солдатом и задал вопрос:
– Товарищ «ваше благородие», а противогазы, они от вредных газов защищают или только так – лицо прикрывают, чтоб труднее дышать?
Агапов, как всякий послуживший солдат, ставший великим педагогом, нашелся, что ответить:
– Можно без «товарищ». Просто «ваше благородие». Повторите вопрос, товарищ солдат.
Леха повторил.
– Да, – Агапов чмокнул толстыми губами и вытащил из-за пазухи небольшой флакончик. Пшикнул из него в рот. – Освежает дыхание. Ну-ка, открой пасть.
Леха открыл.
Агапов приблизился и сморщил нос.
– Воняет снизу. – И, не пожалев, истратил немного освежителя, едва смочив ширинку Простакову. – Что-то надо делать с личной гигиеной. Теперь к вопросу. Противогаз, рядовой Простаков, – это как волосы на яйцах. Прикрывают, но ни хера не защищают.
Валетов слушал одним ухом. Он силился хоть как-то впихнуть защиту в чехлы, но ничего не выходило. Понаблюдав за ковыряниями обреченного на неудачу, Агапов снова пшикнул себе в рот и Простакову на штаны.
– Что это значит? – Агапов показал пальцем на не желающую упаковываться резину.
Фрол разогнул колени и в ответ показал рукой на флакончик с освежителем:
– Это значит, что у тебя во рту и у Простакова в мудях воняет одинаково. Рядовой Простаков!
Леха выпрямился.
– Я.
– Рядовой Валетов!
– Я.
– Химическая тревога!
Какое неприятное весеннее солнышко. Греет сильно. Плохо от него, потому что они снова бегут по черному асфальту. Хоть цвет покрытия дорог в уставе не записан, но везде в армии асфальт черный. Вы не замечали?
Учения кончились к обеду.
Ввалившись в роту, новенькие, чья форма была пропитана насквозь потом, плюхнулись на свободные табуреты, не обращая никакого внимания на пацанов, находившихся там, и застыли.
– Мыться! – заорал Агапов. – В армии служат, а не сидят! Понятно, а!
– Кто это? – К Агапову подошел плотный брюнет с множественными язвочками на лице.
– Залетчики с учебки.
Кикимор наклонился к Фролу и заорал прямо в лицо:
– Тащат нам сюда всякое дерьмо! Ты кто?!
– Рядовой, – смямлил Фрол.
Выпрямившись, дедушка задумчиво поднял глаза кверху.
– Когда была присяга? – Голос стал мягче.
– Вчера, – Леха поднялся.
– Очень хорошо, идите умываться, товарищи солдаты. Через десять минут выдвигаемся на прием пищи.
Как только они вышли, за спинами раздалось дикое ржание.
В отличие от гонявшего их сержанта, этот, второй авторитет, показался Фролу более человечным. «Идите умываться, товарищи солдаты».
Как ни странно, на обед протопали вообще вразножку, кое-как соблюдая строй. Коробку вел Агапов, время от времени козыряя встречным офицерам. Только один раз последовала команда: «Взв-о-од!» Солдаты быстро поймали ногу и трижды отбили по асфальту. Затем «Смирно!» – и все отчеканили десяток шагов, пока мимо проходил огромный, не меньше Простакова, подполковник.
– Весло есть? – спросил Фрола топающий рядом в последней шеренге пацанчик, форма на котором сидела, как драный кафтан на пугале.
– Чего?
– Ложка, ложка есть? Мы ходим в столовую каждый со своим веслом, понял? Держи! – Валетов не верил своим глазам. Надо же, ему помогают! Вот оно, содружество маленьких.
Пацана звали Валеркой. Фамилия Бабочкин.
– Сегодня ночью кричи громче. Это дембелям нравится.
– Чего?
– Ничего.
– Кто этот подполковник?
– Ты чего?! Это ж наш комбат Стойлохряков!
Свободных столов оказалось с избытком. С подносами после раздачи сели втроем: Фрол, Леха и Валерка.
Фролу с Лехой пришлось лопать одной ложкой на двоих.
К их столу молча подошел солдат. Пацан с хитрющей физиономией взял молча тарелку с подноса Бабочкина, переложил с нее мясо с подливой в свою, и так наполовину полную, потом потянулся к Лехиной порции.
Фрол умоляюще глядел на Простакова. Здоровый тяжело пыхтел, но тоже дал себя обобрать.
Агапов позвал рядового.
– Забота, сюда.
Оставив тарелку с мясом, солдат отправился к сержанту.
Недолго думая, Фрол продул сопла и, собрав на языке сопли, харкнул в мясо.
То же самое проделали остальные.
Фрол сам выложил мясо из своей тарелки и, улыбаясь, подал ее вернувшемуся рядовому.
– Этот, с хитрой рожей, – «Забота». Слоняра[2] . Хавку для Кикимора собирает.
– А кто Кикимор? – Леха лопал пустую перловку.
– Кикимор – тот самый член, что спрашивал тебя, кто ты.
– А-а-а. Кормят здесь хреново. Но порядки, похоже, не такие жесткие, как в учебке.
– Ты должен был ответить «запах».
– После присяги вроде «дух», – возмутился Фрол.
Бабочкин улыбнулся.
– Дух – это я. Ты – запах.
