Высокие отношения - Михаил Рагимов
Йорж дожидался, приплясывая от нетерпения. Рассказ его так и распирал. Изморозь, специально держа паузу, почистил инструмент соответствующим скребочком, аккуратно поставил лопату на место, сдвинул задвижку. Решетка громко стукнулась о стену — медведь вернулся на оскверненную уборкой территорию.
Лукас присел на небрежно сваленный плавник у клетки, поковырял пальцем природный горельеф — нору древоточца на просоленной деревяшке…
— А теперь рассказывай, что за представление? И по порядку! С самого начального начала!
— Завтра приходит конвой с Островов. Три десятка нефов! Представь! Все под завязку! Последний конвой перед штормами! Ну и в порту будет огромная ярмарка! Со всей округи народ сбежится!
— Ярмарка, говоришь…
— А то! Будет торг! И не просто торг, а Т-О-Р-Г! Бобры косяками будут ходить! А где торговля, там и куча людей. С каждого десятого по медяку — к вечеру полный мешок!
— Или два мешка…
— А то и три! — Йорж приплясывал от предвкушения. — А три мешка денег, это же просто чудесно!
— Три мешка лучше одного, — согласился Лукас. — Но меня смущают островитяне.
Йорж застыл на пару мгновений, заржал:
— Забей, друг! Острова большие! Да и опять же, сам говоришь, что совпадение! И не ты резал того хомяка, и тебя вообще там никто не видел! А жирного, скажу тебе по секрету, грохнули наши же.
— Местные⁈ — Лукас чуть не свалился с обкатанного волнами и прибрежными камнями бревна, — Рэйни же платил Фуррету чуть ли не половину дохода!
— Не половину, а одну пятую за свою мерзость, да и то вряд ли, — отмахнулся циркач. — Обычная плата — ровнехонько десятина.
— Вот же сука…
— О чем и говорю! Есть у меня пара знакомых в страже. Говорят, вечером перед делом в «Башмаке», в «Якорь» притащился Бьярн, а потом, на карете, словно благородного, привезли Хото Высоту. Знаешь этих прекрасных парней во главе с многоуважаемым господином Дюссаком?
— Да ладно… — самолично, разумеется, Лукас не сталкивался ни с тем, ни с тем. Но слышал многое. И все больше жуткое. Такое, что можно детям рассказывать, чтобы с перепугу всю ночь не спали.
— Вот и ладно. Сам думай, кто Рэйни голову отчекрыжил. Острова? Нет! Сам же Фуррет и приказал! Так что, думай дальше — кому ты нужен на той ярмарке? И кто тебя вообще узнает?
Вот тут Лукас с говорливым циркачом согласился полностью. За неделю, что он провел на берегу, в лагере со стенами из дранных сетей, Изморозь очень сильно изменился. Разительно даже!
Отпустил неопрятную щетину, которой, впрочем, до бороды было еще несколько лет стараний. Умудрился загореть под чуть теплым осенним солнцем. Снова вспомнил как пить самое дешевое пойло… Провонял зверинцем, кострами и циркачками — им-то, на удивление, бывший студент нравился до подлинного безумия — очень уж был обходителен в постельных делах.
Со стороны посмотреть — обычнейший «береговой нищий», приставший к цирку, чтобы перезимовать под теплой крышей. Впрочем, так оно и было, если разобраться.
Конечно, Лукас не только клетки чистил — времени хватало на что угодно, и с запасом. В том числе, и на высокое. «Бертольдина» была хороша, но требовала чистовой доработки. И, разумеется, обкатки на настоящей сцене, а не в мыслях автора. Так-то, и черновой вариант был весьма хорош! Лукас оценивал себя объективно — все же опытный взрослый человек, а не прыщавый школяр Уши Торчком, с сугубо теоретическими знаниями об искусстве, жизни и женщинах.
А каков сюжет — просто чудо! Ревность, любовь, колдовство, измены и древние тайны! И финал! Удушение обломком табурета прямо на супружеском ложе под хор бывших любовниц и их же аплодисменты! И скрежет зубовный по дереву… Кстати, отчего бы не сделать главного злодея островитянином? Будет весьма свежо и остро! И название удлинить? К примеру — «Бертольдина или проклятый старый дон»? Главное, чтобы про авторство не пронюхали лишние… Оторвут голову. А если не повезет, то и все остальное.
— Знаешь, а я, наверное, соглашусь. Кто там меня узнает? А даже если и да, то что?
— В том и дело. Только портки смени, — добавил Йорж, — а то вонью всю публику распугаешь. Глаза так и режет! И в горле першит! Точно тебе говорю! Залезешь ко мне, в ящике под правой лавкой возьми, те, из крашеной парусины, с медными застежками. Ну и себе оставь, они почти новые.
— Помню такие, спасибо!
Лукас искренне обрадовался такому щедрому подарку. Отличные портки! Пусть и слегка протертые в промежности. Йорж, хоть и страдает словесным недержанием, все же хороший человек. Чуть ли не последние штаны подарил! Пусть и не плащ с плеча, но на кой хрен плащ тот нужен? Портки с жопы — они полезнее.
— Только еще вопрос. На кой хрен я там нужен? Ведь не актер нисколько.
Йорж хмыкнул, пожал широкими плечами.
— Знаешь, как когда-то говорил один умный человек, заедая сосисками пиво: «среди людей нет ненужных, если умеешь их применять на пользу себе». Пригодишься. Лишние глаза, лишние руки. Опять же, в наше трудное время, человек, который может зарезать посреди улицы громилу, в два раза больше себя, и сбежать незамеченным, никогда не будет лишним. Еще вопросы будут?
Изморози только и оставалось, что молча кивнуть. Про убитого он никому не рассказывал.
* * *
По стене бежал таракан. Нет, не бежал. Шествовал неторопливо, прямо таки — по-хозяйски. Толстый, наглый, усатый. Панцирь блестел даже в тусклом свете — латный доспех, начищенный перед турниром.
Хото шикнул на обнаглевшего насекомого. Но тот человека словно и не заметил, продолжив путь. Разве что усами зашевелил еще наглее.
Высота попытался склониться с кровати — тут же замутило. Он шлепнулся обратно на тощую подушку, мокрую и липкую от пота. Зашарил вслепую, опустив руку. Попалась мятая кружка с оторванной ручкой. Хорошая вещь. Была…
Стенолаз приоткрыл глаза, кое-как нашел ползущий кусок сверкающей черноты на серости облезлой штукатурки. Взвесил кружку на ладони, швырнул в стену. Бросок вышел жалким как сам похмельный стенолаз. Искалеченная кружка даже до стены не долетела, шлепнувшись на кучу веревок, сваленных в углу. Размахрившиеся концы вились по грязному полу диковинными водорослями…
Таракан добежал до цели, скрылся среди железа, наваленного на полках.
— Да чтоб ты сдох, падла, — прошептал Хото и лег на бок, отвернувшись от усатого захватчика.
* * *
— Тебе не кажется все это очень подозрительным?
Дюссак мерил шагами от стены до стены кабинет на четвертом этаже «Якоря». То и дело хватался за небольшой топорик на длинной рукояти, заткнутый за пояс. Тут же выпускал оружие из рук. И ходил дальше. За верным помощником, сидя у стола, наблюдал господин Фуррет, по-простецки прихлебывая вино из пивной кружки.
— Что именно я должен считать подозрительным, подскажи, будь добр? То, что ты бегаешь по моему кабинету, размахивая топором? Это да, весьма подозрительно. Вдруг тебя уже перекупили?
— У них столько денег нет, — смущенно проговорил Дюссак, садясь — проваливаясь в гостевое кресло. Тут же подскочил, выдернул топорик из-за пояса, положил на пол.
— То есть, все-таки я прав насчет перекупки? Предлагали? И кто же? И во сколько оценили тебя? Не сошлись в цене?
— Мастер! — покраснел Дюссак.
— Шучу, шучу, — кивнул ему Фуррет, снова отхлебнул. — Я знаю, что ты верен мне и Сивере не из-за денег. Дело в том, ты когда злишься, становишься похож на рассерженного ежа. Это забавно, уж прости.
Дюссак промолчал, усиленно теребя золотые висюльки мишуры. Несколько он уже оторвал — валялись под ногами.
— Так в чем же дело?
— Острова, — коротко ответил Дюссак. Оторвал очередную. Посмотрел удивленно, покрутил в пальцах, уронил, как бы случайно.
— Что «Острова»? — переспросил Фуррет, — что не так с ними?
— С ними все так. Под волны не провалились. Дело в ином…
— Мастер Дюссак! Не тягай мяура за хвост! Будь добр! Мяур не штора, не простит такого обращения!
— Островитяне снарядили огромный караван. Чуть ли не три дюжины парусников и галер охранения. Когда такое было?
Фуррет отпил вина, сложил руки на груди. Задумался…
— На моей памяти — три года назад. До этого такое число тоже мелькало. Если хочешь, могу уточнить. Благо, записи поднять не трудно и не долго.
— Не утруждайтесь, — поскучнел Дюссак. — Вам я верю на слово. Раз было, то было. Но все равно! Слухи нехорошие витают.
— Не надо жрать капусту с горохом, ничего витать и не будет. Что за слухи? — насторожился Фуррет.
