Александр Бушков - Пиранья. Алмазный спецназ
– Пожалуй...
Старик, бледно усмехнувшись, вдруг спросил:
– А могли бы вы, адмирал, устроить здесь переворот? Если у вас будет достаточно возможностей?
Без всякого удивления Мазур сказал:
– Я так понимаю, при ободрении и поддержке власть имущих...
– Предположим.
– Ну, это настолько нехитрое дело, что скучно делается, – сказал Мазур. – Я бы поднял батальон из полка «Умаконто Бачака», тамошние десантники в основном из лулебо, президента недолюбливают и из-за племенных разногласий и оттого, что там сильно влияние партии РАЛИМО, присовокупил несколько броневиков, занял бы дворец, одновременно нейтрализовав парочкой рот штаб-квартиру службы безопасности... Это первое, что приходит в голову. С ходу можно придумать еще несколько вариантов с участием гораздо меньших сил – но столь же эффективных. Разумеется, я говорю все это чисто абстрактно, теоретически, господин спикер, у меня и в мыслях нет устраивать что-то всерьез, на кой черт мне это нужно...
– Примерно тот же вариант приходил и мне в голову, – сказал Мванги. – Десантники из «Умаконто», Гарантальские казармы... Одна беда: а что п о т о м? Повстанцев в лесах не станет меньше, проблемы останутся прежними, а то и новых прибавится...
– Вот то-то и оно, – сказал Мазур. – А что потом?
– Как все казалось ясно и просто, когда мы входили в столицу тридцать с лишним лет назад, – сказал отрешенно старик. – Всем представлялось: как только настанет независимость, не будет ни сложностей, ни конфликтов, ни проблем...
– Ага, – кивнул Мазур. – Нам тоже пятнадцать лет назад казалось, что настала райская жизнь без проблем...
Печально улыбнувшись ему, спикер поднял стакан и выпил до дна. Мазур вдруг почувствовал себя ужасно старым, по-настоящему дряхлым: как бы он ни старался, чертов мир не переделать, и счастья не прибавляется, и проблем не становится меньше, куда ни глянь – сплошная задница.
Мванги сказал, грустно улыбаясь:
– Самое печальное, что...
Он не закончил, Мазур так и не узнал, что же в данной ситуации спикеру кажется самым печальным – ну, вряд ли то, что президент трахается с европейскими блондинками... Послышался энергичный стук, и в кабинет вошел молодой офицер – безупречно пригнанный мундир, без единой складочки, эмблемы, золотые нашивки и знаки различия сияют, на правом плече – адъютантский аксельбант сложного плетения, напоминающий хитрую головоломку.
Чуть ли не парадным шагом промаршировав к столу, он отдал честь на здешний манер, позаимствованный у американцев, – отмахнул ладонью вперед от лакового козырька огромной фуражки – и сказал обрадованно:
– Как хорошо, что я застал вас обоих, господин спикер, господин адмирал... Президент убедительно просит вас его сопровождать, он готовится вылететь в столицу...
* * *...Нельзя сказать, чтобы сборище было особенно уж торжественным, обошлось без дурацкого размаха. Присутствовало человек пятнадцать, в форме и в цивильном, распределившихся по заученному порядку: военные выстроились рядком справа от массивного президентского стола, сверкавшего позолотой, штатские, соответственно, слева. Мазур, разумеется, пребывавший в гражданском, помещался среди последних, рядом с Олесей.
А за роскошным столом восседал президент Кавулу – здоровенный мужик баскетбольного роста в белоснежном мундире, украшенном парой десятков орденов, с красной лентой через плечо и присобаченной на ней разлапистой, многолучевой звездой, с широкими погонами, опять-таки украшенными золотом. Он посреди напряженного молчания обвел всех внимательным взглядом, потом выпрямился во весь рост. Следовало бы ожидать, что где-то поблизости загремят фанфары, но, к некоторому разочарованию Мазура, обошлось без этого.
– Господа... – внушительно произнес Кавулу хорошо поставленным голосом опытного оратора, – мы собрались здесь, чтобы должным образом отметить заслуги нашего друга, адмирала Мазура, который, не щадя сил, с опасностью для жизни, боролся с посланными из-за рубежа террористами, намеренными злодейским образом вредить республике. Не буду говорить длинных речей и славословить, наш друг – человек невероятно скромный и не стремится к выпячиванию его заслуг. Я всего лишь хочу выразить искреннюю, горячую благодарность от лица республики и провозгласить адмирала Мазура кавалером командорской звезды ордена Свободы...
Он величественно вышел из-за стола, при этом на боку у него обнаружилась шпага с позолоченным, а может, и золотым затейливым эфесом, прихватил со стола синюю папку и здоровенную синюю коробку, подошел к Мазуру, раскрыл эту самую коробку и достал из нее внушительных размеров звезду, этакую снежинку размером с ладонь, сверкавшую бриллиантовым блеском и цветной эмалью. Не глядя, ткнул пустую коробку в сторону от себя – там тут же обнаружился адъютант, подхвативший ее и на цыпочках унесший куда-то в глубь кабинета. Президент же, сделав значительное лицо, сноровисто, с большим опытом прикрепил звезду на правую сторону белоснежного Мазурова пиджака. Пиджак мгновенно обвис с этой стороны – судя по весу, регалия была не позолоченная, а целиком отлитая из презренного металла.
Мазур, старательно стоя навытяжку, поклонился. В душе у него при этом не происходило ровным счетом ничего возвышенного, наоборот, было невероятно скучно. Ему столько раз вешали на грудь разнообразнейшие побрякушки лидеры экзотических стран, что это давно утратило всякую прелесть новизны. Было скучно и занудно – еще одна бляха в дополнение к тому вороху, что валялся дома в серванте.
Оказавшись с президентом лицом к лицу, он рассмотрел, что узоры на погонах Кавулу не вышиты золотой нитью, а отлиты из золота целиком. Тяжесть должна быть нешуточной, едва ли не по полкило на каждом плече. Да и ордена увесистые. Среди фантазийных местных, между прочим, присутствуют с полдюжины с е р ь е з н ы х, европейских, достаточно старых и респектабельных. Почетного Легиона, к слову, и у дорогого Леонида Ильича Брежнева вроде бы не было. А уж ордена Бани – точно. Балуют президента европейские демократии и монархии – надо полагать, за его ворчливость...
Президент бросил выразительный взгляд на присутствующих – и они, получив недвусмысленный сигнал, дружненько у р е з а л и шумные аплодисменты, так и не перешедшие, правда, в овацию, чему Мазур нисколечко не огорчился. Единственное, о чем он думал – пиджак отвис на одну сторону совершенно по-дурацки...
Он вновь занял свое место в недлинной шеренге штатских, так и не узрев официанта с подносом, – мог бы, отец нации, и на бокал шампанского разориться... Когда по некоему невидимому, но, несомненно, поданному сигналу все повернулись и стали двигаться к выходу из огромного кабинета, Мазур, понятое дело, направился за остальными, но рядом бесшумно вырос адъютант и почтительно придержал за локоть:
– Сэр, президент хотел бы побеседовать с вами наедине...
Что тут поделаешь? Пришлось остаться. Адъютант, вытянувшись стойким оловянным солдатиком, распахнул дверь в дальнем конце кабинета, президент, величественный, как монумент самому себе, прошел туда первым, а следом направился и Мазур.
За дверью обнаружилась хотя и обширная, но начисто лишенная той дурной роскоши, что блистала в кабинете, комната. Ни единого квадратного дюйма позолоты, ни одной антикварной картины, никаких беломраморных бюстов, украшавших кабинет. Стол, кресла, уютный диван, холодильник в углу.
Адъютант остался в кабинете. Сделав несколько шагов внутрь следом за Кавулу, Мазур выжидательно остановился.
Оглянувшись на него с хитрым видом, президент словно бы вмиг растерял изрядную долю вальяжности. Он снял фуражку и ловко метнул ее через всю комнату, так что она повисла на крючке. Отстегнул шпагу, небрежно швырнул ее на диван, потом, откровенно ухмыляясь, сбросил алую ленту, снял белоснежный китель и, не глядя, кинул его поверх шпаги. С самым небрежным видом закатав рукава накрахмаленной рубашки, достал из высокого холодильника черную бутылку, два стакана, кивнул в сторону стола:
– Садитесь, дорогой адмирал. Не возражаете, если мы попросту?
Ловко вогнал штопор в осмоленную пробку, выдернул ее так привычно и хватко, что любой российский пьяница замер бы восхищенно. Протянул Мазуру бокал, плюхнулся в кресло и сказал абсолютно не державным тоном:
– Скиньте пиджак, если хотите, эта штука весит фунта полтора... Будьте, как дома, разговор у нас долгий.
И панибратски похлопал Мазура по колену. Повесив пиджак на спинку резного кресла, Мазур пригубил вино – отменное – и сказал нейтральным тоном:
– Честно говоря, господин президент, успехом я во многом обязан своей напарнице, оставшейся без всякого вознаграждения...
– Ей что, в с е р ь е з нравятся эти бляхи?
– Наверное, – сказал Мазур. – Молодая еще...
– Будьте уверены, я ей нынче же вручу орден, – сказал президент, глядя весело и хитро. – Не такая уж я неблагодарная скотина. Но – в приватнейшей обстановке, с глазу на глаз. Дорогой адмирал, наша республика значительно продвинулась по пути цивилизации и прогресса, но, увы, осталось еще столько старых, консервативных традиций... Честью вам клянусь, меня не то что не поймет общественность – форменным образом возмутится, если я п р и л ю д н о буду награждать женщин. Совершенно неважно, европейских или местных. У большинства до сих пор это в сознании не умещается – что можно награждать ж е н щ и н у. Пережитки, что поделаешь... Приходится с ними считаться. Значительная часть нашего народа еще находится в плену патриархальных установлений. На меня косятся уже из-за того, что ограниченное число женщин присутствует на официальных церемониях. А уж прознай кто, что я вручаю женщине орден... – он с комическим ужасом схватился за голову. – Я же отец нации, черт побери! Обязан подчиняться неписаным традициям...
