Михаил Серегин - Русский вор
Владимир шел по темному лагерю, угрюмо обдумывая предложение Волошина. В нем боролись два чувства: с одной стороны, ненависть к Шевчуку была столь велика, что он почти готов был дать согласие на убийство прапорщика-садиста. С другой же стороны, убить вот так, как палач, заранее все рассчитав и продумав, противоречило его натуре.
Когда он вернулся в барак, внимательный Либерзон сразу заметил, что в душе у Полунина происходит какая-то тяжелая борьба.
– У тебя все ладно? – спросил Либерзон.
– Да, у меня все нормально, – ответил Полунин.
И тут неожиданно его поразила мысль о том, что Либерзон наверняка будет знать или, может быть, даже уже знает, что предстоит сделать Полунину. Не может не знать, ведь ему необходимо будет проставить у себя в табеле Полунину рабочий день на пилораме, где тот будет отсутствовать, сидя в засаде.
«Черт, похоже, они все уже договорились между собой и ждут только моего согласия», – со злостью подумал Полунин, укладываясь спать.
* * *На следующий день произошло еще одно событие, взбудоражившее Полунина. Вечером к нему подошел дневальный и сообщил:
– Вован, у тебя сегодня свиданка, начальник разрешил.
– С кем? – удивленно спросил Полунин. – С матерью?
– Не-е, на маму она не похожа, – усмехнулся шнырь, – больно молодая еще. Деваха к тебе какая-то приехала.
Полунин спрыгнул с нар.
«Неужели она, – лихорадочно, с воодушевлением подумал он. – Неужели она… Рита. Наконец-то появилась. Уверен, что она приехала сюда, наплевав на запреты отца».
Воодушевление, охватившее его, было столь великим, что в этот момент был готов простить и ей, и Слатковскому, и даже лагерным изуверам-охранникам все плохое, что они причинили ему. Его жизнь снова приобретала смысл.
Полунин засуетился, рванувшись было поначалу к выходу, но вдруг резко остановился, вспомнив о том, что не брился сегодня. Он вернулся к тумбочке и, достав из нее электробритву, принялся драить щетину на щеках.
Изя, лежавший на кровати и читавший газету, оторвал от нее свой взгляд и, посмотрев на Полунина, сказал:
– Идите, Вова, идите быстрее, бросьте вы это занятие. Свиданку вам дадут короткую, скоро уже отбой. Не теряйте время даром, лучше пообщайтесь со своей девушкой лишние пять минут.
Изя был прав, и Полунин, выключив электробритву, бросил ее в тумбочку и, схватив куртку, побежал к выходу.
Когда Владимир вошел в комнату для свиданий, то от неожиданности замер на пороге.
Навстречу ему поднялась Татьяна Коробкова. Изумленный Полунин посмотрел на нее, не сумев произнести ни слова.
– Господи, что же они сделали с тобой, – произнесла Татьяна, рассматривая Владимира. – Как ты сильно поседел и осунулся.
Владимир тоже смотрел на Татьяну. Она была по-прежнему таким же лакомым кусочком для мужчин. Хорошо сложенная, с модной прической, аккуратно нанесенным макияжем.
Полунину даже показалось, что она еще больше похорошела за то время, пока они не виделись. Но мысли сейчас у него были не о ней, он ожидал встретиться с Ритой.
Не увидев ее, он был настолько ошеломлен, что не удержался и спросил:
– А почему Маргарита не приехала?
По лицу Татьяны пробежала тень разочарования. Она замялась, но, взяв себя в руки, ответила:
– Она не смогла… приехать.
– Может, она письмо вместе с тобой прислала?
– Нет, – ответила Татьяна.
В ее голосе появились ледяные нотки.
– Письма она тоже не прислала. И вообще меня никто не присылал, я сама приехала.
Этого краткого диалога хватило, чтобы они поняли, как оба ошибались. До Владимира наконец-то дошло, что Татьяна приехала к нему в лагерь по собственной инициативе, и, по всей вероятности, он для нее гораздо больше, чем просто друг.
Татьяна, в свою очередь, поняла, что она ничего не значит для Владимира. Он по-прежнему любит Риту.
Они еще какое-то время говорили друг с другом. Владимир расспрашивал о здоровье матери, о том, как идут дела у друзей. Татьяна рассказывала, что Ольга Владимировна чувствует себя вполне прилично, хотя и сдала в последнее время. И Татьяна, и Леха Каширин продолжают учиться.
И хотя они разговаривали с виду оживленно, оба чувствовали легкую отчужденность, возникшую между ними.
Владимир не выдержал и снова задал вопрос на больную тему:
– Ну а как семья Слатковских поживает, ты что-то о них ничего не говоришь?
– Они переехали из нашего дома, – ответила Татьяна. – Слатковский пошел на повышение и получил новую квартиру.
– А что с Ритой? Чем она занимается, есть ли от нее хоть какие-то новости? – не глядя в глаза Татьяне, спросил Полунин.
Татьяна помедлила с ответом, словно подбирая нужные слова.
– Рита собирается замуж, – наконец-то сказала она. – Ее жених – сын какого-то крупного начальника из Москвы. Сразу же после свадьбы она наверняка уедет в столицу.
И наступила тишина. Оба молчали, думали каждый о своем. Обоим было как-то неловко и тягостно.
Эту затянувшуюся паузу прервал вошедший охранник, который грубо сказал:
– Все, голубки, хорош, время свиданки закончилось. Пора прощаться… Все, что успели, – все ваше, – добавил он, ухмыляясь. Владимир поднялся со стула и, шагнув к Татьяне, обнял ее за плечи.
– Спасибо, что навестила, Таня. Сейчас у меня в жизни не часто бывают приятные моменты. Сегодня ты подарила мне один из них… Прости, если что не так, надеюсь, мы останемся друзьями.
Коробкова быстро смахнула слезу и произнесла:
– Пиши мне, я буду ждать.
В этот момент Владимиру стало немного радостно на душе от того, что Татьяна оказалась одним из немногих друзей, кто не бросил и не забыл его в тяжелые времена.
В барак он вернулся угрюмый и подавленный. Сев на койку к Изе, молча закурил.
– Может, чифирь сварить? – предупредительно спросил Либерзон, видя, в каком он настроении.
– Пожалуй, – согласился Полунин.
Либерзон быстро сварил чифирь в кружке-самоваре. Отпив глоток, он протянул кружку Полунину, спросив:
– Что, похоже, свидание с любимой девушкой разочаровало?
– Это была не она. Это была Танька, ее подруга… и моя тоже.
– Но ваша девушка все же разочаровала вас? – спросил Либерзон.
– Да, она выходит замуж. Прошло чуть больше семи месяцев, как мы расстались.
– Семь месяцев – это много, – философски заметил Либерзон. – За это время можно родить ребенка. Недоношенного, правда.
Он положил руку на плечо Полунина и добавил:
– Забудьте вы о ней, Володя. Женщины приходят и уходят. Их будет немало в вашей жизни. Там, на воле… когда вы выберетесь туда. Главное, чтобы вы не делали глупости здесь, в зоне.
– Ты о чем? – удивленно спросил Полунин.
Изя некоторое время колебался, видимо, размышляя, сказать Полунину то, что он задумал, или не говорить. Наконец он решился.
– Послушай, Вова, – почти шепотом заговорил он. – Я мог бы тебе ничего не говорить… Но ты нормальный парень и симпатичен мне. Я буду очень жалеть, если ты сгинешь здесь, в тюряге, из-за глупости или недомыслия. Говоря это, я даже подвергаю себя опасности, никто, знаешь, не хочет связываться с Леней Быком…
Либерзон обернулся по сторонам, дабы убедиться, что их никто не подслушивает, и продолжил:
– Но ведь, мама дорогая, то, что он предлагает тебе, – это не дело. Если ты пришьешь Шевчука, ты подставишь себя под «зеленку», то есть под расстрел. Оперативники будут рыть землю рогом и подымут на зоне такой шум, что нам всем ой как несладко будет. К тому же в лагере полно стукачей, и кто-то им, кумовьям, рано или поздно накапает на тебя. Если они даже не пришьют тебе эту мокруху, то все равно подставят тебя под что-нибудь другое. И это в лучшем случае.
Полунин с удивлением посмотрел на старика. Куда делись его легкая манерность, интеллигентность. Изя говорил жестко, аргументированно и энергично.
– Я еще не дал согласие, – ответил Полунин.
– И не давай, не давай, – живо подхватил Либерзон, – потому что это гнилое дело. Леня все равно выкрутится, у него бабки есть не хилые. А тебя за убийство мента могут даже на суд не повести, затравят собаками, как зайца. То, что тебе нужно исполнить, – это дело палачей, а палачей даже братва не уважает, хотя и терпит.
Изя снова затравленно огляделся по сторонам.
– Не нужно это тебе Вова, не нужно. Ты только почитай, что пишут газеты, – он махнул недельной давности номером газеты «Известия». – В стране все меняется. Может быть, так случится, что нас выпустят раньше срока. Ведь мы с тобой не чистые уголовники. Мы сидим по экономическим статьям. Я уверен, что скоро отношение к таким людям, предпринимателям по натуре, будет иным. Если же вы, Вова, влезете в банальный криминал, ваша жизнь может сложиться совсем по-иному. Здесь, на зоне, очень легко наматывают сроки. Так что, я повторюсь, не лезьте вы в это дело, не то ваша жизнь очень быстро закончится.
Полунин слушал Либерзона и чувствовал, что он прав. Изя был умный и дальновидный человек. И к его мнению всегда стоило прислушаться.
