Сергей Самаров - Антишулер
Другим слова не давали, словно у нас были забинтованы не головы и руки, а языки. Единственное во всей пресс-конференции, что мне сильно не понравилось — полковник назвал нас журналистам пофамильно и перечислил при этом города — кто откуда призывался. Ни к чему было выпускать мою фамилию в эфир. Это не то место, где ей следует порхать на манер бабочки. Даже подумалось, что лучше бы я это утро на «губе» провел. Там безопаснее.
И все. На этом приятное мероприятие благополучно закончилось. Журналистов дружным стадом куда-то удалили, и мне было позволено снять бинты. Всем разрешили переодеться в собственное тряпье, менее рваное, чем привезенное полковниками-костюмерами, и не такое окровавленное.
— Как я смотрелся? — спросил довольный собой Львов, надевая начищенные башмаки.
Он все еще смотрелся в них, как в зеркало. А в глазах была не просто надежда на одобрение, а страстное желание продолжительных аплодисментов.
— Вылитый Ален Делон. Красавец-мужчина. Теперь вернешься, тебя обязательно на телестудию работать пригласят. Будешь вести обзоры событий с горячих точек. Как эти журналисты. Если ездить сюда не захочешь, станешь телевизионным аналитиком.
Это тот, кто ничего не знает, но обо всем судит со знанием дела.
— Да ну тебя, — отмахнулся Виктор, но румянец, покрывший щеки, однозначно говорил, что мое предположение пришлось ему по душе. Он парень в самом деле симпатичный и с телеэкрана смотрелся бы неплохо.
— Точно тебе говорю. А все твои знакомые девахи, которые дороже ста рублей, будут стадом за тобой носиться. Прятаться устанешь. И все незнакомые девахи, кстати, тоже. Был бы ты местным горцем, завел бы себе гарем. Осилишь?
Его глаза затуманились мечтой, но ответить сержант не успел.
— Поехали… — сказал полковник внутренних войск.
Оказывается, прямо к палатке был подан автобус — как карета к парадному дворцовому крыльцу. Нас без пинков загнали туда, автобус тронулся, и уже готовы были задвинуться двери, когда непонятно откуда выскочил, сильно и смешно косолапя, майор Растопчин.
— Товарищи полковники, товарищи полковники… — кричал он в дверь и неуклюже норовил поставить ногу на ступеньку, пока створки не успели захлопнуться. Идеально круглая майорская голова при этом, казалось, несла его тело, словно воздушный шар гондолу.
Автобус остановился.
— Чего вам? — поинтересовался полковник Генштаба.
— Товарищи полковники. Рядовой Высоцкий находится под следствием. Я не могу отпустить его с вами.
— Следствие уже прекращено, — отмахнулся полковник. — Обратитесь к следователю ФСБ майору Кошкину. Он вам объяснит ситуацию.
— Это совсем другой вопрос. Наше следствие возбуждено военной прокуратурой, — возразил Андрей Васильевич. — По факту кражи военного имущества со склада. Я не могу отпустить подследственного с вами.
— Какой кражи? — не понял полковник и обернулся ко мне с непонимающим взглядом.
— Не кражи, а выигрыша в карты у прапорщика-кладовщика комплектов камуфлированной формы на весь взвод штабных планшетистов.
— Опять выигрыш. Устал я от твоих выигрышей… Когда ты проигрывать начнешь?
— Если бы проиграл, дело возбудили бы против прапорщика Василенко. Ему не на кого было бы списать недостающее имущество.
Полковник снова повернулся к двери, за которой стоял майор Растопчин, не посмевший отодвинуть старшего по званию и войти.
— Нас в Москве ждут. У меня приказ доставить в Москву всех освобожденных.
— Он не имеет права уезжать.
— Мы на самолет опоздаем, — полковник внутренних войск озабоченно смотрел на часы. — И без того журналисты нас на десять минут задержали.
Генштабист решился и опять обернулся ко мне.
— Рядовой, ты — матерь вашу! — давал подписку о невыезде?
— Никак нет.
— Водитель, закрывай двери. В Моздок!
Дверь зло хлопнула перед самым носом следака. Я наблюдал за этим сквозь слегка желтоватое и покрытое мелкими трещинками стекло. Мне даже стало жалко майора, потому что это выглядело как пощечина. Но Андрей Васильевич, мужик от природы, наверное, добродушный, возразить опять не посмел, только покраснел всем своим круглым безобидным и не очень умным лицом. Он очень уважал уставы, а дуэли за оскорбления в Российской армии с некоторых пор не приняты.
Пришлось майору ситуацию проглотить.
А мы уже уехали.
Дорога до Моздока не близкая. По пути нас дважды останавливал патруль и пытался подсадить к нам гражданских пассажиров. Патруль на этом слегка подрабатывал, но полковники резко, как и положено московским чиновникам, отказывали. Они предпочитали ехать хоть в относительном, но удобстве.
Через полтора часа пути я почувствовал — сейчас что-то произойдет. Слишком уж скучной оказалась дорога, и нечто само собой назревало. Солдаты спали тихо. Виктор же, пользуясь званием сержанта, сольно храпел и прерывался только тогда, когда автобус сильно подбрасывало на очередной выбоине. Он ночь не спал, занимаясь туалетом, и сейчас наверстывал упущенное. Я сначала тоже последовал его примеру — вздремнул, но потом непонятное чувство заставило меня открыть глаза, и после этого, как ни старался, уснуть я не смог. А ведь мне в последние дни спать пришлось еще меньше, чем Львову. Я смотрел в окно на наплывающий туман и думал о том, что погода скорее всего будет нелетная. Но полковники об этом, похоже, не догадывались. В них чувствовалось нетерпение и напряженное ожидание. Иногда они поглядывали друг на друга с видом заговорщиков. Чего-то ждут? Или знают, что дорога опасная? Бандиты при наступлении федеральных войск попрятали оружие и выходили к тракту только по ночам или в жуткий туман, обычный для местных зим. Слухи до полковников дошли? В штаны наложили? Тогда их возбуждение понятно.
Подождем — увидим…
Наконец представитель Генштаба не выдержал и достал из-за сиденья большой лист фанеры, обглоданный с одного угла чьим-то голодным псом — следы зубов видны были явственно.
— Доставай! — решительно сказал он коллеге.
Я прочухал, что ждали они отнюдь не обеденного времени и отнюдь не за бутербродами полез в свой толстый портфель полковник внутренних войск. Лист фанеры лег офицерам на колени, перегородив проход. А взгляд генштабиста требовательно уперся в меня.
— Во что играем? — я вздохнул обреченно и пересел на два сиденья вперед.
— В «храп» — матерь вашу!..
У этих вкусы вертолетчиков. А мне еще врали, что в Москве в большом фаворе бридж. Бридж я не очень люблю. Игра не для профессионала. Долгая и не такая азартная, чтобы люди могли завестись, опьянеть от чувств и выложить все, что имеют в кармане. Азарт приходит тогда, когда игроку кажется, что вот-вот, еще пара минут, еще только один расклад, и повалит к нему карта, вот-вот и начнет он выигрывать по-крупному, так, как никогда не выигрывал в жизни. Это ощущение ожидания и есть главное счастье в любой карточной игре. Похмелье приходит потом.
А задача человека, который имеет право называть себя игроком, — не играющим, а именно игроком! — в том и состоит, чтобы не выигрывать сразу. Надо дать азарту разгореться, надо постепенно подкармливать пламя в душе противника и по глазам чувствовать человеческое состояние. Когда подойдет момент, и проиграть слегка следует. Порой даже и не слегка проиграть, а «бросить» настоящую взятку, пробуждая в сопернике жадность. Жадность очень стимулирует азарт, как бензин, который плеснули в костер. А выигрывать, чтобы обчистить противника полностью, надо незаметно. В пропорции три к двум. На три выигрыша — два поражения.
— На что играем? — Полковник внутренних войск, судя по бутербродам с осетриной, которые он взял с собой в дорогу, был человек не из бедных и сильно сомневается в дееспособности рядового.
— У меня только баксы… — я сделал кислую мину.
— Много? На игру хватит?
Этого я не понял.
Они собираются «обуть» меня?!
А вот здесь мы посмотрим — кто кого! Не люблю я такой самоуверенности в людях. Хотя и знаю возможности двух человек, играющих против одного. Стоит отказаться от «поддержки», имея на руках стопроцентную карту, как сразу даешь преимущество партнеру. Потом он ответит тем же тебе. Но на этот случай и существует умение «завести» противника. Психология в профессиональной карточной игре вещь не менее необходимая, чем умение чувствовать сменяемую карту. И я берусь это доказать любому, хотя учился совсем не на психолога. А тем, кто желает меня «обуть», я готов доказать это тем более. Настойчиво… Но следует рассчитать время.
— Баксов хватит. Еще останется… Сколько нам ехать? — поинтересовался я совсем невинно.
— Успеем наиграться. Самолет — матерь вашу! — только вечером, — генштабист был так же уверен в себе, как и внутривойсковик.
Вот здесь я все и понял. Плохо соображает полковник. Он выдал и себя, и напарника. Не отрепетировали достаточно комбинацию. Не работали на пляже в Сочи. Впрочем, я тоже там не работал, но теорию группового «кидания» знаю достаточно хорошо.
