Сергей Дышев - Узник «Черной Луны»
Тут я заметил Лену, она шла с незнакомым мне мужиком, одета была в куртку, на плече висела сумка. Они подошли к одной из «Волг», на которых приехали люди Бориса. Лена оглянулась, рассеянно посмотрела на меня, чуть махнула рукой, села на заднее сиденье. Машина тут же развернулась и уехала. Борис – я заметил – даже не посмотрел в ту сторону.
– Ты слушаешь меня? – сердито спросил Хоменко.
– Ленка куда-то уехала, – сказал я.
Комбат посмотрел вслед машине:
– Нечего ей здесь делать…
– Даже не попрощалась…
– Так, Володя, слушай меня. Ты честный парень, поэтому я решил, что тебе можно доверять секреты. Мои люди в аппарате президента информируют меня обо всем, в том числе и о всех махинациях этого ублюдка. – Он кивнул в сторону Бориса. Тот продолжал стоять в кругу своих помощников, были видны струйки дыма над их головами, но о чем шла речь, не разберешь. – Сейчас я узнал про тайную аферу с грузом комплектующих деталей для «Уралов». Надеюсь, тебе не надо объяснять, где используется эта машина? Груз повезут через Рыбницу – и далее на тот берег. С документами не подкопаешься. Самое главное – зацапать их на переправе. Вместе со своим корешом заляжешь в засаде – вы должны будете остановить машину, желательно без выстрелов и, естественно, без жертв. Поэтому я и решил поручить это дело тебе и твоему другу. Как только вы остановите машину, сработает группа прикрытия. А потом устроим показательный процесс, расколем всех голубчиков – и твой любимчик Боря всплывет, как дерьмо из утопленника.
От сравнения меня передернуло.
– Кстати, очень странно, что твоя знакомая девушка поехала так опрометчиво с тем уродом. Этот подлец еще почище ублюдка Бориса.
– Что же вы мне сразу не сказали? – резко спросил я.
– Это не мое дело. Никто ее насильно не волок. – Он, не мигая, посмотрел мне в глаза, но в их стылом блеске я ничего не понял. Душа – как свинцовая завеса. «Да, – подумал я, – много же народу надо порешить, чтобы один только взгляд имел такую холодную, пригибающую силу».
…Если выживу, может, после Приднестровья поеду еще на какую-нибудь крупную заваруху, войду во вкус – и тогда мои глаза уж точно станут как у Хоменко. Но вряд ли такие нравятся женщинам. А мне хотелось нравиться. Но вот почему удрала Леночка? Может, есть уже в моих глазах что-то сатанинское, нехорошее, маниакальное? До героя мне далеко. Хотя что есть крупный герой военных действий? Удачливый убивец. Тут столько войн развелось, что не знаешь, где и когда она священная. Прости, господи, за пацифизм! Воюю и верую, за мою тайную ересь когда-нибудь, если прознают, выпорют с оттягом кнутами бородатые казачины. Любо – и поделом!
Короче, за дело! Дождались, пока главохр со своими отчалил – покатили они явно в Бендеры. Мы с комбатом засели в комнатухе с мешками на окнах, настроились на волну охраны и очень скоро услышали гнусавый голос Бориса. Он пару раз ругнулся матерно, потом сказал: «Передай Федулу, что работаем по плану номер раз!»
– Понял? – ткнул меня в бок Хоменко. – Запланировал, сукин сын. Сейчас ему перепланируем. – И он довольно потер ручищи. – Вот этих и надо взять. Сволочи, народ кровь проливает, а они втихаря на Кишинев работают. Запчасти для «Уралов»! Ты хоть, Раевский, понимаешь, что это машины военного назначения, они против нас воевать будут?
– Понимаю.
Он снял фуражку, вытер пот ладонью.
– Поедете на двух «жигуленках», чтобы не привлекать внимания. Они уже в пути, на «ЗИЛе», обгоните их, место для засады выберешь сам. – Хоменко подошел к карте, висевшей на стене, и показал мост, по которому поедет машина. – Взять их вы должны на том берегу… С богом! – Он обнял меня и подтолкнул. – Давай. Да, и еще. Пусть группа прикрытия остается на нашем берегу. Как только вы остановите машину, они тут же подъезжают.
– Какой номер грузовика? – опомнился я.
– «36-82».
Ваня уже дожидался меня в полной экипировке, и еще четыре человека были в машине. Мы сели в первую, водитель, молодой парнишка из недавнего пополнения, тут же тронулся с места.
– Давай, прижми! – сказал я ему строго. – А то опоздаем – и Хоменко тебя непременно расстреляет.
Мое предупреждение не понравилось водителю, но гнал он как угорелый. Я рассказал Корытову нашу задачу, он повеселел, потому как у него, по его словам, давно чесались руки и давно хотелось кому-нибудь дать в морду. Я его понимал, это желание было производным от чувства его глубокой любви ко мне, обостренной последними событиями.
Чтобы не закемарить по дороге, есть два способа. Одному меня научил Глухонемой: отточенный удар локтем в печень – и сна как не бывало. Ну а второй совсем гуманный: травить байки. Вот я и начал, чтобы ребята не спали, особенно флегмат Корытов, вспоминать всякие пограничные сказки из моей недолгой, но безупречной службы.
– Служил я в свое время, други мои, на границе с Турцией. Горы, красиво. Тогда, после училища, я был очень исполнительным офицером, любил краткий точный и, я бы сказал, выверенный командирский язык. Так меня научили. Остался я за начальника заставы. Ну и вот, гордо докладываю «наверх» с лаконичным таким пафосом, что на вверенной заставе все в порядке, за исключением того, что бык умирает. А коменданту показалось, что некий солдатик Быков готовится окочуриться.
Тот озверел: «Как так в порядке?! Солдат умирает, ты хоть врача вызвал?» – «Ему не врача – ветеринара надо! – кричу ошалело. Хотелось красиво доложить… – Это бык, он ноги все переломал». – «Как переломал?» – «С крыши упал!»
Комендант совсем обалдел: что мелешь там! Тут уж и я понял, что говорю совсем не то. «По крыше гулял бык, понимаете, – и провалился, крыша не выдержала! Конструкция была не предусмотрена на вес быка». Тут он страшно заорал, что мы там все перепились, – и я бросил трубку. Через два часа приезжает. Продрог как собака: попробуй доберись к нам через сугробы. Приехал, посмотрел и немного успокоился. Снега намело на уровень крыши сарая. Вот животное и прогулялось на свою голову.
Полюбовался он на переломанного быка – и приказал его забить. А потом, чтобы как-то отыграться за дурацкую свою поездку, стал меня щучить за усы: «Все, что растет ниже уголков рта, – это борода! А бороду носить запрещено». Выслушал я его глубокомысленное замечание и тоже так глубокомысленно говорю, что, мол, я украинец, хотя, конечно, никакой не украинец, только фамилия такая, и усы подобной конфигурации есть предмет национальной гордости. Но он и слушать не захотел, отправил меня сбривать излишки. Я пошел, взял кусочек мыла, подмазал и завернул усы вверх, как у Чапаева. «Вот, – говорю, – выше уголков рта». Рассерчал мой начальник и наказал: объявил выговор «за слабую крышу». Так и записал. А меня потом звали: лейтенант со слабой крышей. Ладно, наказал, так еще целую ногу увез от быка.
Водитель попался смешливый и все хохотал от моих чепуховых рассказиков. Уже хорошо стемнело, и он, икая, слегка налетел на бетонный блок, которым загородили дорогу. Теперь смеялись мы. Заграждения тут через каждые пять-десять километров, стоят посты, если не остановишься, сразу начнут шмалять вдогонку. Мы, конечно, тормозили, останавливались, показывали свои пропуска. Раза три мы обгоняли грузовики, но «своего» не видели.
Однако приближались к цели. Второй «жигуль» следовал за нами. Я вытащил из потайного кармана пистолет – мне удалось раздобыть отличную пушку, без сомнения, лучшее, что у нас есть отечественного, – «стечкина»: хороший бой, отличная кучность, двадцать патронов в магазине, лупит очередями. Для мероприятия с пальбой лучшего не придумаешь.
Остановились перед мостом, я взял автомат, переговорил со старшим. «Раз надо – останавливайте!» – сказал он. Ребята остались, а мы с Ванюшей потопали на ту сторону. Я так прикидывал, если в машине будет трое, четверо или даже пятеро, мы с Корытовым вполне справимся вдвоем.
Мы тихо перебрались на ту сторону моста. Под нами шумел Днестр. Мне захотелось закурить, но я сдержался. Я всегда сдерживаю себя, когда хочется курить ночью в незнакомой среде, потому что с Афганистана сам люблю стрелять на огонек сигареты. Интересно наблюдать, с каким шумом она падает.
Нас предупредили, что эта сторона уже практически не охраняется. Поэтому я сказал Корытову:
– Я пройду вперед, а ты аккуратно иди следом.
По обеим сторонам дороги росли кусты и деревья. «Отлично, – подумал я, спускаясь в овраг, – здесь можно спрятаться, а когда пойдет машина, выйти, остановить ее якобы для проверки документов, а там – дело техники…»
Почувствовал я одно – на меня навалились, хорошо, злобно, в раскрытое мое горло – зловоние, задавленный кадык, только хрипнуть успел: «Ванюша!» И уже подломили ноги, и хрустела моя плоть, топтали тяжелые ботинки, и все по голове, по голове… Очнулся в полутемном фургоне, швыряло и бросало, надрывался мотор, вокруг тусклые лица, насмешливое любопытство: ожил. Радуйтесь, сволочи! Продали, продали меня! Попался – не попался: не было ничего, не было… Штопано гнилой ниткой – не взяли бы, отмахался, отбился, открестился бы, уполз. Накрыли… не щенок же, сволочи. Кто-то порадуется! Хоменко – мразь, мерзость… Где же Ваня – здесь только «барсучье», гадость, ублюдки…
