Дмитрий Черкасов - Потоп
Он не знал, что Коротаев за всю свою жизнь схавал столько разнообразнейшей химии, что обычные дозы на него практически не действовали, — требовались слоновьи.
— Да… — Ясеневский задумчиво почесал подбородок и негромко, чтобы не тревожить слуховую репрезентативную систему пострадавшего, попросил: — Они под препаратами разговорчивые… Можно с ним побеседовать минут десять-пятнадцать?
Хирург выглядел крайне недовольным. Но и он понимал, что речь идет о серьезных вещах. Он знал, кого привезли и откуда.
— Хорошо, — вымолвил он нехотя. — Мы ему добавим, если что. Но не дольше…
— Тогда оставьте нас ненадолго, если это возможно, — как можно умильнее попросил Ясеневский. — Мы прямо здесь.
— Я надеюсь, что без дополнительного рукоприкладства, — тихо предупредил врач.
— Об этом можете не беспокоиться.
— Только ногами, — пробормотал Влад так, чтобы доктор не услышал.
Хирург, шмыгнув носом под маской, вышел, затворил за собой двери, и они остались в предоперационной втроем.
Рокотов, намучившийся в респираторе и очках, приспустил повязку.
— Не ссы, я не заразный, — успокоил он Коротаева, забыв, что тому не видно. — Я зубы сегодня почистил…
Коротаев коротко, как обязывала фамилия, послал его на три буквы.
Влад не обиделся:
— Тебе, куриная слепота, ломятся две увлекательные перспективы. Первая: тебе зализывают поврежденные места, а бритвы вручают вместо безграмотно выпущенных пуль. На память. Вроде орденов, носить на шее вместо креста. И твои подельники тебя пришивают уже окончательно, потому что черт тебя разберет — может быть, ты раскололся? Под действием препаратов. У нас и свои найдутся — та же сыворотка правды. Верно я говорю? — обратился он к генералу.
— Очень верно говоришь, — утвердительно затрубил тот.
Ясеневский не стал снимать маску — вероятно, боялся обратного: подцепить какую-нибудь глазную инфекцию. У него и так уже с возрастом ухудшилось зрение, а от постоянного чтения документов глаза все сильнее слезились. Он бы с радостью натянул ее и повыше, до бровей.
Признаться откровенно, генерал до смерти боялся любой медицины. Но тщательно это скрывал.
— Вторая перспектива нисколько не соблазнительнее, — продолжил Рокотов. — Никто тебя не пришивает, и отправляешься ты под суд. И шьют тебе там организацию банды — раз. Двойное убийство как минимум — это два… Вырисовывается пожизненное. Всю жизнь под замком да без книжек с картинками — это ой как неприятно…
Коротаев чуть шевельнулся.
— Хватит гнилого базара, — проскрежетал он. — К делу! Чего тебе надо, такому козырному?
— Козырному ужасно хочется выяснить, что затевала ваша шайка под крышей несчастного Касьяна Михайловича Боровикова, лишившегося кое-какого имущества, а вдобавок и старого друга. И какова его степень участия в ваших планах.
— Ах вот чего хочется козырному… — Действительно, препараты, которые используют с целью премедикации, развязывают язык. Но не всегда в ту сторону. В какой-то мере они все же действовали и на пропитанного наркотой Коротаева. — Так я тебе… я ведь тебя начальником не назову, не дождешься… я тебе так скажу: мне все едино. Все, что ты мне сейчас набрехал. Глаза мне залечат, видеть я не буду, но голову ты мне оставил целой, и она покуда неплохо соображает. А это среди моих, как ты глупо выразился, подельников очень ценится. Я пригожусь им и куриной слепотой. Меня выпишут…
— Погрузят в специальный транспорт, — подхватил Ясеневский.
— Именно. Погрузят в специальный транспорт и увезут, но только не под суд, как вам сдуру мечтается, а в другое место. И там я потрачу всю жизнь, но отыщу возможность пройтись по всем твоим репрезентативным системам, господин дознаватель…
Рокотов усмехнулся:
— Я ведь могу осложнить докторам работу и надавить на повязку. Меня беспокоит состояние твоей сетчатки. Что, если ее не задело? Маловероятно, но вдруг?
— Дави сколько хочешь. Бритвы уже вынули.
— У меня этого добра вдоволь…
— Тогда под суд мы отправимся вместе… или как раз туда, куда я намылился… тоже вместе, и лучше бы тебе под суд…
— Скажи одно — депутат засвечен? — вмешался в их благочестивую беседу генерал Ясеневский.
— Ваш депутат — блаженный, — ответил Коротаев после короткого раздумья. — Это признание мне ничем не грозит, потому что у вас таких большинство. Дурак дураком. Любит выпить и потрахаться да о России порассуждать.
— А как он о ней рассуждает?
Коротаев даже рассмеялся слабым смехом:
— Как еще о ней рассуждать? Бардак, помойка, планетарный отстойник…
— Ишь какую лексику применяет, — удивился Рокотов. — Планетарный, надо же.
— Так наслушался от вашего академика, — объяснил бывший начальник службы безопасности. — Это он все заливался про планиды, кометы, звезды… У меня, считай, благодаря ему соорудилось высшее астрономическое образование. Вот только в телескоп не заглянуть уже, жалко…
— А из пушки на Луну не хочешь?
— Знаешь, как я его убивал, академика твоего? Сначала отследил, как он ворует да постукивает. Потом велел ребятам выкопать могилку помягче да поглубже. Памятник не предусматривался… Накинул удавку и шею свернул. Он весь обделался, ногами сучил, лепетал что-то молитвенное… Небось о Боге вспомнил, которого в телескоп не видно, да и в микроскоп тоже…
В эту минуту вернулся хирург.
Вид у него был предельно решительный.
— Все, — заявил он. — Интервью закончено. Как вы себя чувствуете? — Он склонился над каталкой.
— Дружи с ними дальше — узнаешь, — последовал ответ.
* * *Следственные мероприятия в особняке Боровикова продолжались всю ночь и весь следующий день.
Явился всклокоченный и сбитый с толку хозяин.
Касьян Михайлович только руками всплеснул от увиденного:
— Это что же… — Он потерял дар речи.
Ясеневский был уже тут как тут:
— Товарищ депутат, на вашу дачу было совершено нападение, подготовленное и спровоцированное, увы, изнутри. Для сокрытия следов.
— Ничего не понимаю, — Боровиков снял очки и протер их полой пиджака. — Каких следов? Кто спровоцировал?
— Андрей Васильевич Коротаев, ваш бывший начальник службы безопасности, — отрапортовал генерал. — Он тяжело ранен и сейчас находится в одной ведомственной больнице.
Он подчеркнул слово «одной».
— Зачем? — в полной растерянности спросил Касьян Михайлович.
— Скорее, почему, — ответил тот. — Потому что вы, к сожалению, доверчивый человек, товарищ депутат, и окружили себя людьми, ничуть не заслуживающими соседства с вами и с государством в вашем лице. Они могли полностью и бесповоротно скомпрометировать, дискредитировать вашу особу. И никакая депутатская неприкосновенность вас не спасла бы.
— Так как же…
— Мы выделим вам новую охрану, — пообещал Ясеневский. — Куда эффективнее. Влад, пойдешь охранять товарища депутата?
Рокотов будто из-под земли вырос и вытянулся в струну:
— Готов хоть сию же секунду, товарищ генерал.
— Спасибо, товарищи, — с досадой поморщился Касьян Михайлович, — но эти вопросы решает и утверждает фракция. Они решат, что вы специально засылаете ко мне своих людей, чтобы выведать наши планы.
— Конечно, специально, но совсем не за этим…
— Нет-нет, благодарю… Побудьте пока рядом, а после вас сменят. Не обижайтесь, — Боровиков извинялся искренне и трогательно, ему верилось сразу. — Я свяжусь с руководством… Но мне сказали, что был пожар… И вот оно, в самом деле — сторожка сгорела…
На последнем слове голос депутата сорвался. Он-таки выговорил то, чего боялся больше всего на свете. Сбывались его самые мрачные предчувствия.
— Нет, никакого особенного пожара не было, — успокоил его Ясеневский. — Но в доме царит разгром. Дело ограничилось сторожкой. Наши люди быстро вмешались и навели порядок.
— Компьютер? — быстро спросил Боровиков.
— Изъят нами.
— Вы не имели права…
— Простите, но уже поздно. К тому же его жесткий диск девственно чист. Кое-кто стер с него все данные — или распространил. А в монитор воткнул лом.
— Кто воткнул лом в монитор? — окончательно оторопел хозяин усадьбы.
— Да все тот же Андрей Васильевич Коротаев, больше некому. Он же и друга вашего кончил, — по-простецки заметил Ясеневский — будто бы вскользь.
— Какого друга?
— Лазаря Генриховича Рубинштейна. Заранее выкопал могилу в роще. Отвел из-за стола в лесок, там задушил и закопал. Очень красочно описывал это событие. А после перестраховался и перезахоронил его — вон там, у причала… Вместе с охранником из будки, Гришей звали. Так что боюсь, что купание при таком соседстве временно отменяется…
— За что? — закричал Боровиков, в ярости топоча ногами. — За что его-то? Милый, безобидный старикан!
