Без права на ошибку - Ли Чайлд
– Кажется, вас что-то беспокоит? – спросил Стайвесант.
– Да, – ответила Фролих, – немного.
Кабинет у него был небольшой, тихий, довольно скудно меблированный и очень чистый. Стены, выкрашенные в ослепительно-белый цвет, галогеновые лампы. Всего одно окно с белыми вертикальными жалюзи, сейчас наполовину закрытыми из-за ненастной погоды.
– И в чем же причина?
– Я пришла, чтобы попросить разрешения.
– Разрешения сделать что?
– Кое-что такое, что мне очень хочется попробовать, – ответила она.
Фролих была на двадцать лет моложе Стайвесанта: ей исполнилось тридцать пять. Довольно высокого роста, но не так, чтобы слишком – на один, от силы на два дюйма выше средней американки ее поколения. Впрочем, ум, энергия и жизненная сила, которыми лучилось все ее существо, исключали из описания Фролих слово «средний». Она была гибкая, но довольно мускулистая, кожа светилась, глаза сияли – в целом эта женщина вполне могла сойти за спортсменку. Короткие светлые волосы ее выглядели слегка растрепанными. Она будто едва вышла из душа и торопливо сменила форму на обычную одежду, после того как сыграла решающую роль в командном состязании и получила олимпийское «золото». Словно ничего особенного и не случилось, просто ей хотелось поскорее покинуть стадион, пока телевизионщики не закончили допрашивать товарищей по команде и не накинулись на нее. Выглядела она как человек весьма компетентный, но держалась очень скромно.
– И что же это такое? – спросил Стайвесант.
Он повернулся и положил свою папку на рабочий стол. Стол у него был широкий, со столешницей из серого композита. Образец современной офисной мебели высокого класса, тщательно вычищенный и отполированный, словно предмет антиквариата. Стайвесант славился тем, что всегда держал стол свободным от бумаг и любых других вещей. Эта привычка создавала впечатление чрезвычайной эффективности его работы.
– Я хочу привлечь к делу человека совершенно постороннего, кого-нибудь не из наших, – объявила Фролих.
Стайвесант совместил угол папки с углом стола и провел пальцами по ее корешку и его краю, словно хотел проверить, точно ли совпали углы.
– Считаете, это хорошая идея? – спросил он.
Фролих в ответ промолчала.
– Полагаю, у вас уже есть кто-то на примете? – задал он еще один вопрос.
– Да. Прекрасная кандидатура.
– И кто же?
– Вам знать об этом не стоит, – покачала головой Фролих. – Так будет лучше.
– Его вам кто-то порекомендовал?
– Его или ее.
Стайвесант кивнул. Вот он, современный мир!
– Так человека, которого вы имеете в виду, кто-то порекомендовал?
– Да, очень компетентный источник.
– Кто-нибудь из наших?
– Да, – повторила Фролих.
– Выходит, об этом у нас все-таки знают.
– Нет, этот источник больше не в нашей системе.
Стайвесант снова повернулся и передвинул папку так, чтобы длинная сторона ее лежала параллельно длинному краю стола. Потом положил как раньше – длинной стороной параллельно короткому его краю.
– А позвольте-ка мне сыграть сейчас роль адвоката дьявола, – сказал он. – Я повысил вас в должности четыре месяца назад. Четыре месяца – достаточно долгий срок. И если вы решились пригласить чужака сейчас, не похоже ли это на некоторую неуверенность в собственных силах? Как считаете?
– Насчет этого я совершенно спокойна.
– А вероятно, стоило бы беспокоиться, – заметил Стайвесант. – Случись что, это может серьезно вам навредить. На ваше место претендовали еще шестеро. Так что, если произойдет утечка, у вас возникнут серьезные проблемы. Полдюжины стервятников примутся твердить: «Я же говорил!» – до конца вашей карьеры. И все потому, что вы с самого начала сомневались в своих силах.
– Если речь о таких вопросах, как этот, сомневаться в своих силах нужно. Я так думаю.
– Думаете?
– Нет, знаю. И не вижу альтернативы.
Стайвесант промолчал.
– Я и сама этому не очень-то рада, – продолжила Фролих. – Вы уж поверьте. Но я считаю, что так поступить необходимо. Это мой личный выбор.
В кабинете повисла тишина. Стайвесант по-прежнему молчал.
– Ну как, вы санкционируете мое предложение? – спросила Фролих.
– Не стоило и спрашивать. Надо было просто действовать, невзирая ни на что.
– Это не в моих правилах, – сказала Фролих.
– Только никому ни слова. И никаких записей.
– Конечно. Это может поставить под угрозу результат.
Стайвесант рассеянно кивнул. Затем, как истинный бюрократ, в которого он превратился с годами службы, перешел к самому важному вопросу:
– И во что нам обойдется ваш человек?
– Не так уж дорого, – ответила Фролих. – Может, даже совсем ни во что. Разве что расходы на саму операцию. Меня с этим человеком кое-что связывает. В принципе. В некотором роде.
– Это может застопорить вашу карьеру. И тогда повышений по службе больше не будет.
– Альтернативный вариант может мою карьеру и вовсе закончить.
– Вы были моей протеже, – сказал Стайвесант. – Я сам выбрал на это место именно вас. Так что все, что будет вредно для вас, принесет также вред и мне.
– Я знаю, сэр.
– Тогда сделайте глубокий вдох и посчитайте до десяти. А потом скажите, что сделать это совершенно необходимо.
Фролих кивнула, вдохнула и секунд десять-одиннадцать не произносила ни слова.
– Да, это в самом деле совершенно необходимо, – произнесла она.
– Хорошо, идите работайте, – сказал Стайвесант, взяв свою папку.
Она приступила к делу сразу же после совещания по выработке дальнейшей стратегии и внезапно поняла, что работа предстоит очень непростая. Попросить разрешения у начальника казалось столь сложной задачей, что она обозначила визит к Стайвесанту самым трудным этапом всей операции. Но теперь это выглядело совершенным пустяком по сравнению с самой охотой на объект ее интереса. У Фролих были лишь фамилия и краткая биография – последняя могла соответствовать действительности, а могла с таким же успехом ей не соответствовать, к тому же спустя восемь лет наверняка потеряла актуальность. Да и помнит ли Фролих все подробности?.. Об этих подробностях однажды, уже совсем поздно вечером, вскользь и полушутя упомянул любовник Фролих во время полусонного разговора под одеялом. Она даже не вполне была уверена в том, что внимательно его слушала. Поэтому очень-то на эти подробности решила не полагаться. Вот фамилия – совсем другое дело.
Крупными заглавными буквами она написала ее на самом верху листа бумаги желтого цвета. Фамилия пробудила в ней множество самых разных воспоминаний. Среди них были и неприятные, но большинство – наоборот. Она еще долго смотрела на фамилию, потом все-таки зачеркнула ее и написала: «Несуб» – «неизвестный субъект». Так будет лучше, безо
