Тени южных скал - Александр Александрович Тамоников
Гришка в общей могиле хватал за плечи мертвецов, тянул торчащие руки, пытался поднять тела наверх, растерянно бормоча:
— Как же? Они же теплые. Живые, живые, наверное. Ранило. Надо спасти, в госпиталь надо.
Его не останавливали, красноармейцы замерли, потрясенные жутким зрелищем. Немцы во время отступления расстреляли всех мирных жителей и скинули тела в ров, не пощадив никого.
Похороны убитых людей шли всю ночь. До кровавых мозолей солдаты копали могилы, осматривали тела, чтобы найти хоть какие-то документы и сделать надписи на памятной табличке. Гитлеровцы выгоняли людей из домов без одежды и обуви, не давая захватить с собой личные вещи, поэтому на широкой погребальной доске появилось лишь несколько цифр и слов: «8 февраля 1944 года здесь 482 жителя деревни Асеевки были зверски убиты немецкими извергами».
Когда страшная работа была закончена, солдаты никуда не ушли — они всё так же стояли у огромной братской могилы. Боль и ненависть к убийцам давили так, что бойцы позабыли об усталости и о голоде. Молодой лейтенант Осипчук выпрямился во весь рост, его разбухшие после многочасовой работы пальцы сжались в кулаки, голос хрипел от ярости:
— Солдаты, бойцы! Помните об этом кошмаре, когда будете идти в атаку. Каждый должен отомстить за этих невинных людей — убить такое же количество врагов! Ни шагу назад, пленных не брать, действовать без жалости и страха! Только месть, только смерть проклятым гитлеровцам!
Глава 1
Тяжелая трубка полевого телефона холодила ухо, генералу Йенеке казалось, что он прижимает к голове ледяной камень, от которого по затылку расползается неприятное ощущение. И от голоса, который раздавался из черных крошечных дырочек, тоже пробегал озноб по коже. Эрвин Йенеке ждал этого разговора и в то же время боялся услышать знакомый резкий голос. Сам фюрер великого германского рейха, Адольф Гитлер, связался с ним, чтобы обсудить положение дел на Крымском плацдарме. Красная армия ежедневно теснила 17-ю полевую армию Гитлера, отвоевывала медленно, по километру оккупированную землю полуострова Крым, несмотря на мощную линию обороны. И Эрвин точно знал, что фюрера не устраивают почти ежедневные мелкие проигрыши. Южный фронт оставался последним оплотом могущественной армии вермахта, а после Сталинградского котла — единственной надеждой на возвращение былой силы. Правда, сейчас эта надежда на захват преимущества в многолетнем противостоянии легла на плечи генерала тяжелым грузом. Ответственность давила, напоминала о том кошмаре, что он пережил под Сталинградом, где Йенеке получил ранение и откуда был поспешно эвакуирован.
— Мой фюрер.
Йенеке почувствовал, как в груди ширится колючий ком страха. Все генералы вермахта знали резкий нрав Гитлера и его внезапные перепады настроения. Иногда хватало одного неосторожного слова, чтобы Адольф Гитлер пришел в дикую ярость. Поэтому Эрвин произнес приветствие и замолчал, пытаясь понять, в каком настроении его вождь.
— Йенеке, — прозвенел высокий голос в ухе генерала. — Крымский мешок должен быть развязан! Я приказываю вам начать наступление, а не пятиться постоянно от Красной армии. Это же необразованные босяки без оружия и техники и без умения вести войну. Все их победы — случайность! К вам будет направлена танковая дивизия, а также силы люфтваффе, чтобы нанести одновременные встречные удары с Никопольского плацдарма и из Крыма. Вы будете командовать новой операцией, возглавите объединенный штаб! Я знаю, что вы преданы нашему делу, поэтому обязаны удержать плацдарм любой ценой. Адмирал Канарис доложил, что, по последним сведениям абвера, русские планируют использовать полуостров как аэродром для своих бомбардировщиков. Вы понимаете, что это значит, Йенеке?
Генерал осторожно предположил:
— Советские самолеты смогут с полуострова атаковать нефтяную базу в Румынии?
— Вы инженер, генерал Йенеке, и понимаете, что это станет катастрофой для нашей техники и армии. Техника — это наша сила! Величие Германии — в наших танках, машинах, артиллерии!.. Что вы молчите, Йенеке, вы не согласны со мной?! — В голосе Адольфа Гитлера усилились визгливые нотки — признак начинающегося приступа ярости.
— Конечно, мой фюрер, вы абсолютно правы! — Йенеке прикрыл глаза и медленно, будто во сне, проговорил то, что вынашивал уже десятки дней. Ему было безумно страшно высказывать вслух мысли, которые мучили его уже которую ночь. И он даже подозревал, что Гитлер не прислушается к его словам, но ради собственной жизни надо попытаться остановить этот ад. — Я инженер, и я генерал вермахта, я часть вашей армии, мой фюрер. И, как командующий Южным фронтом, настаиваю на эвакуации войск с Крымского плацдарма. Наши силы слабы, техники не хватает, чтобы оказать должное сопротивление русским. Мы не можем сдерживать растущее сопротивление Красной армии, каждый день мы теряем десятки километров наших территорий.
Гитлер нетерпеливо прервал неприятную для него речь, он уже почти кричал:
— К вам будет направлено подкрепление! Крым должен остаться нашим во что бы то ни стало! Это приказ моему преданному генералу, а не инженеру! Иначе я буду сомневаться в вашей преданности рейху, Йенеке! Выполняйте приказ!
— Да, мой фюрер, — покорно сказал Эрвин.
Он понимал, что сейчас лучше не спорить, командующий армией вермахта не услышит, вернее не хочет слышать, аргументы, призывающие к отступлению. Даже малейшее упоминание о капитуляции на крымской территории вызвало у Гитлера приступ раздражения. Пришлось оборвать сложный разговор и согласиться с приказом о подготовке наступательной операции. Хотя внутренне генерал Йенеке переговоры не закончил. Мысленно он всё еще говорил, убеждал, приводил доказательства, что сопротивление набирающей силу Красной армии опасно и бессмысленно: «В Крымском мешке германскую армию ждет поражение, смерть, как в Сталинградском котле. Но с тем отличием, что под Сталинградом было стремительное наступление русских, а на полуострове немецкие части ждет медленная смерть. По капле, по километру русские выдавливают нас с этой части страны, они, как и мы, копят силы для мощного удара, третьего удара Сталина. Уже были Ленинград, Днепр… Красная армия одержала там победу, следующим рубежом будет юг бывшей территории СССР, выход к морю. Это развяжет руки Черноморскому флоту, он тоже будет участвовать в ежедневных атаках. Здесь, на южном полуострове, нас ждет смерть, верная смерть». От жуткой мысли генерал вздрогнул, вскочил и заметался по кабинету. Как же он устал от этой войны, длинной, изматывающей, а вовсе не стремительной, как рассчитывал фюрер. Сейчас бы вернуться домой, в родной Фререн! С отвращением генерал
