Черный подснежник - Сергей Иванович Зверев
– Так. – Крошин сдвинул тугую шапку и почесал затылок. – Я через два дня приеду в это же время в Ленинград, в обозе пойду хлебном. Здесь меня ждите, поняли? Я привезу, поесть привезу. Я насобираю, у ребят там наших соберу. Слышали? Ждите, два дня! Я через два дня вернусь! – вдруг выпалил он.
Женька, который старался не тратить силы на лишние движения, скупо кивнул – слышали, ждем.
Ошалевший Крошин зашагал обратно, к месту стоянки грузовиков, то и дело оглядываясь, спиной чувствуя, как его провожают десятки пар глаз. Когда сердце перестало истошно колотиться в груди, мысли защелкали, как костяшки счет:
«Портсигар сменяю на сахар, а лучше на пшенку или сухари, чтобы сытнее. Есть еще платок теплый и варежки, которые матери хотел отправить почтой. Ничего, зима скоро кончится, у нее там есть батины рукавицы. Их тоже на продукты сменяю. В вещмешке пряников три штуки, плесневелые, но ничего, зелень можно соскоблить. И портянки, портянки новые тоже выменяю на консервы, курево отдам. За курево много дадут, может, и сухарей целый мешок наберу!»
Он, словно заправский снабженец, всю дорогу обратно прикидывал, на что еще можно выменять провизии для беспризорников, где достать хоть пару дополнительных кусков хлеба или коробку солоноватых галет. А в расположении батальона, несмотря на ночь и усталость после долгого перегона, бросился по землянкам в поисках продуктов.
Сейчас, спустя два дня поспешных сборов и обменов, предмет его радости – два вещмешка, туго набитых сухарями, крупами, кусками засохшего хлеба, коробками с трофейным немецким шоколадом, рафинадом в крошках табака, лежали в кузове его машины, надежно укрытые брезентом от сырого январского ветра с озера. Вальке хотелось выжать сцепление и дать по газам, что есть силы, чтобы как можно быстрее оказаться там, на темном пятачке, и раздавать, раздаривать это богатство в прозрачные ладошки, в тонкие пальцы. Он улыбался при мысли о том, как вспыхнут глаза у девочки и разгладится горькая складка у сурового Женьки. Уговаривал мысленно их: «Потерпите, родные мои, потерпите, ребятки. Еще часик и будет у нас пир на весь мир». Капитан недовольно насупился:
– Куда торопишься, сержант? Дорога во льду вся, снесет к чертовой матери, пикнуть не успеешь. – Он бросил взгляд в боковое зеркало. – Вон уже и остальные машины плетутся на расстоянии. Мы колонна военных автомобилей, а не свадебный кортеж. Притормаживай!
Валька, испытывая недовольство, тем не менее подчинился, выжал сцепление и педаль тормоза, от чего всегда послушный «ГАЗ» вдруг жутко рявкнул, накренился и разлетелся на тысячи кусков. Водитель, изорванный, нашпигованный осколками немецкой мины, неестественно изогнулся, впечатавшись в искореженный металл двери. Новый выстрел и взрыв! Следом за ним слетали в кювет, переворачивались и разлетались на куски из стали остальные полуторки продуктового обоза. Сержант Крошин успел только с го-речью подумать: «Они же ждут меня!», нога лихорадочно все нажимала и нажимала на педаль газа, даже когда все перед глазами залила кровавая пелена из пробитой осколком головы. Через четверть часа взвизгивающие выстрелы минометов, которые стреляли из засады, прекратились, а старшина Крошин застыл в кабине за рулем машины навсегда.
Глава 1
– Может, попозже, товарищ лейтенант? Шумно что-то там. – Николай Бочкин, заряжающий танка Т-34 с номером 007, командирского танка, робко кивнул в сторону старой церкви, откуда через забитые досками окна доносились крики споривших офицеров.
Алексей Соколов, командир танковой роты, 25-летний худощавый высокий лейтенант, даже не успел ничего ответить. Нарушая военный устав, опередив командира, старшина Василий Иванович Логунов сунул Кольке под нос свой большой кулак.
– Не понимаешь слов, вот чем учить опять будем! – Старшина задержал тяжелый аргумент перед носом ефрейтора.
Николай набычился, но промолчал, покорно кивнул в ответ, чувствуя, как под гимнастеркой до сих пор горит спина. Он только сегодня наконец комиссовался из госпиталя, где врачи быстро привели молодого танкиста в форму после контузии, и вернулся в расположение своей части. Да вот после радостных восклицаний остальных сослуживцев старшина Логунов, башнер в экипаже Бочкина, отвел его подальше от любопытных глаз, в мгновение ока стянул с себя ремень с тяжелой бляхой и отходил Кольку так, что у того поплыли перед глазами звездочки от жестких ударов старшины. И все же он терпел, только покряхтывал, пока Василий Иванович лупил ремнем по его широкой спине, приговаривая:
– Это вот тебе за побег, это тебе за глупости, что под «тигра» полез. Вот тебе наука, вот! Не тому я тебя учил, и Сема не тому! Сначала все просчитать, позиции продумать, а потом к немцам в тыл лезть!
Колька терпеливо сносил науку ремнем, знал, что имеет на нее право старшина Логунов. Не только потому, что опыта военного и служивого у него за двоих, еще с финской войны командует танковым отделением. Сибиряк приходился Бочкину односельчанином, командиром, а еще почти что отцом. Два года Василий ухаживал за его матерью и если бы не война, то после официальной росписи в районном ЗАГСе стал бы ему отчимом. За годы войны могучий сибиряк, попав с Бочкиным башнером в одну «тридцатьчетверку», опекал и заботился о парне, как о родном сыне, став ему самым близким человеком, отцом, командиром, учителем. Поэтому так терпеливо снес Колька порку, знал, что виноват. Он и его приятель, сержант Руслан Омаев, еще один член командирского экипажа 007, бросились вопреки приказу командира роты в тыл врага, угнав самовольно танк «семерку». Из благородных побуждений, конечно. Отчаянные танкисты рвались спасти невесту Руслана, попавшую в плен к фашистам. И спасли. Помимо нее еще сотни пленных, но только с помощью остальных членов «тэшки» – старшины Логунова, лейтенанта Соколова и мехвода Бабенко, которые вовремя подоспели и помогли выбраться из передряги. Тогда у взволнованного Василия Ивановича не было возможности выплеснуть свой гнев и недовольство на своевольного пасынка, но сибиряк копил злость все дни, что Бочкин провел в госпитале, хоть и устроил такую же взбучку Руслану. Теперь же после возвращения Николай выпорол его, как хулиганистого мальчишку, за то, что опытные танкисты так глупо подвергли себя опасности. После экзекуции на душе стало полегче, да и по виноватому лицу Николая он видел, что тот понимает, за что понес наказание. Слишком Логунов переволновался тогда и до сих пор не мог перестать опасаться за своего заряжающего и приемного сына. Вот даже сейчас полез вперед командира, чтобы приструнить Бочкина, который побаивался идти в штаб отдавать выписные документы из госпиталя.
Не зря побаивался: за окном церкви, служившей временным штабом для командного состава мотострелковой дивизии, все жарче разгорался спор между офицерами. Мужские голоса звенели выше и выше, но Соколова подобным не остановить. Лейтенант откашлялся, постучал в перекошенную тяжелую дверь. Крики возбужденных людей затихли. Ротный шагнул за тяжелую преграду, козырнул, не видя в темноте, кто находится в помещении:
– Товарищ майор, лейтенант Соколов прибыл доложить об укомплектовке личного состава роты!
– Проходи, Соколов, проходи, – прогудел знакомый голос. – Командира твоего нет, Еременко на станцию убыл новое пополнение танкистов принимать.
Глаза привыкли к темноте, и Алексей, наконец, смог разглядеть офицеров, что так горячо что-то обсуждали в тесном помещении, раньше служившем хозяйственной каморкой. Возле забитого досками окна смолил самокрутку командир дивизии генерал Котов. Из угла в угол мерял шагами крошечную комнатушку высокий бледный мужчина с широкими погонами с двумя звездами. «Дивизионный политрук», – мгновенно сообразил Алексей. В углу на щербатой колоде пристроился еще один офицер. Встрепанный, как воробей, он сутулился, опустив взгляд в грязный истоптанный пол. Волосы у мужчины торчали в разные стороны сосульками, подворотничок перекосился, но офицер не обращал внимания на свой вид.
Политрук с прищуром окинул взглядом молодого лейтенанта и двух солдат за его спиной.
– Тот самый Соколов? – мимоходом уточнил подполковник у Котова, но, не дожидаясь ответа, вдруг предложил: – Вот и отправил бы своего… – он замялся, подбирая слово, – дебошира, хоть с пользой геройствовать будут.
– Вот не начинай. – Комдив выпустил клуб дыма, который окутал его. – Я тебе уже все объяснил, ты мне слово дал не поминать о том случае, это уже наши с лейтенантом дела.
У всех танкистов екнуло в груди. Штабные знают и говорят о том происшествии, когда Омаев с Бочкиным нарушили приказы командира и устав и перешли границу немецкого и советского фронтов, вторглись на территорию противника. После возвращения генерал Котов пообещал не наказывать экипаж «семерки» и держал
