Жека 2 - Arladaar
— Скажите, что по заяве комсомольца Евгения Соловьёва.
Те с удивлением, но согласились. Таких песен тут ещё не заказывали. Длинноволосый солист группы взял микрофон, постучал по нему пальцем, призывая всех к вниманию.
— А теперь, для нашего гостя, комсомольца Евгения Соловьёва прозвучит песня «Комсомол, комсомол, комсомол».
Пьяная публика, пресыщенная уже всеми сыгранными мелодиями, от «Мурки» до «Ласкового мая», встретила это объявление с восторгом, громкими воплями, и бешеными хлопками.
— Ура! Да! Давайте!
Митрофанов кричал громче всех, и его спутница кричала, молодящаяся женщина такого же непонятного возраста, примерно под сорокет. А была эта песня на простом двухтактовом ритме, и как две капли воды похожа на какую-то блатную, или шансонную. Да и слова такие же «Внукам своим расскажем, как мы по жизни шли, что мы создать сумели, что мы сберечь смогли». Тынц тынц тынц, упц, упц, упц. Пела группа конечно, хорошо, и даже отец Фотича, услышав приметную мелодию, что-то крикнул, и захлопал в ладоши — прошляпил что это не блатняк.
Те, кто стояли у эстрады, заплясали под песню, Жека же с задумчивым видом постоял, как бы отбивая головой и руками такт, словно наслаждаясь мелодией, но соблюдая приличие, как и подобает комсомольцу, а потом, когда песня закончилась, крикнул:
— Ура, товарищи! А теперь прошу выпить за комсомол! За юность! За веру в победу! За Новый год!
Юность, конечно, у многих присутствующих прошла в комсомоле, поэтому невзирая на нынешнее бесстыдство, многие из присутствующих закричали — да, они-де согласны выпить за комсомол! За такое-то как же не выпить-то!
Потом пошёл к своему месту, как раз мимо Митрофанова, делая вид, что не знает его. Но тот не дал пройти мимо, ухватив за рукав.
— А что это ты сам-то за благое дело не пьёшь? — хмельно залыбился секретарь. — Садись давай! Садись, садись!
Жека сел за столик рядом с Митрофановым. Тот напузырил полную рюмку водки, поднял свою, и показал, что надо бы чокнуться.
— Ну, давай, Соловьёв, за комсомол!
Выпили. Жека отказался от закуски, предпочтя закурить сигарету, чем доедать митрофановские объедки.
— Ну, давай, рассказывай, Соловьёв, откуда ты. Вроде хороший человек, а кто таков, и знать не знаю.
— Ну как ты не знаешь, Лёня! — жеманно возмутилась спутница Митрофанова. — Этот парень — зять Сахаровский. Они со Светланой дружат. Ты что, не помнишь — мы полгода назад на юбилее у них были?
— Не помню! — пьяно мотнул головой Митрофанов, заедая водку жюльеном. — Я, дорогая Клавдия Иванна, всегда в делах, понимашь ли… Ничего уже не помню. Ну раз так… Тем более парень отличный. А ты в какой ячейке, Соловьёв?
— Да я в Техникуме Советской Торговли, — сообщил Жека, дымя Мальборо.
— А… Вот оно что… — слегка помрачнел секретарь. — У вас там ЧП вчера или позавчера произошло. Эх… Бедный Владимир Станиславич.
— Ничего не знаю, — покачал головой Жека.
— Не знаешь, так узнаешь! — горестно махнул рукой секретарь. — Это мне сейчас головная боль, кого там в секретари вбирать. Кого там выбрать-то?
— Странный ты, Лёня! — возмутилась Клавдия Иванна. — Вот у тебя сидит прекрасный молодой человек оттуда, а ты кого-то ещё выбирать собрался! Воот! Прямо перед тобой твоё будущее!
— И то верно! — секретарь пьяно глянул на Жеку осоловелыми глазами. Последняя рюмка явно была лишней.
— Быть тебе секретарём первичной ячейки вашего техникума, Соловьёв! И не отказывайся! В наше время ответственных людей трудно найти! — погрозил пальцем секретарь горкома ВЛКСМ. — Ну… Давай ещё по одной!
Секретарь по второму разу набулькал водяры. Жека уже и пить-то не хотел — чё-то в голове зашумело… Пришлось, куда деваться… Сам секретарь горкома! Пилось не к душе, тяжко. Но проглотил. Пока глотал, глянул на спутницу секретаря, на Клавдию Иванну, и чуть не офигел — смотрела она на него таким же взглядом, как мышь на крупу, или кот на сметану. Сколько ей? Лет 40, наверное. Невысокого роста, с мышиным сухим личиком, намазанными синими тенями веками, и крашеными в рыжий волосами, смотрелась она возрастно и безвкусно. А ещё неумело накрашенные яркой помадой губы с бледными внутренними участками… Если Римма была того же возраста, но к ней влекло фиг знает как, некими шармом и породистостью, то образ Клавдии Иванны просто отторгал от себя. Несло от неё махровым совком. Хотя дел-то… Накраситься, приодеться, сделать маникюр, модную молодёжную причёску, и облик совсем другой… Однако и Митрофанов в своём старинном, модном ещё в далёкие 70-е годы костюме, производил такое же впечатление.
И тут наконец-то появились Сахаровские девочки — сестра и невеста. Где они были-то? Пришли визжащие и хохочущие на весь зал, нисколько не стесняясь. Сахариха одета довольно прилично, как ни странно. Короткое нарядное платьице, чёрные капронки на стройных ногах, на голове красная шапка Снегурки.
Одеты очень легко для зимы. Особенно Элеонора. Была она в длинном тёмно-блестящем вечернем платье, почти до самого пола. У платья сбоку вырез до вершины бедра, да такой, что стройную белую ляжку видать за километр. Ещё один вырез спереди, чуть не пупа, и сзади, чуть не попы. До того места, где уже видно начало аппетитных окружностей. Советская элита плевала на запреты и приличие.
И если Сахариха шла просто, чуть виляя задницей, как она привыкла, то Элеонора шла модельной походкой. Спинка прямая как кол, шейка прямая, женщина смотрит прямо, и с достоинством. На лице лёгкая улыбка, иногда становящаяся более открытой, искренней. И высокого роста ничуть не стесняется! Надела босоножки из серебристых верёвочек, таких, что ступни наголе и видно идеальные розовые пяточки и тонкие белые пальчики с красным лаком. Она что, прямо так приехала? Тогда-то Жека понял, что эти люди живут не только в другом мире, но и практически в другом климате. Впрочем, если на машине привезут и увезут, можно и в купальнике ездить зимой.
— Ну всё! Мне пора! Я потом подойду!— Жека потрепал по плечу секретаря горкома, уронившего голову в блюдо с салатом, мило улыбнулся его спутнице, и пошёл к девчонкам. Сахариха, увидев возлюбленного, сначала вытаращила красиво подведённые глаза, но потом зашлась такой беспардонной и безграничной радостью, что поставила на шухер половину ресторана «Гудок».
— Жеенькааа! — закричала она во всеуслышание, ломанулась к Жеке, и тут же споткнулась, свалилась на чей-то столик, окатив сидящих всем, что у них стояло. Сахариху подвели неверные ноги, и
