Платон Обухов - Спарринг со смертью
Игорь стоял на ногах около секунды, затем медленно осел на ринг.
Первым, кто бросился к Кузину, был Виктор.
— Ты как?
Мелехов оттащил его в сторону, давая возможность врачу осмотреть спортсмена.
— Доигрались? — Алена со слезами на глазах поднялась на ринг и, бросив обидное слово Виктору, склонилась над мужем.
Виктор ждал.
Наконец чемпион смог подняться и подойти к нему.
— Вот ты и выиграл.
— Пошли отдыхать, Игорек. Нам осталось только молодых учить.
Быков помог другу дойти до раздевалки, где им должен был заняться доктор, после чего сам поспешил принять горизонтальное положение.
Он победил, а большего и желать нельзя.
Осетия
Нина Тодуа шла по селу к роднику. Стройная высокая девушка, с высокой грудью, семенила босыми ногами по пыльной дороге. Лето выдалось жарким, и родник, вытекающий из-под земли, потихонечку затухал. Но никто не боялся, что он пересохнет. Снега, тающие высоко в горах, питали его, а потому высокие кувшины женщин и девушек, идущих от родника, были наполнены прохладной и вкусной водой.
Село кончилось. Она свернула к лесу, на извилистую тропку. Теперь надо преодолеть небольшой овражек, поросший шиповником, пройти мимо двух огромных ореховых деревьев и слегка углубиться в лес. Там из-под корней вековой сосны бьет родник.
Навстречу ей попалась соседка, которая, поздоровавшись, не забыла справиться о здоровье отца.
Карена Тодуа месяц назад ранили в ногу грузинские боевики. Тогда все мужчины взялись за оружие и не дали бандитам войти в селение. Сейчас рана затянулась, и глава семейства мог уже работать по хозяйству, не забывая раздавать работу всем своим детям. А их у него было четверо. Три сына: старший — Георгий, средний — Сосо, младший — Вано. Между Сосо и Вано родилась у Карена и Зульфии дочка Нина. Сегодня у нее день рождения. Четырнадцать. Возраст вроде и невелик, но в их селе девушек отдавали замуж и в двенадцать. К отцу тоже приходили сваты, но он медлил, понимая, что матери одной будет нелегко.
Нина год от года становилась все краше, и, как следствие, почти каждый месяц Карен принимал в доме гостей, но дальше застолья дело не двигалось.
Чем дольше медлил Тодуа, тем с большей энергией ломились в их дверь сваты.
Только один раз отец поинтересовался у нее, за кого бы она хотела выйти. Пожатие плеч и покорное молчание были ответом. Больше отец не спрашивал дочь об этом.
Нина поставила на плечо кувшин и пошла обратно. Мог ли ей нравиться богатый, но толстый Зураб с его заплывшими в жиру родителями, или длинный и скрюченный в свои сорок бобыль Радик, или широкоплечий, приземистый крестьянский сын Дато? Она честно говорила себе, что ей бы не хотелось жить ни с одним из них.
Вечер. Праздничный стол на редкость богат. Нина не помнила, чтобы на ее дни рождения забивали барашка, доставали очень хорошее вино, да еще и приглашали гостей.
Они с матерью едва успели привести себя в порядок, как на пороге появились гости.
Первым вошел седовласый старик, за ним женщина — ровесница матери, а потом в дом вошел он. Молодой человек. Высокий, стройный. Их глаза встретились. Она отвела взгляд. Протест и желание смешались в ней. Он слишком хорош для их убогой жизни. Парень превосходил всех ее братьев красотой и силой. Он возвышался над ее отцом почти на голову и смиренно молчал, пока старшие обменивались приветствиями.
Все уселись за стол. Вино потекло рекой. Поднимались бокалы, говорились тосты. Далеко не случайно Нину и Гоги, так звали юношу, посадили вместе. Девушка не могла ничего есть и лишь изредка пила вино и с благодарностью смотрела на отца, который тихо говорил о чем-то со старцем.
Наконец отец спросил Нину:
— Пойдешь замуж за Гоги?
Он мог бы и не спрашивать. Но даже формальный вопрос делал отца более цивилизованным в глазах окружающих, и это ему нравилось.
Дочь кивнула и покраснела. Видела бы она своего кавалера. Тот весь залился краской и, чтобы остудить пыл, залпом осушил огромный кубок с вином. Все, кто был за столом, зааплодировали и рассмеялись.
— Через неделю свадьба! — громко сказал старик, отец Гоги.
Мать заплакала, братья заулыбались. Гоги был красив и молод, а ей ничего больше и не было нужно.
Сочи
Лена Басова пришла на работу на полчаса раньше обычного. Сегодня у нее особенный день. После десяти лет безупречного вождения ей сегодня должны были дать новую машину.
Вчера поступил к ним новый троллейбус, и начальство, недолго думая, отдало его под начало молодого, но весьма опытного водителя.
Депо еще погружено в полудрему. Рассвет только начался. Казалось, что свет ей совсем не нужен. Она и вслепую найдет 2207. Теперь ей ездить под этим номером. Он не может быть несчастливым, ведь на конце семерка.
Диспетчер Смирнова очень удивилась, увидев Лену.
— Не терпится? — поинтересовалась она.
— Да. В три ночи поднялась. Чувствую, уснуть не могу. Пришла на работу.
— Понимаю.
Басова подошла к машине. Троллейбус не простой, а с гармошкой. Четыре двери. Она вошла в салон. Чистенький, новенький, ни царапинки, ни грязинки. Сиденья обтянуты коричневым кожзаменителем, пол покрыт новыми резиновыми половичками. Она прошлась до конца салона и вернулась к первой двери. Теперь самое торжественное.
Ее рабочее место стало удобнее. Кресло пошире и помягче. Баранка стала более приятной на ощупь, оделась в какой-то синтетический материал и стала толще. Теперь руки будут не так уставать. И где находится этот город Энгельс, где выпускают такие машины? Она не знала. С географией у нее было плохо. Надо будет прийти домой и посмотреть, откуда родом ее 2207.
Она десять лет проработала на видавшем виды 1308 и никогда не бросала его в беде. Все не переставали удивляться, что столь старая, латаная-перелатанная, полусгнившая развалюха все еще на ходу. Бывали дни, когда ей самой приходилось ремонтировать свое чадо, но она не унывала. Она любила 1308, и ей казалось, что он держится только за счет ее чувств к нему.
Что же теперь с ним будет?
Она подошла к отработавшей свое машине и положила руку на переднюю фару, как бы прощаясь с ней. Сзади неслышно подошел один из водителей парка.
— Любуешься? — Он кивнул на троллейбус.
— Привет, Пронин. — Она никогда не называла его по имени. Для друзей он Федор, а для нее Пронин. Высокий, черноволосый, с руками, как клещи, Пронин.
— Заслужила, заслужила Леночка новую машину.
Она несколько удивилась, с чего бы это он вдруг подошел к ней. Они вместе в одном коллективе, но ни разу он не удосужился обратить на нее внимание. Может, она молода для него? Ее же не смущало, что он на десять лет старше. Здоровья у Феди было достаточно. В свои сорок с копейками он был подтянутым, чистеньким и… холостым.
Женщины от него были без ума, чем он, по слухам, охотно пользовался. Правда, данный факт нисколько не подымал его в глазах Лены, но в общем-то она была не против, потому как была по жизни не менее одинока, чем собеседник.
— Я старалась каждый день, — заметила Лена.
— И вот победа! — Может быть, его восторг был и искренним, но ей совсем не хотелось продолжать с ним разговаривать, надо работать.
Без пятнадцати пять она уже на маршруте. Ничего не скрипит, не болтается. Автоматика тихонько пощелкивает. Ей придется первое время быть осторожной. Все-таки ее детище стало на несколько метров длиннее. Зато пассажирам будет посвободнее, а значит, обстановка будет не столь напряженной. Только не в часы пик. Нервозность пассажиров будет передаваться водителю, несмотря на то, что он за металлической перегородкой. И все-таки это лучшее, что может быть в ее карьере водителя. Новая техника! Значит, ей доверяют, ее ценят.
Екатеринбург
«Наконец-то дождь», — думал Зотов, ступая вдоль прибывшего из дальнего далека поезда. Вещмешок, заброшенный за плечо, не тянет. Там почти ничего нет. Мыльно-рыльные принадлежности да подарок для матери. Огромный пуховый платок.
Три года за воровство. Глупость, детская глупость. Прямо в день восемнадцатилетия. Напились и пошли брать магазин. Напрямую, через витрину. Сдайся он тогда с друзьями на месте, получил бы условно. Теперь кому это интересно? Надо начинать жить заново. Что было, то было.
Он шел по вокзалу и смотрел на прилично одетых, о чем-то беседующих людей, и дышал воздухом свободы. Сколько красивых женщин! Рома Зотов бросал взгляд то на одну, то на другую, порой чувствуя, что у него немеют ноги. Иногда ему казалось, что он может просто рухнуть на асфальт, не выдержав этого обилия женских прелестей.
Накануне, ночью, в плацкартном вагоне он с трудом удержался от желания пощупать длинноногую красавицу, мирно спящую на верхней полке. А сейчас его изголодавшееся воображение рисовало картины, одна заманчивее другой.
