Андрей Щупов - Путь
Кто-то снова позвал меня, и, продолжая держать глаза закрытыми, я слепо поднялся и, спотыкаясь, побрел навстречу голосам.
2
Еще издали я узнал угловатую коробку машины. Неудивительно! Я видел ее впервые, но мне, как и другим, успели прожужжать о ней все уши. Она действительно походила на вытянутую хижину, поставленную на колеса, отличаясь разве что большим количеством окон, и это обилие стекла позволило ей безнаказанно слепить собравшихся, лениво лосниться на солнце подобно огромной, выползшей на мелководье рыбине. В нее можно было смотреться. Совсем как в зеркало. Игрушка, завлекающая любопытных. Именно эта игрушка хотела забрать нас отсюда, увезти далеко-далеко, к городам, где кипела пестрая незнакомая жизнь.
Тут же, возле машины, я разглядел и отъезжающих соплеменников. Группа отважно ухмыляющихся сорванцов под предводительством длинноволосого Лиса, дядюшка Пин, излишне сосредоточенный, ни на секунду не отпускающий от себя великовозрастного и недотепистого Леончика, молодой Уолф, самый умный в нашем селении после старика Пэта… Неизвестно откуда взявшиеся слезы помешали мне рассмотреть остальных. Несколько раз сморгнув, я робко приблизился к машине. Само собой, многочисленное крикливое семейство Мэллованов уже разместилось в сверкающем сооружении на колесах. Из раскрытых дверей доносился галдеж их мамаши, в окнах гримасничали и показывали чумазые кукиши младшие отпрыски Мэллованов. Как ни рассуждай, семейство было боевитое и крайне незабываемое. Никто из племени не заговаривал о них, предварительно не надев маску горького снисхождения. На них злились, костеря на все лады их предков, пытались пренебрежительно не замечать. Но в том-то и заключался фокус, что не замечать Мэллованов было попросту невозможно. Верткие и громкоголосые, они гуттаперчевыми пиявками протискивались всюду, уже через ничтожные мгновения обращая на себя внимание всех окружающих без исключения. Такое уж это было семейство! Все они отличались завидным аппетитом, слыли вечно голодными и были нечисты на руку. Особым богатством похвастаться им было трудно, однако в тайной к себе зависти Мэллованы подозревали чуть ли не все племя. Так по крайней мере рассказывал дядюшка Пин — простодушный, доверчивый островитянин, не раз уже обманутый за свою бытность пронырливым семейством. И потому особенно странно было слышать, когда мудрый старик Пэт во всеуслышание доказывал, что Мэллованов следует жалеть, что ни родители, ни дети этой фамилии не заслуживают столь лютой и всеобщей нелюбви. В устах Пэта это звучало почти кощунственно. Со стариком тут же пускались в спор. Распалялись от мала до велика. Слишком уж наболевшей темой были эти Мэллованы, и никто, будь то бог или дьявол, будь то сам Пэт, не имел права заступаться за них. Поэтому забывали и общепризнанный ум старика, и его преклонные, никем не считанные годы. За Мэллованов он получал сполна, запросто превращаясь в осла, в старого дуралея, в свихнувшегося на старости лет болвана. Иногда мне казалось, что ругали его так, как никогда не поносили самих Мэллованов — первопричину ссор. Но еще более удивляло то, что всю эту ругань Пэт переносил вполне спокойно, с легкой улыбкой на обесцвеченных, истончавших губах.
Мне стало вдруг невыносимо жаль, что старик остается здесь. Нам, уезжающим навсегда, предстояло никогда более не слышать его размеренной мелодичной речи, не слышать историй, сказочно рождавшихся в седой, шишковатой голове…
— Ага, вот ты где!
Продолжая удерживать Леончика, дядюшка Пин приблизился ко мне и, водрузив ладонь на мою макушку, поворачивая голову в ту или иную сторону, повел таким мудреным образом к машине. Где-то на полпути, он задержался, неосторожно выпустив Леончика. Долговязый племянник тут же воспользовался предоставленной ему свободой и убрел в неведомом направлении, затерявшись среди толчеи. Дядюшка испугано принялся озираться и на время забыл обо мне. Я мог бы поступить также, как Леончик, но я чувствовал какую-то нелепую ответственность перед взрослыми, берущимися меня опекать и я попросту присел на корточки.
Странно это все происходило. Машина — или автобус, как некоторые ее называли, продолжала стоять на мелководье и никуда не перемещалась. Зачем-то водителю понадобилось съехать с берега в воду, и потому садились прямо в Лагуне, заходя в волны по пояс, и никто не помогал в раскрытых дверях, отчего посадка утомительно затягивалась. Охваченный волнением, я слушал, о чем говорят окружающие и тоскливыми глазами поглядывал на остающихся на берегу. Старейшина, рослый и мускулистый мужчина, суетливо размахивал руками, не то прощаясь, не то отдавая последние распоряжения. Только что он вручил водителю пачку малиновых пропусков. Насколько я понял, благодаря именно этим бумажкам нас должны были везти в злополучную даль. Выглядел старейшина более чем смущенным. Еще недавно он сам убеждал нас, что машина придет пустой и каждому достанется по мягкому удобному месту возле окна. Пропуск являлся правом на подобное место. Теперь же все видели, что в автобусе уже сидят и единственные свободные места успели занять нахальные Мэллованы. С невольным упреком люди нет-нет да и посматривали на старейшину. Внимая шушуканью соплеменников, я тоже начинал все больше беспокоиться. Такой большой автобус — и ни одного свободного места! Это поражало, загодя переполняя смутной обидой, хотя я не знал еще — страшно это или нет — не иметь своего места в Пути.
Читая легкую панику на лицах знакомых людей, я неожиданно столкнулся с прищуренным взглядом Лиса. Дерзкая его компания хранила полнейшее спокойствие, выгодно отличаясь от суетящихся родичей. Во всяком случае так они старались это представить. Продолжая стоять чуть в стороне от общей толпы, они дерзко циркали слюной, демонстрируя друг дружке, как глубоко им плевать на царящую вокруг суету, на поездку, на пальмы, на предстоящую разлуку с родиной.
О, как мне захотелось подобно им всунуть кулачки в карманы штанов и небрежно поциркать сквозь зубы! Я развернул голову до шейного хруста, с безнадежной завистью сознавая, что ничего у меня не получится. Циркать я тоже не умел, как читать и писать — как многое-многое другое. И все-таки, не выдержав, я поднялся и, чуть отвернувшись от людей, со всей силы циркнул. Плевок позорной паутинкой протянулся от подбородка к коленям. Нагнувшись и делая вид, что почесываюсь, я стер плевок ладошкой.
— Куда ты снова подевался?
Голос раздался откуда-то сверху, и в следующий миг я взлетел на плечи к дядюшке Пину. Унылая макушка Леончика оказалась возле моей голой, опесоченной ступни, и я не без удовольствия поскреб пяткой по ежику его волос.
— Счастливого пути, малыш!
Это кричал старейшина. Я закрутил головой, пытаясь отыскать его среди пестроты лиц и на крошечное мгновение среди прочих выхватил сморщенный лоб и седую бороду старика Пэта, моего учителя и партнера по играм, моего ежедневного собеседника. Я моргнул, и Пэт тут же куда-то задевался. В этой толчее сосредоточить на ком-нибудь взгляд было совершенно невозможно.
— Держи! — дядюшка Пин сунул мне в руки мешок с вяленой рыбой, и через несколько секунд мы очутились внутри автобуса. Что-то гаркнул водитель — красномордый сердитый молодец, и ватага Лиса лениво зашлепала за нами следом. Едва они забрались в салон, как всех нас качнуло. Автобус оказался на редкость сильным существом. Он взрычал так, что закричи мы все разом, нам и тогда бы не удалось заглушить его рыка. Он ревел, выл и полз, разгребая ребристыми шинами песок и мелководье Лагуны, вспенивая воду, толкая собственное тело и всех нас в загадочном, одному ему известном направлении. Огромный его корпус заметно раскачивался, покрякивая от веса пассажиров, и все же он заметно разгонялся.
Мы валялись кто где, так и не успев толком устроиться. Дядюшка Пин с оханьем потирал ушибленное плечо и ругал рыбьего бога. Самым чудесным образом он сумел удержать меня, не позволив упасть. Ценой собственного плеча.
Я поискал глазами и обнаружил, что мешок с продуктами исчез. Похитительница, младшая Мэллованка, делала мне нос и напропалую гримасничала. Она так увлеклась этим развеселым занятием, что неосторожно опустила мешок к себе на колени. Она забыла, что я отнюдь не разделяю миролюбивых взглядов старика Пэта и потому от души радовалась эластичности своего язычка, ядовитым хитросплетениям перепачканных пальчиков. Шагнув к ней, я треснул преступницу по затылку и двумя руками уцепился за мешок. Подумать только, опять Мэллованы! Всюду и кругом! Как мог многомудрый Пэт заступаться за них?..
Возвращался я, как отступающий краб — пятясь задом и с опаской наблюдая, как все больше и больше свирепых мордашек опасного семейства оборачивается в мою сторону. К счастью, в эту напряженную минуту на сцену выступил дядюшка Пин. Отвлекшись от своего ноющего плеча и, мигом разобравшись в конфликте, он показал сразу всем Мэлловановским отпрыскам свой темный костлявый кулак. Честно сказать, не такая уж грозная штука — дядин кулак, но для малолетних Мэллованов этого оказалось достаточно. Сердито шипя, они замерли на своих местах, не переступая рубикона. И только тут я догадался посмотреть в затуманенные окна.
