Евгений Сухов - Убить Петра Великого
Особенно Петру приглянулась молоденькая фрейлина из окружения герцогини. Лицом белая, как снег, и с золотыми пушистыми волосами, она напомнила ему очаровательную Анну Монс. Странное дело — в великом посольстве Петр неожиданно позабыл не только о своих прежних возлюбленных, но даже о покинутой супруге.
Фрейлину невероятно забавляла неправильная немецкая речь царя, и она весело фыркала едва ли не на каждое государево слово. Дело складывалось к тому, что он в ближайшие минуты должен был увести ее в густоту тенистого сада, чтобы наедине с прелестной «пастушкой» постигнуть все премудрости «плотницкого мастерства».
В зал вошел озабоченный Меншиков. Отыскал взглядом среди шумного веселья Петра Алексеевича.
— Чего хотел? — невесело буркнул царь, не отрывая глаз от соблазнительной девицы.
— Государь, наедине бы поговорить.
— Что так? — смерив любимца неодобрительным взглядом, спросил самодержец.
В последнее время Алексашка досаждал невеселыми новостями. Широкая ладонь Петра уверенно опустилась на колено девушки.
— О слове и деле государеве говорить хотел…
— Она не понимает по-нашему.
Лицо девушки было бело-молочным, будто бы накрахмаленным. Внешне она напоминала нарядную куклу, какую можно приобрести на ярмарке.
А хороша, чертовка! Иноземные девки так и липнут к государю!
— Изменщик — окольничий Степан Глебов, как и отписано было князем Ромодановским.
— Вот оно как! — огорчился не на шутку Петр Алексеевич. — А я-то думал, наговоры. Что там?
— Мы тут его малость под пыткой допросили. Так он признался, что сам передал французам, будто бы ты морем надумал ехать.
— Зачем же это им надобно?
— Убить тебя хотят, государь, — тихо произнес Меншиков. — Не могут тебе простить того, что ты у них из-под носа Польское королевство увел.
Петр действовал решительно. Он уже давно не знал отказа в любовных потехах. Его ладонь бережно поглаживала девичье колено, после чего приподняла краешек платья.
— И как же они хотят меня убить? — подивился государь. — Я здесь, а Франция далеко.
— Вроде хотят пиратов нанять, чтобы судно твое потопить.
— Ишь ты, черти! — неожиданно развеселился Петр Алексеевич. — Не успокоились еще. Где этот плут?
— Мы его в каморке заперли, а к нему караул приставили. Что будем делать, государь?
Глянув на улыбающуюся девицу, вздохнул:
— Эх, Алексашка, не даешь ты мне с девками побаловаться. Посмотри, как на меня эта краля смотрит. — Широко улыбнувшись, продолжал: — Я ведь теперь почти неженатый, можно сказать. — Рука государя обхватила девичий стан. — Так что мне о государыне нужно подумать. Глядишь, она и царевной может стать. Знаешь, как ее величают?
— Не ведаю, государь.
— Гретхен! А мы крестим ее в православную веру и назовем, к примеру, Галиной, а то и Катькой! Так что ты, Алексашка, еще и кланяться ей будешь!
— Петр Алексеевич, — взмолился Алексашка Меншиков, — надо бы решить, что делать-то!
— Эх, Алексашка, никакого понимания не имеешь. Не даешь ты мне с девицей потолковать, а ведь я ее плотницкому делу хотел обучить и лавку для этого подходящую выбрал. — Поднявшись, продолжил: — Попрощаться мне с курфюрстом надобно, не сбегать же мне с бала, в мою честь устроенного.
Второй этаж заполнили музыканты. Задвигав стульями, расселись по своим местам. Под взмах коротенькой дирижерской палочки зазвучала музыка.
Приглашенные, разбившись на пары, принялись танцевать котильон. Мужчины были в парадной форме, в ботфортах и без шпор, на головах — накрахмаленные букли. И от особо ретивых кавалеров крахмал разлетался во все стороны, заставляя дам заходиться в аллергическом кашле.
Девушка перехватила ладонь государя.
— Кажись, она танцевать изволит, Петр Алексеевич.
— Гретхен, — промолвил Петр, — я ведь могу только гопака, да вот еще русского.
В самом центре зала в белых рейтузах и голубом камзоле выделялся прусский курфюрст. По грациозным па было заметно, что он преуспел не только в баталиях, но и в танцах. Его партнершей стала молоденькая фрейлина с невероятно милым лицом. Люстра в тысячу свечей позволяла беспристрастно фиксировать малейшее движение лицевого нерва. Длинные ресницы подрагивали, а румяна, намазанные скорее всего отварной свеклой, слегка поползли от пота, оставляя небольшие дорожки.
— Вот что, Алексашка, нам нужно музыкантов в Москву выписать. О, как играют! А наши-то скоморохи только в барабаны умеют стучать. От их потехи в голове гудит!
Смолкли последние аккорды. Проводив девушку до места, курфюрст направился к Петру.
— Кажется, ты заскучал, Питер?
— Что ты, Фридрих, разве в таком обществе и с такими дамами можно заскучать? — очень убедительно произнес царь. — Да вот только идти нужно.
Весь вид государя говорил о том, что для поднятия веселья не помешала бы пара сотен петард да салют на половину неба.
— Тогда в чем же дело? Оставайся еще.
— Ждут государственные дела.
— Мы так и не обсудили с тобой главное.
— Союз против Швеции?
— Вот именно. Против Карла XII. Наши армии могут быть хорошей прививкой против его могущества.
— С превеликим удовольствием, Фридрих, — произнес государь.
Курфюрсту очень импонировал этот простоватый плотник царского звания. Но что-то подсказывало ему, что Питер не так прост, как это могло показаться на первый взгляд.
— Только я вот что предлагаю, не будем подписывать никаких документов. Просто дадим слово соблюдать союзнические обязательства. Потому что наши слова значат куда больше всех этих подписей и печатей!
— Договорились, — пожал государь протянутую руку. — Если Карл начинает войну с тобой, я выступаю против Швеции, если же Карл выступает против России, то ты объявляешь ему войну.
— О да! — широко заулыбался курфюрст, потрясая протянутую руку.
С русским царем не будет особых проблем.
— Надеюсь, что мой уход не омрачит общего праздника?
Герцог обезоруживающе улыбнулся, посмотрев в конец зала. Фаворитка, окруженная поклонниками, не скучала. Но все немедленно откланяются, стоит ему только приблизиться.
— Позвольте мне проводить вас до двери.
Петр Алексеевич широко улыбнулся:
— Не утруждайте себя, курфюрст. Ведь я всего лишь бомбардир Михайлов.
Фридрих весело рассмеялся:
— Ваше положение освобождает меня от многих официальных условностей.
С балкона на втором этаже вновь зазвучал слаженный оркестр. Веселье переходило во вторую фазу.
— Позвольте мне тогда с вами распрощаться. Ведь дамы такие обидчивые.
Петр Алексеевич удалился. Улица встретила его пронизывающим ветром. Застегнув камзол на все пуговицы, поторопил поежившегося Меншикова:
— Ну чего рот раззявил?! Веди! Где он?
В многочисленном обозе посольства, состоящем из нескольких сот слуг, ехало еще полдюжины палачей. Так, на всякий случай… Полгода заплечных дел мастера харчевались за государев счет, и вот сейчас в них настала нужда.
Явился Алексашка Меншиков. Не церемонясь, поскидывал с постелей разнеживавшихся палачей и во всеуслышание объявил о том, что пора отработать скормленный хлебушек!
Для пыточной Меншиковым было подобрано место в подвале дома, где квартировал государь. Поначалу тут хранилось бутылочное вино, которого было такое огромное количество, что им могла упиться половина Пруссии. Но недавно выпили последнюю бутыль…
Осмотрев приглянувшийся подвал, палачи сочли его весьма удобным. Самое главное, что через метровую толщину стен наружу не пробивался ни один звук. Потому, не будоража покой горожан, можно без боязни выкручивать руки крамольникам.
Соскучившись по работе за время вынужденного безделья, палачи старались вовсю. Для начала поломали изменнику нос, а когда тот, отплевываясь от крови, пообещал наказать злодеев, вывернули скулу.
Подпирая макушкой своды, государь Петр Алексеевич спустился в подвал. Трое палачей в красных рубахах стояли полукругом подле человека, подвешенного за стянутые руки к торчащему из свода кольцу. Лица крамольника не разглядеть, оно залито запекшейся кровью, длинные волосы неприбранными лохмотьями стелятся по плечам и груди. Нескладный широкоплечий отрок с длинными обезьяньими руками примеривался раскаленными щипцами к изменщику.
— Глянь-ка сюда, милок. Ты, часом, щекотки не боишься?
— Прочь поди! — посуровел отчего-то царь, зыркнув зло на детину потемневшими глазами.
Шарахнувшись в угол от сурового взгляда государя, палач примолк.
Государева трость уперлась в грудь изменника, как если бы хотела проделать в самом центре дыру, затем медленно поползла вверх, приподнимая подбородок.
— Вот, значит, как ты платишь за добро. И родитель твой, и дед русским государям служили, а ты вот оно как… К супостату решил податься. Ведь клятву же ты мне давал! Крест чудотворный целовал! Сколько же ты получил за свою измену?
