Фридрих Незнанский - Крайняя необходимость
— А в Бутырках? — спросила рыжая.
— В Бутырках тоже не сахар: в общей камере тридцать два — тридцать четыре спальных места, а содержится, как правило, от сорока до семидесяти человек. Но законы преступного мира соблюдаются там строго, а поэтому право на сон, пайку и гигиену всем гарантировано.
— То есть, если мой муж туда попадет, ничего страшного с ним не случится?
— Ваш муж?
— Ну да.
— А что с ним?
— Вы ответьте на вопрос, пожалуйста.
— Хорошо. Когда он попадет в камеру, его снабдят всем необходимым на первое время, успокоят, подскажут, как связаться с волей. Это соблюдается обязательно.
Между прочим, Гордеев всегда старался передать своему клиенту в СИЗО два-три килограмма чаю и побольше сигарет (двадцать — тридцать пачек сигарет с фильтром и пятьдесят — сто пачек «Примы»). Он хорошо знал, что это помогает чувствовать себя уверенно. В тюрьме это больше чем деньги. Конечно, имеет смысл передавать и деньги, немного: пятьсот — семьсот рублей. Имея деньги, в первые дни жить гораздо проще. Они требуются заключенному, чтобы уделить внимание элите воровского мира. Порядок этот общепринят для всех, его соблюдение — дань уважения, характеристика нового заключенного на первое время.
Юрий Петрович, зная, как бывают шокированы и растеряны поначалу родственники всем происходящим, стремился всегда сам предпринять первые шаги. Как правило, после получения первой дачки человек понимал, что о нем не забыли, и начинал строить свой тюремный быт самостоятельно.
Но в данном случае непонятно было, о чем, собственно, идет речь.
— Простите, — кашлянул Гордеев. — Разве у вас есть такая возможность — выбирать тюрьму? И может быть, наконец скажете, что у вас случилось?
Посетительница немного помялась, потом вздохнула тяжело.
— Ну «что случилось», «что случилось»… Просто я хочу его посадить.
Лицо опытного адвоката ни единым движением не выдало реакции. Слышать приходилось всякое, и в этом кабинете тоже. Так что Юрий Петрович зашел с другого бока — он видел, что женщина нуждается в диалоге.
— А почему вы думаете, что у вас все-таки будет такая возможность — выбирать?
— Ну как же, если я дам на него показания, приплету там чего-нибудь, что вы мне подскажете… что я его боюсь, что детям неспокойно, попрошу упрятать куда-нибудь подальше… или, наоборот, поближе… Мне же пойдут навстречу?
— Хм… А вы действительно его боитесь? И детям неспокойно?
— Да все в порядке с детьми, — с досадой отмахнулась она. — И не боюсь я его ни капельки, не в том же дело!
— Так расскажите в чем.
— Ну просто сил уже никаких моих нет, терпения не хватает! Юрий Петрович, миленький, давайте посадим его ненадолго, чтобы мозги гаду прочистить, а?!
Гордеев почувствовал, что его терпение тоже на исходе.
— На что у вас не хватает терпения? Почему вы думаете, что можете посадить мужа? И какую проблему это решит?
— Да хоть от телевизора отлипнет! Футбол свой проклятый не сможет смотреть! Ведь, с тех пор как мы «НТВ-плюс» поставили, просто никакой жизни не стало!
Итак, рыжая дама по фамилии Феофанова пришла жаловаться на своего мужа-болельщика, от которого ей совершенно нет жизни.
— И вы готовы его за это посадить?! — изумился Гордеев.
— Конечно, готова, — подтвердила Феофанова. — Ненадолго. На месяц. На два. — Она прислушалась к себе. — Ну, может, на три.
Гордееву стало по-настоящему интересно.
— А есть за что? — осторожно спросил он.
— Всегда найдется, — ни на секунду не задумываясь, ответила Феофанова.
Гордеев вспомнил одного прокурора, у которого эта фраза была любимой.
— Как-то вы немилосердны, — заметил Юрий Петрович.
Феофанова нахохлилась.
— А что же мне делать?! Прихожу с работы вообще никакая, а он у ящика развалился, я с ног валюсь, нет хотя бы сумки взять…
— А где вы работаете? — спросил Гордеев.
— Медсестра я, на станции «Скорой помощи». У нас там сейчас такой дурдом… А дома еще хуже!
— Что, муж — яростный болельщик? — поинтересовался Гордеев, как-то не веря еще в серьезность происходящего.
— Да я скоро телевизор разобью о его голову! Просто вот возьму и пожертвую имуществом и сериалами ради спокойствия семьи! Совсем мужик ошалел от своего футбола. И головы его мне совсем не жалко: он все равно ею только о турнирной таблице думает. Дело дошло до того, что эта игра для него, похоже, единственный свет в окошке! Если газета — то о футболе. Если новости смотрит — то только спортивный блок. В выходные опять же лучший отдых — на диване, с пивом и футболом. Причем у меня такое впечатление, что ему все равно, кто с кем играет: наши, не наши, главное — процесс!
— То есть?
— Когда муж у телевизора, он прямо-таки в астрал какой-то уходит: ни я, ни дети его не интересуют. Вопросов моих не слышит, ответа не дождешься, и не дай бог переспросить чего — раздраженно рявкает. Во время матча орет по поводу и без. Гол забили — крики, не забили — все равно крики. Хоть из дома уходи. А по окончании игры наша квартира превращается в революционный Смольный — долгое обсуждение с друзьями состоявшегося матча: «Такой пас пропустить!», «Мазила!», «Бегают по полю, как дохлые ежики!» А мне с подругой больше десяти минут по телефону говорить запрещает. Я вообще не понимаю, что он в этом футболе находит! Смотреть же противно, эстетики никакой: потные мужики носятся по полю, сшибают друг друга и постоянно плюются. А муж этим наслаждается!
— А он, кстати, где работает?
— Он егерь.
— Так вы что же, в лесу живете?
— Да нет, конечно! Это он там живет — иногда. Периодами.
— И чем он занимается в своем лесу?
— Как положено: организует охоту и присматривает за охотничьим хозяйством — тут недалеко, за городом. К нему всякие важные шишки на охоту ездят.
— Наверно, здорово так жить, — предположил городской человек Гордеев.
— Не знаю, — отрезала медсестра Феофанова. — Ему, может, и здорово, а мне уже край! То его нет неделями, то воткнется в телевизор — и все равно словно нет. Ну что же мне, разводиться с ним, что ли, теперь?! Четырнадцать лет вместе прожили… Может, все-таки в тюрьму? Ненадолго.
— Разводиться, конечно, не надо. И в тюрьму тоже не надо. К чему такие крайние меры? Вы же медик, вы должны понимать, что…
— Иногда хирургия единственный способ, — отрезала Феофанова. Но как-то уже не слишком убежденно.
— Так вы же ему шоковую терапию предлагаете, — возразил Гордеев. — А детям каково без отца будет?
— Они привыкли. Когда он в лесу…
— Подождите. А почему вы вообще считаете, что вашего мужа можно посадить только на несколько месяцев? А если его там дольше продержат? А если большой срок дадут?
— А за что?
— Вот именно — за что? — ухватился Гордеев. «Какой-то театр абсурда, — подумалось ему. — Турецкому рассказать — не поверит, засмеет. Эх, почему я не писатель?.. Сидел бы сейчас на даче с трубкой в зубах…»
Феофанова нахохлилась и отвечать, кажется, не собиралась.
— Ну так как же? — настаивал Гордеев.
— Вы же адвокат, — сказала наконец Феофанова. — Вы мне и подскажите — какое-нибудь там мелкое хулиганство, чтобы на много не потянуло. Ну драка там, допустим, да?
Гордеев отрицательно покачал головой:
— Нет, мы с вами не будем его сажать.
— Не будем?
— Нет.
— А что будем делать?
— Да уж придумаем что-нибудь.
— Считаете, обойдется? — с надеждой спросила Феофанова.
— Обязательно. — Адвокат встал и немного походил по кабинету, он знал, что в определенный момент на клиентов это действует успокаивающе. — Значит, так, — распорядился Гордеев, — говорите, футбол смотрит? Говорите, оторваться не может? Тогда вот что: пусть за каждый выигранный матч он платит вам двадцатку.
— Как это? — опешила рыжая. — Он — мне? Платит? Но при чем тут деньги?
— Очень просто. Вы берете за свое неудобство денежную компенсацию. Вы же к адвокату пришли, правильно? Это нормальная юридическая практика.
— О, — сказала посетительница после некоторой паузы, когда Гордеев уже почти решил, что совет неудачен. — О! Это мне нравится. Это вы здорово придумали! Но ведь… наши, кажется, нечасто выигрывают, а?
— Это точно, — подтвердил адвокат. — Поэтому за каждый проигранный матч пусть платит червонец. За ничью — тоже. Надо сделать так, чтобы вы не остались внакладе в любом варианте.
— А может, лучше наоборот? — засомневалась посетительница. — За этот двадцать, а за тот — десять?
— Надо же пощадить его чувства, — объяснил Гордеев. — Войдите в положение болельщика. Не жадничайте.
— Я пытаюсь войти, — вздохнула женщина.
«Как бы от нее наконец отделаться», — подумал Гордеев.
— А другие виды спорта муж уважает? — спросил он.
