Джордж Бейкер - Тюряга

Сигнал подъема уже прозвучал, Фрэнк открыл глаза, просыпаясь на этот раз уже окончательно. За решеткой окна голубело небо и солнечный луч скользил вдоль стены. Из соседних камер доносились голоса перешучивающихся зэков. Снизу от двери в блок раздалось несколько отрывистых команд. Фрэнк узнал голос старшего надзирателя Уоллеса. «Значит, сегодня понедельник», — подумал Леоне, откидывая одеяло. Но тягостное ощущение кошмара вдруг снова охватило его, хотя он был уже здесь, в своей камере, реальность которой не оставляла никаких сомнений. «Чье, чье же это все-таки было лицо?» — мучительно пытался вспомнить Леоне.

Тюрьма «Рэдстоун», где отбывал свой срок Фрэнк, отличалась своей либеральностью. Здесь делали ставку на гуманность отношения к заключенным. Во всем, начиная с интерьера камер, формы одежды осужденных и кончая меню, которое предлагалось в столовой, чувствовались доброжелательность и сострадание. Конечно, и здесь были решетки и стальные двери, вооруженная охрана и сигнализация, видеосистема, позволяющая контролировать коридоры, и другие аксессуары, без которых немыслимо подобное заведение, но по сравнению с другими тюрьмами «Рэдстоун», пожалуй, больше походила на пансионат. Камера Фрэнка Леоне находилась во втором ярусе на солнечной стороне. Здесь было и кресло и письменный стол, книжные полки и цветной телевизор, свой холодильник и магнитофон. Стены своего жилища Леоне заботливо украсил репродукциями с картин любимых художников, фотографиями своих близких, а также плакатами с изображениями рок-звезд, спортивных автомобилей и мотоциклов. Конечно, здесь были и звезды спорта — Брюс Ли, Гуллит, Марадонна… но самой любимой было фотография Розмари. Фото висело отдельно рядом с изголовьем кушетки, на которой он спал. Бывали дни, когда Фрэнк мог лежать часами, разглядывая фотографию девушки. Светлые, чуть-чуть рыжеватые волосы, веселая, детская улыбка и соблазнительные искорки в глазах. Фрэнк познакомился с Розмари всего за месяц до того трагического события, которое послужило причиной его заключения.

— Поторапливайся, Леоне, — раздался голос надзирателя Уоллеса. Уоллес бренчал ключами, открывая дверь камеры. — Тебя вызывают к начальнику тюрьмы.

«Может быть, это было его лицо? — подумал Фрэнк, глядя на упитанную физиономию Уоллеса, — Да нет, конечно не его. С Уоллесом у меня никогда не было никаких конфликтов»

Он быстро оделся и вышел на площадку.

— А что за дело? — спросил он Уоллеса. — Я же могу опоздать на завтрак.

— Не беспокойся, — как-то странно посмотрел на него Уоллес. — Завтрак, быть может, тебе и не понадобится.

Фрэнк снова вспомнил обрывки ночного кошмара и инстинктивно посмотрел на свои ноги.

— Привет, Фрэнк, — хлопнул его по плечу проходящий мимо Джоуд из сто тридцать пятой. — Что это ты так смотришь, как будто под тобой ничего нет.

«Тьфу, черт!» — подумал Леоне, неохотно отвечая кивком головы на приветствие Джоуда.

— Похоже^ тебя куда-то вызывают? — засмеялся Джоуд. — Ладно, не хмурься, наряд вне очереди не самое плохое, что может случиться на белом свете. Я застолблю тебе местечко в столовой.

— Он сам себе застолбит, — усмехнулся Уоллес, поигрывая ключами.

Мимо них прошло еще несколько парней, все они приветливо поздоровались с Леоне. Но чувство тревоги не покидало его и он отвечал на их приветствия довольно сдержанно.

— Что это с ним? — спросил один из них Джоуда.

— Да мало ли что, — ответил ему Джоуд.

С бьющимся сердцем Леоне переступил, порог кабинета начальника тюрьмы.

— Здравствуй, Леоне, — сказал ему тот, поднимаясь навстречу и протягивая руку. — Сегодня, пожалуй, я особенно порадую тебя. За примерное поведение тебе разрешено увольнение в город на десять часов. Ведь ты же давно просил об этом? Повидать мать, да и еще, наверное, кое-кого, а? — начальник улыбнулся.

Фрэнк стоял, не зная от удивления, что и ответить.

— Спасибо, — сказал наконец он. Уоллес и начальник рассмеялись.

«Да нет, это тоже вроде не то лицо», — подумал Фрэнк, глядя, как добродушно смеется начальник.

— Ведь ты же не убежишь? — спросил начальник сквозь смех.

— Конечно, нет, — улыбнулся Леоне. — Ведь вы же все равно поймаете.

— Ладно, — сказал начальник. — Чтобы ровно в семь ты был здесь. Иди. Твои вещи внизу на выходе из блока у сержанта Уинфилда. Уоллес проводит тебя.

— Здорово я тебя напугал, — по-приятельски сказал ему Уоллес, когда они вышли из кабинета. — Ты небось думал, что тебя поведут на расстрел, а, признавайся? У тебя было такое лицо.

— Какое такое? — спросил Леоне.

— Как будто тебя накануне ошпарили кипятком. — Уоллес опять засмеялся и похлопал Фрэнка по плечу. Леоне засмеялся тоже, словно отбрасывая в сторону дурные мысли.

Солнце и снег ослепили его, когда он вышел за ворота «Рэдстоуна». Было тепло, и он решил не надевать вязаную шапочку. «Скоро уже весна, — подумал Фрэнк. — А в конце лета я покину вас окончательно. И тогда — новая жизнь».

Он решил сразу поехать в пригород к матери, а позвонить Розмари. «Надо еще не забыть про гараж, — думал Фрэнк. — Как там ребята управляются без меня? Старый „Плимут“, наверное, так и не трогали, там же надо перебирать движок».

Мать была рада увидеть сына, но в доме Фрэнк задержался не надолго. За завтраком мать, конечно же, вспомнила отца. Его фотография, сделанная за год до смерти, висела в столовой.

— Ты дорого заплатил, чтобы увидеть его в последний раз, — сказала она.

— Я ни о чем не жалею, мама, и сделал бы ради этого снова все. Ты знаешь, что значил для меня мой отец, — сказал Фрэнк, уткнувшись в тарелку. Он не хотел, чтобы мать видела навертывающуюся слезу.

— Да, — вздохнула она. — Через неделю будет пять лет, как он умер. Вся школа была на его похоронах. Ну, — она переменила тон, — Розмари звонила сегодня утром. Ведь это она добивалась для тебя увольнения. Я думаю, тебе надо провести все это время с ней. Конечно, мне жаль отпускать тебя, — она снова вздохнула. — Но жизнь будущая важнее жизни прошедшей. Кстати, и Том все время спрашивал о тебе. Он, наверное, сейчас в гараже.

Запах бензина, запах лаков и красок был для Фрэнка милее запаха самых дорогих роз. И Леоне вздохнул полной грудью, входя в ворота автомастерской. Гараж, в котором они возились еще мальчишками, собирая свои мотоциклы, был открыт, но Тома нигде не было. Фрэнк подошел к старенькому «Плимуту» и приоткрыл капот. «Так и есть, конечно, даже не трогали». Он снова захлопнул капот. Взгляд его упал на плиты каменного пола. Он вспомнил свой сон и ему стало не по себе. Звук мотора подъехавшего автомобиля отвлек его внимание. «Наверное, Том», — подумал Фрэнк, радостно предчувствуя встречу с другом. Но это был не Том. В приоткрытую дверь Фрэнк увидел остановившийся автомобиль, Том никогда не ставил так машину, почти вплотную к двери.

— Прошу прощения, — девушка переступила порог и оглянулась. — Я ищу механика.

— Его пока нет, — Фрэнк сделал шаг ей навстречу. — Может быть, я могу вам чем-то помочь? Что вам нужно?

— Мне надо починить машину, — невозмутимо сказала она. — Причем, очень быстро.

— Ну что же, — сказал Фрэнк. — Я, в общем-то, сейчас не занят. Давайте я посмотрю.

— По-моему, там что-то с зажиганием. Может быть, вы…

— А может быть, лучше… — прервал ее Фрэнк, делая еще шаг навстречу и быстро и жадно обнимая девушку.

Их губы слились в поцелуе. Он закрыл глаза, ощущая ее всю с ее нежностью и с ее страстью. Как долго он ждал этого мига. Конечно, это она, Розмари, и, как всегда, со своими розыгрышами.

— Отличное обслуживание, — сказала Розмари, отрывая, наконец, свои губы от его губ, лукавые искорки плясали в ее глазах.

— Я так соскучился по тебе, — сказал Фрэнк.

— А я? Думаешь, я не соскучилась?

Она снова бросилась в его объятия и снова приникла губами к его губам. А через несколько секунд уже смеялась и тащила его на улицу за рукав. Да, такой же счастливой и веселой она была сфотографирована тогда, почти три года назад, и с тех пор почти не изменилась, разве только что ее красота стала еще полноценнее. Вот уже полтора года она ждет, когда он вернется, и добивается для него увольнений всеми правдами и неправдами. Фрэнк никогда не думал, что такое возможно. Многие из его приятелей, возвращаясь из армии, находили своих подружек уже замужем, да, вдобавок, с малыми детьми на руках. А ведь тюрьма — не армия, и срок больше, и позор, как говорит эта толстая курица миссис Уинфилд, которая живет напротив их дома, и которая, когда Фрэнка взяли, радостно бегала по улицам, выкрикивая это слово, не понимая, что тем самым позорит прежде всего сама себя. Но к черту дурные воспоминания. Как хорошо, что фотография стала реальностью, что эта девушка, его любовь, здесь и сейчас с ним, и стоит протянуть руку, чтобы убедиться, что это не лист бумаги на холодной стене, а сама Розмари.